Ганс Гардт тоже сильно страдал от этого давления. Лишь с величайшим напряжением мускулов удавалось ему протянуть руку и коснуться рычага.

Стрелка указывала на скорость 6000 метров в секунду.

Ганс опять передвинул рычаг.

«Виланд» развил свою максимальную силу, извергая вниз раскаленный пар с космической скоростью. Стрелка заметно приблизилась к красной черте.

Еще две минуты, и ракета достигла той скорости, которая должна была освободить ее от земного плена.

Стрелка прыгала: 7000… 8000 метров в секунду…

Ужасная мысль промелькнула у инженера: что будет, если у него не хватит сил переместить назад рычаг? Тогда ускорение будет итти тем же темпом все вперед и вперед, пока колоссальные запасы газа не будут исчерпаны. Тогда гибель неминуема. «Виланд» с безумной стремительностью пролетит через межпланетное пространство по гиперболической орбите, ведущей в бесконечность. В четверть часа корабль достигнет скорости, которая удалит его навсегда из солнечной системы.

Прошла седьмая минута. 9000 метров в секунду делала эта бешеная машина!

Гардт стал медленно и кряхтя поднимать свою руку и просунул ее в петлю, свисавшую с потолка. Небольшое расстояние отделяло пальцы от распределительной доски. С большим трудом боролся он за каждый сантиметр.

Был момент, когда казалось, что силы его иссякли.

— Только бы не сплоховать теперь!

9800 метров в секунду — указывал счетчик. Еще три секунды…

Последнее движение — и рука Гардта ухватилась за рукоятку. Рычаг двинулся назад.

Холодный пот выступил на лбу инженера. Ужасное напряжение поглотило остаток его сил.

Указатель ускорения отскочил назад к двадцатому делению дошел до десятого и остановился на том делении, которое указывало на увеличение скорости на 3 метра в секунду за секунду. Ощущение тяжести исчезло так же внезапно, как и появилось.

От начала подъема прошло 8 минут.

Одно мгновение в кабине капитана никто не двигался с места. Лишь тяжелое дыханье трех лиц нарушало молчание.

Алекс раскрыл глаза и огляделся. Лампа горела, окна во мраке, словно пасти хищных зверей.

Он попытался приподняться. Ему это удалось. Ощущение ртути в кровеносных сосудах исчезло. Он с удовольствием расправлял свое усталое тело. Какое наслаждение быть в состоянии двигаться, уметь управлять своими мускулами! Он с облегчением вздохнул, словно только что очнулся после ужасного кошмара.

— Ганс! — воскликнул он. — Где мы сейчас?

— Подойдите сюда, доктор, — услышал он голос Андерля.

Алекс вылез из гамака и, осторожно шагая, направился к племяннику.

С большим трудом удавалось ему сохранять равновесие; он чуть не падал на каждом шагу.

— Что случилось?

Он чувствовал себя чрезвычайно легко. Неужели это естественная реакция после ужасного отяжеления, от которого до сих пор все его мускулы болели?

Гардт лежал весь в поту.

Андерль старательно растирал ему виски; Алекс поднес к его носу бутылочку нашатырного спирта.

Медленно раскрыл Ганс Гардт глаза и в беспамятстве оглядел своих товарищей. Через несколько секунд к нему вернулось сознание. Прежде всего он взглянул на хронометр: 12 минут.

— Гамаки можно свернуть! — крикнул он Андерлю, как только смог вскочить. Затем он углубился в изучение кривой, вычерчиваемой инструментами.

— Ну, и путешествие! — заметил дядя Алекс. — Этих восьми минут я никогда в жизни не забуду! У меня все кости болят.

Он внимательно стал ощупывать себя:

— Но кажется у меня все цело…

— Да, никто не мог бы долго выдержать такого отяжеления, — ответил инженер. — Андерль, посмотри еще раз, все ли внизу в порядке.

— Ганс, — спросил Алекс, когда Андерль исчез, — где мы теперь?

Гардт указал на инструменты.

— 6000 километров пути и около 4000 высоты.

— 4000 высоты! Гм!.. А гора Эверест имеет 10000?..

— Да, но метров, а у нас — километры.

