– Беатрис! Беатрис!

Зимнее солнце светило ярко. Незнакомец в плаще из перьев исчез, унеся с собой ночь. Над ней склонился Луис, рядом с ним валялась вязанка хвороста.

– Что со мной случилось?

– Ты упала с лошади! Как ты себя чувствуешь?

– Вроде неплохо. – Она обняла его, а он принялся ее утешать, целуя.

Значит, это был сон, видение, вызванное обмороком. Только уж очень не похоже на сон.

В последующие недели, когда синими вечерами она прогуливалась по земляным валам отцовской крепости, она слышала вой волка в холмах, и что-то внутри нее содрогалось. Беатрис понимала, о чем говорит волк, во всяком случае, догадывалась о его чувствах. Он был одинок и звал друзей. Но когда она засыпала, этот же голос звал ее, и она оказывалась среди ночи во дворе замка и уходила за стену, чтобы окинуть взглядом холмы.

Что-то идет за ней, и сама эта мысль всегда казалась невероятно важной. По ночам она возвращалась к реке, которую видела в лихорадке, и к стене, в которой горели маленькие огоньки, и где что-то таилось и подкрадывалось к ней, пока она спала. Но там был и кто-то еще, такой же невидимый, кто-то, кто хотел помочь. Просыпаясь, она видела Луиса и понимала, что, когда он рядом, демоны из сна не могут ей навредить.

Инстинкт подсказал, что надо бежать из Руана. «Ты узнаешь», – пообещал ей незнакомец. Она действительно узнала. То чудовище, которое искало ее, уже где-то рядом, и она должна бежать.

На улице началась какая-то суматоха, зазвучали мужские голоса. Она высунулась из окна, чтобы посмотреть, но не успела ничего увидеть. На лестнице загромыхали сапоги – шаги мужские. Незваный гость звенит, словно кошель. Она узнала звон. Кольчуга. У нее за дверью стоит воин.

Беатрис кинулась в заднюю комнату, не зная, что предпринять. Дверь на засове, однако любой мужчина, который захочет войти, выбьет ее за секунду. У нее при себе только короткий ножик, чтобы обрезать нитки. Она схватила нож, и в этот момент чужак за дверью заговорил по-гречески, зычно и громко:

– Открой дверь. Госпожа Беатрис, мы знаем, что ты дома. Открой, мы не причиним тебе зла.

Беатрис перекрестилась. Она вернулась в переднюю комнату и подбежала к окну. Прыгать слишком высоко.

– Мужчины не имеют права входить, я здесь одна!

Слишком поздно! Раздался тяжелый удар, дверь вылетела, и в комнату ввалились солдаты.

Человек-волк содрогнулся при виде стен Константинополя. Поднимаясь от самой воды, они терялись в вышине, насколько доставал глаз, ослепительно яркие в утреннем свете – так, по его представлениям, должны сиять стены города богов. Неужели и Асгард так огромен?

Армия высадилась в порту десятью милями ниже, чтобы войти в город в пешем строю под восторженные приветствия народа. Варяги – викинги и их сородичи из русских степей – возглавляли колонну. Волкодлак тащился позади, с греками из императорской гвардии, которые возвращались подавленные и без командиров. Он видел, как вешали этих лучших воинов.

В то утро желтый свет зари едва брезжил, солнце было закрыто плотными облаками и светило, словно жалкая свечка сквозь пергамент, натянутый на окне. Постепенно все же рассвело, зато полил дождь. Их вешали на сливовых деревьях, одного за другим. Все были мокрые насквозь, веревки разбухли и не скользили, поэтому их затягивали как можно туже, перекидывали через ветку и тянули, заставляя жертву дергаться и плясать. Никто из казнимых не проронил ни слова, и никто из воинов не протестовал. Так, говорили солдаты, заведено у римлян.

Их долг – оберегать василевса, но кто-то пробрался в его палатку. Такое нельзя прощать. Многие из воинов хитаеры считали, что Василий был даже слишком мягок. Другие императоры за такое приказали бы подвергнуть полк децимации – казнить каждого десятого.

Теперь же армия обогнала плохую погоду, и вокруг сияло солнце. Однако человек-волк чуял что-то на горизонте. Дым. Пепельный дождь поливал поле битвы, и сейчас волкодлак снова ощущал запах дыма, даже сквозь жар осеннего греческого солнца.

