Дорога была невероятно трудна. На каждом шагу встречались следы пронесшейся ночью бури; к счастью, утром ветер стих. Проводник, шедший впереди, часто оглядывался на свою спутницу, сомневаясь, что она в состоянии будет достичь цели своего путешествия. Девушка легко ступала по камням, но ее ноги были малы и нежны, а обувь слишком тонка, так что острые камни должны были причинять ей боль. Дождевой плащ, наброшенный на легкое платье, слабо защищал юную путешественницу от холодного горного ветра. Однако она, казалось, не замечала ни холода, ни боли. Не жалуясь и не отдыхая, она поднималась все выше и выше, как будто не чувствуя усталости и страха.
Они шли уже около часа и наконец добрались до небольшой горной поляны. В нескольких шагах от дороги стоял столб с небольшим навесом, защищавшим от непогоды образ Божьей Матери. Буря сорвала и разрушила навес, разметав щепки во все стороны, образ валялся на земле; один только столб уцелел, хотя и накренился почти до земли. Несколько ниже поляны, приблизительно в ста шагах от нее, находилась убогая гостиница, окруженная высокими соснами.
Добравшись до столба, молодая девушка остановилась и тронула проводника за рукав.
— Отдохнем, я не могу идти дальше, — сказала она.
Крестьянин оглянулся и испугался вида своей спутницы. Девушка тяжело дышала. Обрамленное темными локонами измученное, мертвенно-бледное лицо и весь ее облик говорили о том, что она напрягла свои силы до предела и теперь находится в полном изнеможении. Добродушный крестьянин заботливо усадил Люси на накренившийся столб и, стоя возле нее, укоризненно покачал головой:
— Вы не сможете дойти, барышня, вы не выдержите. Вернемся лучше обратно!
— Нет, нет, — живо возразила девушка, — усталость пройдет, дайте мне только отдохнуть несколько минут. А еще далеко до Р.?
— Два или три часа ходьбы до часовни, а затем еще порядочный кусок до села. Через Дикое ущелье сегодня нельзя пройти. Нам предстоит преодолеть самую худшую часть дороги.
Молодая девушка вздрогнула, неизвестно, потому ли, что ее пугал дальнейший путь, или потому, что слова «Дикое ущелье» вызвали в ней тяжелые воспоминания. Она молчала, но крестьянин и без слов понял, что о возвращении назад не может быть и речи. Он стоял возле своей спутницы и терпеливо ждал, когда можно будет двинуться дальше.
— Посмотрите, пожалуйста, — вдруг воскликнул он, — я думал, что, кроме нас, никто не отважится выйти из дома, а вон с той стороны поднимается его преподобие, молодой помощник отца Клеменса. Этот ничего не боится, ему не страшны ни дождь, ни ветер. Он, верно, сегодня пришел из Р. в Экенгоф, потому что там лежит тяжелобольной.
Действительно, по дороге поднимался отец Бенедикт. Он бросил мимолетный взгляд на крестьянина, который стоял так, что загораживал Люси своей фигурой.
— А, Амвросий, ты тоже куда-то идешь? — проговорил священник, отвечая на почтительный поклон крестьянина.
— Да, ваше преподобие, только не один. Я состою проводником у приезжей дамы...
При последних словах он посторонился, чтобы показать священнику свою спутницу.
Отец Бенедикт остановился в таком ужасе, точно горный дух, о котором столько говорят в своих легендах жители гор, превратил его в каменного истукана. Лишь большие темные глаза горели на его застывшем лице. Эти глаза говорили и сказали очень многое...
Молодая девушка тоже замерла, увидев отца Бенедикта. Кровь прилила к ее лицу и на мгновение окрасила щеки слабым пурпуром, тут же снова уступившим место мертвенной бледности.
Встреча с отцом Бенедиктом избавляла Люси от опасного и утомительного путешествия в Р., на которое у нее, вероятно, и не хватило бы сил. Незачем было теперь идти к отцу Клеменсу, ведь ей нужен был лишь отец Бенедикт, его она искала, к нему стремилась! Однако от встречи с ним ей не стало легче...
— Барышня хочет пойти в Р., к отцу Клеменсу, — сказал крестьянин, так как ни его спутница, ни священник не говорили ни слова.