— Тысяча чертей! — воскликнул ученый. — В таком случае мы находимся сейчас в четыреста раз выше самой высокой точки на Земле!

— Безусловно. Наружные барометры показывают нуль. Воздушная оболочка Земля далеко внизу; мы давно уже витаем в свободном мировом пространстве.

Появился Андерль и сообщил, что все в порядке.

— Хорошо, Андерль. Ложись теперь спать: через шесть часов ты сменишь меня.

— Я не очень охотно это сделаю, господин Гардт, — возразил опечаленный парень.

— Так нужно. Утешься, Андерль, тем, что сейчас ничего, кроме темной ночи, не будет видно. Иди, выспись хорошенько.

— Земля совершенно не видна, Ганс, — сказал Алекс, стоя у окна.

Гардт подошел к нему и установил большую подзорную трубу.

— Если вглядишься внимательно, то кое-где заметишь мерцающую точку. Возможно что это прожектор какого-нибудь маяка, или световой сигнал парохода, который плавает внизу по волнам Великого океана.

— Великого океана?

— Если бы стало светло, мы могли бы увидеть Землю от Филиппинских островов до берегов Франции. Сейчас мы, вероятно, находимся над Арабским проливом.

— Будь добр, наставь эту подзорную трубу на какой-нибудь город. Я охотно посмотрел бы, как…

Гардт расхохотался.

— Многого захотел, дядя Алекс!..

Он привинтил телескоп.

— Вот в этом направлении, вероятно, находится Индийский океан. Быть может, тебе удастся уловить слабый отблеск освещенного города Бомбея. Желаю тебе удачи, но я не уверен, что тебе удастся отсюда наблюдать ночную жизнь Индии.

— Я хочу видеть Землю, Ганс, а не Марс.

— Ну, конечно, сними свои очки и стань у телескопа…

Алекс отступил несколько назад.

— Ты хочешь запутать меня… Ведь Земля внизу. — И он несколько раз махнул рукой по направлению к полу.

— Где, по-твоему, надо искать центр Земли?

— Центр Земли? Конечно, там же…

— Наверху, дядя Алекс! — И инженер указал за окно.

— Вон, где находится центр Земли; там же и Арабский пролив, над которым мы сейчас и находимся.

Алекс стоял с разинутым ртом.

— Земля там на небе?

— Не забудь, — стал объяснять Гардт, — что мы поднимались под острым углом [к] поверхности Земли, поэтому мы должны искать Землю сбоку. Искусственная тяжесть, благодаря которой нам кажется, что ось ракеты находится в вертикальном положении, в действительности направлена не к Земле, но от дюз нашей ракеты, которые, хотя и слабее, но все же продолжают работать.

Голова доктора завертелась, словно мельничное колесо.

— Если бы мы поднялись по направлению к Солнцу, то есть днем, — продолжал Ганс, — мы могли бы видеть нашу Землю сбоку. Это было бы великолепное зрелище.

— Почему же ты не вылетел днем?

— Ради удобства земных обсерваторий. Тогда в продолжение всего нашего пути мы находились бы между Землей и Солнцем и не могли бы быть видимы со стороны.[9]

Гардт не отходил от путевой «карты» и предоставил дяде размышлять на свободе. Доктор внимательно смотрел в пространство, пытаясь представить себе, что где-то находится твердая земля. Люди стоят там на твердой почве, спокойно расхаживают, и никому из них не интересно ломать себе голову над тем, где находится центр Земли. Через несколько минут он сказал племяннику:

— Наверно сотни тысяч глаз направлены теперь к нам и следят за убегающей светящейся точкой… Если подумать о бесчисленном множестве озябших ног, о насморках, быть может, об эпидемии гриппа, который распространится завтра там внизу или вверху из-за нас, то, пожалуй, простая вежливость обязывает чем-нибудь ответить на это внимание. А ты поступаешь так, словно мать-земля тебя нисколько не интересует.

— Милый дядя, — сказал Гардт, — указания моих измерительных приборов занимают меня сейчас гораздо больше, чем темная ночь вокруг нашей ракеты. Достаточно будет, если эту обязанность возьмешь на себя ты. Конечно, я говорю не об одних только озябших ногах…