Гости начали съезжаться к вечеру. По аллеям к Большому дворцу покатили старинные золоченые кареты. На запятках стояли арапы в ливреях. Под оркестр вышагивала «золотая рота» стариков гренадеров. В кроне деревьев светились разноцветные фонарики, в небо взлетали ракеты, огни отражались в зеркалах прудов. Вдоль аллей равняли строй казаки императорского конвоя в папахах, красных и синих кафтанах.
Алмазно сверкали окна Большого дворца. Он освещался в редких случаях – только в дни балов, приемов и парадов. Резиденция Николая была в Александровском дворце, к Большому же – излюбленному месту пребывания Екатерины II – царица Александра Федоровна относилась с суеверным страхом: она считала, что он слишком уж населен тенями предков.
Гости были избранные, ни одного ниже четвертого класса табели о рангах: действительные статские советники, генералы, адмиралы, камергеры, шталмейстеры, егермейстеры и прочие гражданские, военные, морские и придворные чины – «превосходительства» и «сиятельства». На старинных камзолах сияли и переливались кресты, звезды и ленты Андрея Первозванного, великомученицы Екатерины, Александра Невского, Белого Орла, святого Георгия, равнопрестольного князя Владимира, святой Анны, святого Станислава, ордена зарубежных императорских и королевских дворов – и все высших, первых степеней.
Столыпин посчитал, что председателю совета министров негоже облачаться в маскарадный костюм, да и претила ему вся эта суета. Он прибыл в парадном придворном мундире гофмейстера и заметно выделялся своим достаточно скромным одеянием среди прочих гостей. Сдерживая скептическую улыбку, Петр Аркадьевич наблюдал за участниками предстоящего торжества.
Сколько сложных интриг, алчных надежд привело сюда этих людей! Великие князья и княгини с выводками таких же высокомерных и хитрых княжен. Несть числа всем этим обер-камергерам и обер-гофмейстерам, обер-церемониймейстерам и обер-егермейстерам, камер-фурьерам и камергерам, статс-дамам, камер-фрейлинам и гоф-лектрисам – чинам, состоящим при высочайшем дворе, при императоре и императрицах, жаждущих новых должностей и орденов и готовых сожрать друг друга. И каждый старается быть одарен вниманием, услышать от стоящего выше многозначительные слова. Вот напасть-то!.. Бал еще только начинается, а от пудры, духов и помад благоухание шло такое, что хоть беги. И все же Петру Аркадьевичу приятно сознавать, что власть в России, а значит – и над всеми ими, принадлежит ему. «Несть власть аще не от бога». Что ж, пусть и от бога, лишь бы в его руках. Без лишней скромности может он сказать, что фактически он – диктатор. Да, диктатор! И прав, тысячу раз прав он в споре с великим старцем!..
Даже здесь Петр Аркадьевич продолжал немой диалог с Толстым, хотя уже и сошедшим в могилу. Граф-писатель пытался спасти человечество нравственным самоусовершенствованием его, уповал на патриархальную старину, проповедовал созерцательное смирение. Да полно! Этих-то призывать к самоусовершенствованию и непротивлению, к созерцательному смирению? Ошибся Лев Николаевич и в нем, сыне своего друга. В одном из полученных от опального графа писем Столыпин прочел: «Насколько я Вас понимаю, Вы не побоялись бы этого, – старик говорил о том, что Петр Аркадьевич должен удалиться от власти, – потому что и теперь делаете то, что делаете, не для того, чтобы быть у власти, а потому что считаете справедливым, должным. Пускай 20 раз удалили бы Вас, всячески оклеветали бы Вас, все было бы лучше Вашего теперешнего положения…» Какое заблуждение! Именно власть, эта сладкая отрава всемогущества, и побуждает Столыпина к действию. Ни за что не откажется он от нее, ибо без нее он бы умер. Коль дано избранному вкусить сладость власти, все остальные лакомства мира – преснятина, как те рисовые котлетки, коими насыщал свое чрево яснополянский вегетарианец. Петр Аркадьевич может сказать самому себе: «Я – великий честолюбец!» Но прав
Толстой: «Чтобы сделать что-нибудь великое, нужно все силы души устремить в одну точку». Конечно, власть не ради нее самой, не для услаждения своего самолюбия, но чтобы претворить в жизнь свои огромные честолюбивые, да, честолюбивые цели и тем навечно оставить свое имя в истории России!..
Столыпин медленно шел по залам, пожимал руки, обменивался поклонами. И ему слышалось, что по-прежнему шелестит за спиной: «Вождь России!»,
«Великий государственный деятель!..»
Среди гостей он увидел Курлова. Тот беседовал с дворцовым комендантом Дедюлиным. В последнее время министр получал от полковника Додакова все больше свидетельств того, что дружба этих двух столь разных по положению людей крепнет.
