Он не станет плакать по отцу, он будет за него мстить.

– Позволь мне сражаться с ним, – обратился он к Болли Болисону.

– Ты ребенок. Ты не можешь сражаться и не будешь, – отрезал Болли.

– Я такой же мужчина, как и тот, что лежит сейчас на земле, – заявил Змееглаз.

– Хочешь, чтобы я спустил с тебя штаны и предъявил доказательства? Ты не мужчина, и это видно каждому. Ты пытаешься вести себя как мужчина, но у тебя ничего не получается. – Он обратился к Арнульфу. – Мальчишка еще не готов сойтись с тобой на хольмганге[12]. Он еще ребенок, по моему разумению, и для тебя будет бесчестьем драться с ним.

– Тогда пусть за него дерется кто-нибудь из друзей или родичей. Я должен отомстить за смерть сына.

– Его отец лежит мертвый.

– И мой мальчик тоже! А за первое оскорбление, обвинение в трусости, пока еще никто не ответил. Я требую возмещения ущерба. Это мое законное право.

Болли Болисон пожал плечами.

– Он прав. У тебя есть дядя, который сможет драться вместо тебя?

– Я пришел сюда с отцом.

– А друзья у тебя есть?

– Нет у него никаких друзей, – бросила одна женщина. – Он просто кусок дерьма, которому до сих пор сильно везло.

– Значит, пусть дерется сам! – проревел Арнульф.

Болли Болисон помотал головой.

– Нет, – сказал он, – если его убить, хлопот не оберешься. Император к нему благоволит, он переводит его слова, он пригодится нам, когда император вернется. Однако бесчестно заботиться только об общем благополучии, когда он так глубоко оскорбил тебя, Арнульф, и причинил тебе столько горя. Есть еще один выход.

Он указал на Змееглаза.

– Ты изгоняешься из лагеря, хоть ты и переводчик императора, – произнес он. – Ты вернешься сюда только тогда, когда станешь мужчиной и сможешь сражаться с Арнульфом на равных или же приведешь кого-то, кто согласится сражаться вместо тебя. А пока тебя здесь не будет, постарайся хоть немного подрасти. Жизнь и без того посылает нам множество сражений, не хватало еще драться между собой.

– Но это позор для меня, – возразил Змееглаз. – Я не потерплю такой несправедливости.

– Тогда я сейчас сам выпущу тебе кишки, – пообещал Болли Болисон.

– Буду рад, – ответил Змееглаз.

Болли Болисон воздел глаза к небесам. У него наконец лопнуло терпение. Военачальник викингов славился своим крутым нравом и вот теперь, кажется, был готов показать себя во всей красе.

– Берись за меч, – сказал он, – и мы с тобой потанцуем как полагается. Гедин, дай ему свой меч! – Последние слова он проревел Змееглазу в лицо с такой силой, что мальчик отшатнулся на несколько шагов, и все вокруг засмеялись.

Викинг с льняными волосами протянул Змееглазу меч, и тот попытался поразить им Болли Болисона, однако его снова сковали оковы битвы – он не смог заставить руку сделать то, что требовалось. Змееглаз вышел вперед, нелепо выставив перед собой меч, однако мышцы руки настолько обмякли, что кончик меча волочился по земле. В итоге оружие увязло в грязи, и он неловко вывернул руку, удерживая его. Болли Болисон, который был на две головы выше Змееглаза, быстро преодолел разделявшее их расстояние, наступил на меч левой ногой. Под тяжестью викинга клинок вырвался из руки мальчика, шлепнувшись в грязь. Болли Болисон сильно ударил его, и Змееглаз завалился на спину. Викинг не стал мешкать – он шагнул вперед, поставил ногу на грудь Змееглаза и вдавил его в грязь. Змееглаз схватил Болли Болисона за ногу обеими руками, однако воин был неподвижен, словно какая-нибудь статуя со Средней улицы.

– Как я и говорил, – начал Болли Болисон бесстрастно, – ты всего лишь мальчишка. Возвращайся, когда станешь мужчиной, если такое вообще когда-нибудь случится, и я обещаю тебе, ты получишь свой хольмганг.

Люди вокруг Змееглаза смеялись и показывали пальцем. Только Арнульф был вне себя от гнева. Смерть вовсе не страшила мальчика, однако его больно задевали насмешки.

