Под конец ужина наш друг и товарищ решил развлечь присутствующих и объявил о международном поединке по алкогольной устойчивости. Условия: стоять на одной ноге, пить из бутылки национальную водку - араку. Готовят её из фиников, крепость 40 градусов, вкус - анисовых капель, которые наши старички пьют по 10-20 капель от сердца.
У нас не было сомнений в том, что кандидатом на поединок может быть только Павел - кадр закалённый и проверенный не один раз на практике.
Единоборцы выходят на ринг, то есть лужайку перед нами. У обоих в руке по бутылке, ждут сигнала. Есть сигнал! Каждый поджимает одну ногу и, запрокинув голову, пьют, один (араб) тянет, наш же Паша отпивает сразу с полбутылки. Дальше представитель ИКП пытается догнать лидера, но, увы; не одолев и половины дистанции, падает, как столб; и лежит на траве, не шевелясь.
Паша стоит (на одной ноге) и улыбается. Мы бросаемся к нему: качать чемпиона! Он же шепчет: "Скорей убирайте меня, через 10 минут будет поздно".
Срочно берём машину иракских однопартийцев и эвакуируем героя. Пока доехали до нашего дома, он, действительно, превратился в абсолютно бесчувственное тело. В квартиру мы его уже заносили.
Но легендой Паша стал. И благодаря этому эпизоду авторитет КПСС в глазах членов ИКП резко пошёл в гору.
Не посрамили земли русской!
Здесь, дома, увидел я как-то ребенка с пакетиком фиников и вспомнил Ирак и иракские финики.
В то время, когда я там работал, население страны составляло 13,5 миллионов человек. Количество же финиковых пальм в стране было тридцать пять миллионов. Как подсчитали сами иракцы – по две половиной пальмы на каждого гражданина.
В то время в ходу была шутка. Шутка отечественная, т.е. иракская.
Весь урожай фиником мы, говорят иракцы, делим на четыре части, т.е. на четыре сорта. Первый – в Европу и в Америку. Второй – по всему миру, кроме Китая. Третий сорт – для потребления внутри страны, т.е. себе. И четвертый – китайцам. Берут все, что остается, т.е. сколько даем.
Букет из Багдада. Мои ученики, студенты-друзья, приехали в аэропорт проводить меня. Было приятно убедиться в том, что моё трёхлетнее пребывание в Ираке не прошло попусту... А они вручили мне большущий букет цветов.
Улетал я растроганный, хотя цветы всю жизнь воспринимал как чисто дамский атрибут. Решил, что забуду их в самолёте, когда буду выходить в Москве. Стюардесса с моим букетом догнала меня на трапе.
Сажусь в такси, как бы оправдываясь, объясняю водителю ситуацию, а он мне: "Да ты что! Да с таким букетом ты в любой центральной гостинице устроишься".
Идея! Высаживаюсь у гостиницы "Москва", следую напрямую к администратору, вручаю ей цветы из Багдада. Всё. Я устроен. Никаких проблем.
Этим закончились мои три года в Ираке.
НЕКСТАТИ О ВОЙНЕ
Среди мемуаров участников Великой Отечественной войны, бесценных по своему содержанию, порой встречаются воспоминания ветеранов, в годы войны самоотверженно сражавшихся в скромных званиях и, соответственно, с меньшим масштабом охвата общей информированности. Тем не менее, в них приводятся обзоры общей обстановки на фронтах. стрелы на картах и схемах сражений и т.п. А воспоминания реальные, а не глобальные, остаются неизвестными по причине отсутствия явного героизма в кровавых буднях войны. Мне довелось услышать воспоминания такого рода только раз.
Это было в Багдаде, на праздновании дня Победы девятого мая 1975 года. Праздник был организован для советских специалистов, работавших в Ираке.
Проходил он в советском культурном центре.
После выступлений участников войны – офицеров (таких нашлось двое), рассказавших об этих стрелах, о Георгие Константиновиче Жукове, о Паулюсе и пр., слова попросила женщина из зала, жена одного из специалистов. Выступала она незапланированно. экспромтом, без подготовки и призналась, что рассказывает о своём участии в войне перед аудиторией первый раз за тридцать лет.
