— Ее арестовали?

— Ночь выдалась тихая, залог ей установили прежде, чем солнце взошло. Она внесла залог где-то в пределах часа.

— Кто заплатил?

— Залоговый поручитель, Эдди Тагер. Дата суда назначена на девятнадцатое, выходит, у нее есть еще пара дней.

— А этот Эдди Тагер связан с Джи-Мэком?

Данни пожал плечами.

— Он мелкая сошка, так что это возможно, но большинство сутенеров, как правило, сами оплачивают залог за своих шлюх. Залог обыкновенно не слишком-то большой, зато они глубже сажают на крючок своих девочек. На Манхэттене, если кто-то попался первый раз, обычно всего-то и назначается обязательное прослушивание курса охраны здоровья и безопасного секса, возможно, общественно полезные работы, особенно если у судьи день выдался тяжелым, но в других районах в судах вообще нет специальных программ, рассчитанных на проституток, так что к ним применяется что-нибудь иное. Полицейские из отдела по расследованию убийств допрашивали Джи-Мэка и утверждают, что он отрицал все, кроме разве своего рождения.

— Убийства?

— Его допрашивали в связи с убийством антиквара по имени Уинстон Алиен. Этому Алиену нравилось общаться с шлюхами, и следствие считало, что, возможно, две из девочек Джи-Мэка могли оказаться с ним той ночью, когда все и произошло. Джи-Мэк клялся, будто он ни при чем, но день совпал с исчезновением Алисы и ее подруги с улиц. С тех пор ничего нового. Тупик.

— Кто-то говорил с Тагером?

— Оказалось, его не так-то просто найти, да и времени искать его в каждой щели ни у кого не было. Давайте говорить прямо: если бы вы с Уолтером не появились со своими вопросами, Алисе Темпл потребовалось бы много усилий, чтобы на нее вообще обратили внимание, даже в связи со смертью Уинстона Алиена. Женщины исчезают в Поинте. Такое случается.

Как будто что-то промелькнуло между Дании и Мэкки. Это не объяснить словами, но я почувствовал.

— В последнее время больше, чем обычно?

Это был бросок вслепую, но он попал в корзину.

— Возможно. Какие-то слухи, болтают всякое. Проблема в одном: те, кто пропадает, по большей части либо бездомные, либо некому их хватиться, у них нет никого. К тому же не все только женщины. Из того, что мы имеем, резкий скачок в Бронксе за прошедшие полгода. Может совсем не иметь смысла или наоборот, но, если мы не начнем поднимать тела, все так и останется всего лишь проблеском на экране радара.

— Это не очень нам помогло, но это следует знать.

— Ну, нам пора, — сказал Мэкки. — Да, мы подумали, что, возможно, если мы снабдили вас этой информацией, вы тоже поможете нам, взяв на себя часть веса, а то и выясните кое-что по ходу дела про того же Джи-Мэка.

— Например?

— У него появилась молоденькая девочка, зовут ее Эллен. Работает вроде, хотя далеко он ее не отпускает. Мы пытались поговорить с нею, но не нашли никаких зацепок, что он ее втянул и принуждает к такой работе. Джи-Мэк хорошо натаскивает своих женщин. Если узнаете что-нибудь о ней, может, скажете нам?

— Да, мы слышали, как Джи-Мэк называл Алису мерзавкой, мерзкой наркоманкой. Мы решили, вам и это следует знать, на всякий случай, если вы планировали говорить с ним.

— Я запомню. Где его территория?

— Его девочки обслуживают внизу Лафайета. Ему доставляет удовольствие следить за ними, и он обычно паркуется на соседней улице. Слышал, что у него появилась новая машина «катлэс сьюприм», да еще на дисках с большой задницей, семьдесят первая или семьдесят вторая, как будто он какой-то там миллионер-рэпер.

— И как давно?

— Недавно.

— Выходит, дела его идут хорошо, коли он такое себе позволяет.

— Полагаю, да. Налоговых деклараций нам никто не показывал, не могу утверждать наверняка, но, похоже, с недавних пор он при деньгах.

Да, надо бы выяснить, с какой стати он так разбогател.

Мэкки задержал на мне взгляд. Я кивнул, давая ему понять, что понял то, что он сообщал: «Кто-то заплатил сутенеру за молчание».

— Жилище есть?