— Нет, теперь это не нужно, — возразила молодая девушка, — мне трудно идти дальше, и я могу сообщить то, что хотела, отцу Бенедикту. Пойдите в гостиницу и подождите меня там. Через четверть часа мы пойдем обратно.
Крестьянин кивнул в знак согласия, почтительно поклонился священнику и ушел. Он был очень доволен, что не придется идти дальше, что он так легко заработал деньги, и нисколько не удивился, что и его спутница предпочла передать через отца Бенедикта то, что должна была сообщить отцу Клеменсу. Ведь оба священника жили вместе, а уж на отца Бенедикта можно было положиться — он в точности исполнит то, что ему поручат.
Бруно и Люси остались наедине. Они находились в предгорье, в самой красивой местности этого края. Над ними возвышались снеговые вершины, которые сейчас не были скрыты туманом. Кругом, насколько мог охватить глаз, росли высокие сосны, и их темная зелень составляла резкий контраст с девственно-белым снегом. Все вместе производило чарующее впечатление. Шум горных рек был единственным звуком, нарушавшим тишину прекрасной пустынной местности.
— Вы хотели видеть отца Клеменса? — прервал наконец молчание Бруно.
— Нет, не его, — тихо ответила Люси, покачав головой, — я надеялась найти там вас. Я шла к вам... мне нужны были только вы.
— Вы шли ко мне? — радостно переспросил монах, но, взглянув на Люси, смущенно замолчал.
Его поразило, до какой степени изменилось это прелестное детское личико в такое непродолжительное время. Всего несколько дней тому назад они виделись в последний раз. Что могло так сильно подействовать на нее?
— Вы шли ко мне? — снова повторил он внезапно упавшим голосом. — Что же привело вас ко мне?
Люси молчала. Теперь, когда нужно было произнести решающее слово, молодая девушка чувствовала, что силы оставляют ее. Она хотела спасти брата, но видела, что взяла на себя слишком много. Она чувствовала, что ей легче было перенести заточение Бернгарда, даже его смерть, чем спасти его такой ценой...
По лицу Люси отец Бенедикт видел, что она переживает какую-то внутреннюю борьбу.
— Вам трудно говорить со мной? — с горькой улыбкой спросил он. — Я понимаю, после того, что произошло, я стал еще более ненавистен вам. Но что делать? Вам все-таки придется сказать, чего вы от меня хотите...
Молодой монах плотнее запахнул свой плащ, так как весь дрожал, словно от холода. Взгляд Люси не отрывался от этого простого темного плаща, она смотрела на него со страхом, как будто боялась увидеть на нем нечто ужасное, но плащ ниспадал вниз глубокими складками, и Люси ничего не могла разглядеть.
— Я должна задать вам один вопрос и обратиться с просьбой! — чуть слышно прошептала она, собравшись наконец с духом.
— Я слушаю вас! — жестким, холодным тоном проговорил отец Бенедикт, и его взгляд снова стал мрачным, почти враждебным.
Люси знала, что стоит ей поднять взор на молодого монаха, и эта холодность исчезнет, но чувствовала, что не сможет совершить свои подвиг, если услышит его ласковый голос, увидит сияющий любовью взор. Она еще ниже опустила голову.
— Мой вопрос и просьба имеют отношение к смерти графа Ранека... — начала она и остановилась, так как ей показалось, что Бруно вздрогнул, услышав это имя.
Монах молчал.
— Говорят... говорят... — Люси не решалась произнести страшное слово, — говорят, что его гибель была не случайной, что он умер насильственной смертью...
Снова наступило тягостное молчание. Отец Бенедикт стоял, точно окаменев, и Люси все еще боялась поднять на него свой взор.
— Следствие подтвердило этот слух, — сделав последнее усилие над собой, продолжала она. — Обвиняют моего брата, и вчера его арестовали.
Теперь отец Бенедикт действительно вздрогнул всем телом, и его рука, державшая складки плаща, судорожно сжалась.
— Арестовали господина Гюнтера! — воскликнул он с таким негодованием, что луч надежды закрался в душу Люси.
— Вы этого не знали? — спросила она.
— Мы уже три дня отрезаны от всего мира, даже почта не доходит до нас. Я вообще не знал, что кого-нибудь подозревают, иначе бы я...