Колонну приветствовали шумными возгласами, когда армия вошла в городок из лачуг, разбросанных за городской стеной, словно мусор за домом. На волкодлака уже кидали враждебные взгляды, толпа насмехалась над ним, некоторые даже начали швырять в него грязью и камнями. Стражники заорали, требуя прекратить безобразие, и зеваки, изумленные видом императора и его армии северян, тут же забыли о человеке-волке и рванулись вперед, чтобы приветствовать победителей.

Армия подошла к городским воротам. Человек-волк поглядел на начало процессии, где верхом на белом коне ехал император. Весь путь домой он проделал в простой солдатской одежде, но теперь на нем была сверкающая корона, а огромный воротник переливался изумрудами и рубинами.

Император обратился к варягам. Человек-волк не понял сказанного им. Он знал по-гречески всего несколько слов и выложил весь свой запас, когда просил императора убить его. Мальчик, с которым он столкнулся в императорской палатке, перевел слова Василия северянам. Викинги пусть пока погостят за стенами города. Когда для них подготовят достойные квартиры, тогда они войдут в город. Ну а пока что все их желания будут немедленно удовлетворяться, они будут обеспечены всем необходимым. Варяги ворчали и жаловались – некоторые утверждали, что это какое-то надувательство, – но затем к ним обратился рослый викинг в красном.

Он сказал, что император держит свое слово, и всех викингов достойно наградят. В знак доброй воли варягам через неделю заплатят за ту службу, которую они несли у Владимира, хотя за Константинополь они сражались меньше месяца. И еще им доставят палатки.

Это утихомирило северян, они свернули с дороги и пошли по склону холма к морю, волоча за собой пожитки, жен и детей, собак, коз и овец. Северяне привыкли совершать пешие переходы налегке, привыкли спать на борту своих кораблей, накрывшись парусом. Лишь у единиц были палатки. Почти все их трофеи остались на кораблях, под охраной часовых на побережье, у них не было лошадей и повозок, которые требовалось перегонять, лишь личные вещи и оружие, семьи и живность.

Подразделение хитаера двинулось к городским воротам, и человек-волк оказался почти во главе армии, сразу за знаменосцами, один из которых нес изображение Святой Елены, а другой – знамя Константинополя с полумесяцем и звездой.

Мимо него проехали два всадника, один в синих одеждах, другой – в зеленых. Они приблизились к городским воротам и постучали посохами с золотыми набалдашниками.

– Именем императора, откройте!

– Есть только один император, василевс порфирородный, повелитель всего мира! Ворота откроются только ему! – Произносил эти слова всего один человек, но волкодлаку показалось, будто говорит сразу сотня.

– Повелитель мира пришел! – прокричали оба всадника хором. – Василий порфирородный, самодержец Божией милостью! Склонитесь перед ним!

– Мы склоняемся перед ним!

Ворота отворились, и человеку-волку показалось, будто на него обрушился океан. Он видел яростно бурлящие пороги на Днепре под Киевом, и его тогда поразила мощь воды. И сейчас случилось примерно то же самое: рев водного потока прокатился над городом и захлестнул его. Страх он подавил, сказав себе, что его собственная участь не имеет значения – куда бы ни привела его нить судьбы, волноваться не о чем, – однако он не смог подавить изумление. Этот город был ни на что не похож, и, хотя он сидел связанный на телеге, он тут же позабыл о своем плачевном положении, об угрозе, нависшей над ним, и только смотрел, разинув рот.

Кони вестников рванулись вперед, и греки вступили в город. Колонна вливалась в ворота, толпа вопила и аплодировала, люди вы´сыпали за городскую стену, приветствуя диковинных северян, трогая их волосы и бороды, ощупывая мышцы, даже целуя, правда, на это решались лишь самые восторженные женщины. Викинги не теряли времени даром: они обнимали женщин и звали к себе все новых. Колонна воинов остановилась, вытесняемая из города толпой, – торговцы тащили шелка, еду и палатки, доктора размахивали бинтами, призывая раненых, мужчины выносили большие сосуды с чем-то, по мнению человека-волка, похожим на пиво.