Дедюлин сменил на посту дворцового коменданта небезызвестного Дмитрия Трепова, родственника уволенного недавно из Государственного совета противника премьер-министра. Федор Трепов, петербургский генерал-губернатор в период революции пятого года, диктатор в дни октябрьской Всероссийской политической стачки, провозгласивший: «Патронов не жалеть и арестованных не иметь!» – и после того приглашенный во дворец, был, по меткому выражению острослова, «вахмистр и городовой – по воспитанию, погромщик – по убеждению». Его преемник ни в чем не уступал предшественнику. Старик Дедюлин – один из тех, кто противится всем начинаниям Петра Аркадьевича, особенно его аграрной реформе. Им лишь бы успокоение. Безусловно, прежде всего – успокоение. Но со штыками можно делать все, что угодно, однако нельзя на них сидеть. Столыпин понимал, что даже он не может открыто выступить против всей этой своры великих и малых князей, предводительствуемых самой Александрой Федоровной. И ему приходится осторожничать, лавировать, поддерживать то дворянство, то буржуазию, искать опору и тут и там, лгать всем. Да, в конечном счете – даже самому себе. Если смотреть правде в глаза, то все, что видел он в прошлогодней поездке по Сибири, – не «потемкинские» ли деревни? И даже у истинно русских людей идея национализма не встречает единодушной поддержки. В чем просчет? Разве существует на свете более объединительная и очистительная идея?.. Порой он думал и об ином: если и премьер-министр вынужден лгать, то кто же тогда не лжет во всем государстве? Ложь во спасение? Дай-то бог!.. Все чаще, ночами, когда мучила бессонница, его охватывало ощущение: энергия растрачивается втуне. Усилием воли он подавлял чувство беспомощности, переключал мысль на текущие дела. Ничего не поделаешь, придется и впредь заигрывать с этими, подлаживаться под тех, чтобы сохранить в руках реальную власть.
Сейчас, проходя мимо Курлова и Дедюлина, он милостиво кивнул им. Подумал: любопытно, о чем они так живо беседуют! Впрочем, Павел Григорьевич – личность мелкая. Только что Столыпин узнал: его «товарищ» проиграл в карты немалую сумму и в долгах. Не пытается ли он выудить деньги у скупердяя флигель-адъютанта?.. Он улыбнулся. А вот еще один из достойных представителей камарильи, барон фон Клейгельс. Вор и мошенник, тоже из тех, кто не пропустит любого случая поживиться. Барон заслужил благорасположение царя еще в конце прошлого века, когда, сидя верхом на коне и размахивая саблей, повел в атаку казаков и жандармов против студентов у Казанского собора. Помнится, в департаменте полиции заведено очередное «дело» о махинациях Клейгельса. Как и все другие «дела» петербургского градоначальника, оно никакого хода не получит и осядет в архиве. Петр Аркадьевич вспомнил о последней филерской «проследке»: барон был отмечен в отдельном кабинете гостиницы «Астория» в компании с Распутиным и некими дамами… Достойное общество. Слава богу, хоть самого Распутина здесь, на балу, нет… Столыпин даже поглядел по сторонам.
Гости, приглашенных было около тысячи, если не более, уже съехались. Приближалось время, и они подтягивались к царским дверям с внешним достоинством, однако же тесня друг друга плечами и бюстами, чтобы оказаться в торжественную минуту в первом ряду.
И вот заветная дверь распахнулась. Обер-церемониймейстер князь Татищев в тяжелом облачении боярина гулко ударил о пол непомерным жезлом. В тот же миг все склонились в поклоне, а в дверях появились рука об руку царь и царица. Николай был бледен, с вялой улыбкой на губах. Холодна и невозмутима, гордо выступала Александра Федоровна. Сколько помнил Столыпин, все ее выходы были похожи на пантомиму. Царица каждый раз как бы напоминала: я ничего не забыла и ничего не простила. Ни супругу-государю, ни его матери, ни царедворцам. Ей было что хранить в памяти. Четвертый ребенок великого герцога Людвига Гессенского и младшей дочери английской королевы Виктории, она, семнадцатилетняя принцесса Алиса-Виктория-Елена-Луиза-Беатрисса, приезжала в Санкт-Петербург для помолвки с Николаем, в ту пору еще цесаревичем, да не приглянулась его матери, императрице Марии Федоровне. Да и сам наследник российского престола не выказал особой симпатии к гостье – он был в сладком плену балерины Матильды Кшесинской. Однако через три года пришла пора жениться и ему, другой невесты при царствующих европейских домах не нашлось, и Алиса-Виктория-Елена и пр. вернулась в Петербург, чтобы стать августейшей супругой Николая, сменившей католическую веру на православную и нареченной в Московском Кремле взамен пяти имен – Александрой, по отчеству – Федоровной. Царская невеста прибыла в российскую столицу чуть ли не в день смерти Александра III, и в народе пустили молву: «Вошла за гробом». Столыпину известно, что в ее спальне и поныне висит среди икон портрет улыбчивого красавца, командира лейб-гвардии улан Александра Орлова – генерал-майора свиты ее императорского величества. Орлов превосходно провел карательную экспедицию в Прибалтийском крае. Но не этим удостоился он чести государыни – Александра Федоровна питала к бравому офицеру особую привязанность: когда в первый свой приезд в Петербург она была отвергнута матерью Николая и русский двор, уже припадший было к ее ногам, как по команде отвернулся от претендентки на престол, хлестко окрестив ее «гессенской мухой», единственным, кто продолжал выказывать принцессе преданность и внимание, остался этот гвардейский офицер. И когда принцесса Гессенская стала наконец государыней императрицей всея Руси, на Орлова посыпались монаршьи милости. По настоянию царицы он был назначен командиром лейб-гвардии уланского, ее имени, полка. Она же порекомендовала супругу послать Орлова в шестом году в Прибалтийский край, сама присутствовала на напутственном молебне, благословляя фаворита на подвиги. Карательный полк совершил их, пройдя с огнем и мечом по Лифляндии, Курляндии и Эстляндии, не спалив разве что одну Ригу. Все же на Николая II подействовали слухи о сходстве наследника Алексея с уланом, и он воспользовался поводом отправить флигель-адъютанта за границу. Как на грех, генерал неожиданно скончался в вагоне, едва отъехав от Петербурга. По распоряжению царя похороны Орлова были проведены по высшему разряду. Правда ли или вымыслы, тешащие сердца и жалкие души светских шаркунов и столичных обывателей?.. Департамент полиции достоверными сведениями не располагал. Да и Столыпин предпочитал не копаться в прошлом.