— Да, в Бруклине, в конце Кони-Айленд-авеню. Какие-то из его женщин живут с ним. Кажется, у него еще есть стойло. Он курсирует между ними.

— Оружие?

— Эти парни не настолько глупы, чтобы носить при себе. Более успешные держат один или два пистолета и могут использовать в случае неприятностей, но Джи-Мэк все же еще не в той лиге.

Возвратилась официантка. Настроение у нее совсем испортилось. Дании и Мэкки заказали тунца на хлебной водке и ассорти из индейки. Дании попросил «солнечную сторону» вместе с тунцом. Приходилось только восхищаться его настойчивостью.

— Салат или картофель фри, — сказала официантка. — Солнечный свет дополнительно, и им придется наслаждаться снаружи.

— Как насчет фри и улыбки? — спросил Дании.

— Как насчет моей улыбки после того, как с вами что-нибудь случится?

Она ушла. Мир вздохнул с облегчением.

— Приятель, тебе пожелали смерти, — возмутился Мэкки.

— Я мог бы умереть на ее руках, — сказал Дании.

— Ты умираешь на своей жалкой заднице прямо сейчас, а ее и близко нет. — Он вздохнул и высыпал так много сахара в кофе, что его ложка застряла в вертикальном положении.

— Итак, вы думаете, Джи-Мэк знает, где эта женщина? — спросил Мэкки.

— Мы спросим его об этом. — Я пожал плечами.

— И вы думаете, он вам это скажет?

Я думал о Луисе: что он сделает с Джи-Мэком за то, что тот ударил Марту.

— Не сразу, но скажет.

Джекки О был одним из тех старомодных франтов, которые полагали, будто человек должен украшать место. Обычно он носил деловой костюм цвета желтой канарейки, ослепительно белую рубашку с розовым галстуком и желто-белые, сшитые на заказ, кожаные ботинки. В холодную погоду он накидывал плед поверх белого длиннополого кожаного пальто с желтой отделкой. Ансамбль завершала белая мягкая фетровая шляпа с розовым пером. Он опирался на старинную черную трость с набалдашником в виде головы серебряной лошади. Если отвинтить голову, высвобождалось восемнадцатидюймовое лезвие, упрятанное внутрь трости. Полицейские знали, что Джекки О носил эту трость-шпагу, но никогда не допрашивали и никогда не обыскивали его. Иногда он служил отличным источником информации и как одна из серьезных фигур в Поинте даже пользовался некоторым уважением. Он тщательно следил за женщинами, работавшими на него, и пытался обращаться с ними по справедливости. Он оплачивал им резинки, и это уже было больше, чем можно ожидать от большинства сутенеров, заботился, чтобы каждая из них, выходя на улицы, имела при себе спрей, заряженный перцем. Джекки О хватало сообразительности понимать, что красивая одежда и хороший автомобиль отнюдь не подразумевают принадлежности к определенному слою общества, но он не знал, как это обойти. Свои доходы он пускал и на приобретение произведений современного искусства, но иногда сокрушался в душе, что даже самые красивые из его картин и скульптур запятнаны тем, каким способом он финансировал их закупку. По этой причине он любил торговать в надежде, что постепенно сумеет смыть пятно со своей коллекции.

Много лет назад он приобрел квартиру по совету своего бухгалтера, и теперь она превратилась в самое ценное его приобретение. Но посетителей у Джекки О было немного. Как ни крути, он проводил большую часть жизни среди проституток и сутенеров, и никто из них не принадлежал к тем, кто мог бы оценить картины, развешанные по стенам его квартиры. Реальные знатоки искусства предпочитали не общаться с сутенерами. Не сказать, чтобы они пренебрегали услугами таковых, но уж явно не мечтали зайти к ним на «сыр с хересом». Именно это заставило сердце Джекки О радостно забиться, когда он посмотрел в глазок стальной двери и увидел за ней Луиса. «Вот тот, кто сумеет оценить мою коллекцию», — успел он подумать, но тут же сообразил, какова вероятная причина для посещения. Выбор у Джекки О, конечно, был. Он мог не впустить Луиса, но в этом случае он только ухудшил бы ситуацию, или он мог впустить его и надеяться, что ситуация настолько плоха, чтобы уже не сможет стать намного хуже. Ни тот, ни другой вариант не казался ему привлекательным, но, чем дольше Джекки О стал бы увиливать, тем сложнее было бы пытаться успокоить такого посетителя.