В 41-м, в 17 лет, она пошла добровольцем защищать Родину. Ей присвоили звание «рядовой» и назначили в прачечную, сопровождавшую линию фронта. Оказывается, и так можно сражаться за Родину. Стирали они солдатское бельё, бинты, когда нехватало свежих; отстирывали кровь, грязь, гной. По двенадцать и более часов в день. По мере продвижения фронта переезжали, настраивали своё прачечное хозяйство и опять стирали, стирали и сушили. И так до мая сорок пятого года. Четыре года беспрерывной работы. Без отпусков, без выходных. В сорок пятом демобилизовали в том же звании.
Уже после войны, в 1965 году, наградили медалью «Двадцать лет Победы в Великой Отечественной войне 1941–1945 г.г.». Закончила эта женщина своё выступление словами: «Вот так я ковала Победу». И если офицерам – участникам аплодировали дружно и воспитанно, то когда закончила выступать эта женщина, зал молчал целую минуту (комара бы услышали), а потом взорвался таким грохотом... Сейчас, через тридцать пять лет, эта женщина стоит перед глазами, да простят меня Герои Советского союза и кавалеры разных орденов, ничуть не ниже их и их наград. Вот она, суровая правда войны.
С курсантом у учебной «елки», Учебный центр. Обучение
распределяющей газ из скважины управлению буровым станком
Группа советских специалистов в учебном центре Иракской национальной нефтяной компании. 3й ряд, 2й слева – автор.
Учебный центр. Производственное обучение. Перерыв.
Производственная практика на рабочих местах. Северная Румейла
Наша группа на экскурсии в Вавилоне.
ГЛАВА Х ВОСПОМИНАНИЯ
И вот я опять в своем городе, в совеем училище. Скорей всего можно было бы успокоиться и работать на педагогической ниве до пенсии. Спокойно, чем дальше, тем почетней и тем легче, так как опыта все больше.
Этот совокупный опыт – результат не только большого рабочего стажа, но и всей жизни, начиная с раннего детства.
Выше я описывал, как дедушка пытался спасти дочь - мою маму – тем, что переехал в Грозненскую область (сейчас Чечня). Собирая багаж для переезда, обрезал все выступающие части мебели, превратив все в ящики (буфет, стол табуретки и прочее) для того, чтобы все это добро вписалось в габариты соответствие с нормами жд перевозок. Уже было поздно, она умерла и была похоронена в Москве на Ваганьковском в возрасте 26 лет.
Родной же мой отец замерз в блокадном Ленинграде, лежит на Пискаревском в братской, на много тысяч, могиле.
Дядя стал моим отцом, усыновил меня, а через три года и он уме – похоронили в Киеве на Лукьяновском. Не так давно к нему присоединились супруга, тетя Ира и мой брат Миша, его сын.
В тридцатых, в период тотальной шпиономании и борьбе с бесчисленными антисоветскими заговорами, отец, служивший в то время где-то в Сибири, был арестован по обвинению в подготовке военного переворота и попытке создания независимого от Москвы государства, президентом которого он, якобы, собирался стать. Полтора года провел в тюрьме, потом оправдали, восстановили в Армии. Продолжил служить, воевать, руководить штурмовой авиацией. Но о том периоде никогда не рассказывал.
И вот, лет через пятьдесят, в день Победы, пионеры из Киевской средней школы имени дважды Героя Советского Союза генерал-лейтенанта авиации Рязанова Василия Георгиевича пришли на кладбище почтить его память и обнаружили на его могиле баночку с запиской: «Я сидел в одной камере с Василием Георгиевичем в Красноярске, мой телефон…» Связались с этим человеком, он приехал и рассказал о той странице жизни отца, которая до этого нам была неизвестна.
Возвращаюсь в настоящее, к намерению спокойно работать на ниве профтехобразования.в неполные сорок лет я стал дедом. Сообщение об этом пришло на Цейлон, где я был участником международного семинара. Во время заседания председатель останавливает выступающего, зачитывает телеграмму и объявляет пятиминутный перерыв. Все поздравляют меня с первенцем. Я объясняю, что это внучка, а не дочка. Бесполезно.