Предводитель викингов убрал ногу и махнул рукой на меч Змееглаза.

– Пойдешь на меня с этим, и я тебе задницу надеру.

В душе Змееглаза все бурлило от унижения, лицо покраснело, руки и ноги окаменели. Он подобрал меч и побрел прочь из лагеря, направляясь в сторону города, а в спину ему летели горькие упреки и ядовитые насмешки. Ему хотелось развернуться, сбить насмешников с ног, но он знал, что ничего не получится. С тем же успехом он мог сжимать в руке не меч, а веер византийской дамы. Он не сомневался, что на нем лежит заклятие. Однажды он разрушит его и вернется, чтобы написать свое имя кровью тех, кто потешался над ним. Вот только нужно понять, как это сделать.

Начальник священных покоев не удовлетворил просьбу Луиса об аудиенции, и ученый сидел за своей конторкой, уронив голову на руки. Пока ни о какой резне на улицах не было слышно, и стражники у дворцовых ворот сказали, что приказа истреблять уличных гадателей не поступало. Прошло уже две недели с того разговора с придворным, и Луису больше не было страшно за свою жизнь. Страшно было на улицах. Выходить за ворота дворца представлялось весьма рискованной затеей. Многие поверили, что настали последние деньки, и, не стараясь больше казаться цивилизованными людьми, принялись грабить и даже убивать. Городские стражники пытались противостоять бесчинствам. По крайней мере, во дворце они с Беатрис в безопасности. Пока что в безопасности.

Луис постучал по пергаменту. Необходимо привести мысли в порядок. При других обстоятельствах он был бы в восторге от подобной работы. Кто-то оплачивает все затраты, чтобы он занимался одним из любопытнейших философских вопросов. Нет ничего дурного в том, чтобы исследовать оккультные и магические науки, пока ты занимаешься только теорией, но ведь начальник покоев желает получить действующее заклинание. Разве от этого граница между теорией и практикой не размывается? Луис ощущал в глубине души, что так и есть. Христос не допускает обманов и компромиссов. Либо за, либо против, да или нет. А на какой стороне теперь он?

Но кроме того существовала и непосредственная угроза жизни. Наказание за неудачу будет суровым. В итоге он может обречь себя на адские муки, а начальник священных покоев незамедлительно устроит ему переселение в ад. Он должен бежать, убираться из этого кошмарного города. Беатрис женщина здравомыслящая, она сумеет подавить разочарование и бросить роскошный дворец, если он объяснит ей, какая опасность им угрожает. Но сможет ли он бежать? Здесь у него есть все, вообще все: еду ему приносят, постель застилают, книги, которые он просит, доставляют незамедлительно, душистые травы заменяют каждый день. Он достаточно хорошо знал таких людей, как начальник священных покоев, чтобы понимать – они не станут тратить на тебя время и деньги, чтобы потом отпустить просто так. Этот человек знал о нем все, когда он жил в лачуге в квартале у маяка, что же он знает о нем теперь, когда Луис оказался прямо у него перед носом?

Тревоги Луиса затеяли у него в голове гонки на колесницах. У него имеются враги, это-то совершенно очевидно, причем среди дворцовых чиновников тоже, однако пока ему никто не угрожал. Он подумал о препозите с его утонченными чертами лица, с как будто сонными, полуприкрытыми глазами, которые словно даже и не смотрят, но замечают все. Евнух не поверит в несчастный случай, если Луиса найдут мертвым в переулке.

Луис склонялся к мысли, что начать надо с изучения демонов, с работ тех ученых мужей, которые дали им названия и классифицировали. Однако его всегда учили начинать с основ, поэтому он обратился к астрологии. Прокл говорил, что симпатии и антипатии предопределены самой природой. Судьбы людей связаны с созвездиями, под которыми они родились, с планетами, с животными, даже с приливами. Астрология была коньком Луиса, хотя он полагал, что она гораздо лучше описывает характер и склонности человека, нежели предсказывает будущее. Но все же ему придется изучить все влияния, какие оказываются на императора, прежде чем давать советы, как эти влияния ослабить. Книги, хранящие древнюю мудрость – работы греков, арабов и персов, – были разбросаны вокруг ученого.