Но вы не стали?

Не стал. Если честно, я даже твердо не решился. Насколько помню, я просто подумывал об этом.

А потом вы поехали во Флориду?

После панихиды мы просидели в доме у священника минут двадцать, пили чай с печеньем, а потом попрощались. Там была моя тогдашняя девушка, Кирстен, мой брат Билл и мой дядя Дэн, и когда прошло немного времени, мы сказали: увидимся позже, мы вас любим — как-то так, и стартовали, до краев переполненные адреналином, и ехали на машине, пока не наступила полночь, и сделали остановку в Атланте. На следующий день мы ехали, пока у трассы не появился песок — мы оказались во Флориде, там купили новые плавки и купальники, и в машину к нам забился песок (это была отцовская машина, а отец ни за что не позволил бы нам ездить на ней или приносить внутрь еду), ночью мы смотрели в номере мотеля канал «Эйч-би-о», днем мы с Тофом играли во фрисби на белом-белом пляже, и ветер дул теплый и влажный, а вечером мы позвонили Биллу и даже подумывали, не зайти ли к родственникам, которые там жили — Том и Дот, я их уже упоминал выше, — но потом все-таки не стали, потому что они были старые, а мы тогда решили, что не хотим иметь дело со стариками.

Ну а потом вы…

Я даже не похоронил их как полагается…

Что-что? Что вы имее…

Я не знаю, где они.

Как это?

Их кремировали. Они приняли решение — полагаю, сообща, один бог знает почему и кто это первым придумал, — пожертвовать свои тела науке. Мы совершенно не понимали, почему они так сделали, это настолько не вписывалось в их убеждения, насколько мы их себе представляли, и мы ни разу не слышали, чтобы они о чем-то подобном упоминали. Отец был атеистом, нам это было известно; мать говорила, что он поклоняется «Великому Древу», так что в его случае это еще куда ни шло, но мать-то была истовой католичкой, и у нее было гораздо больше романтики, эмоций, даже предрассудков во всем, что касается таких вещей. И вдруг ни с того ни с сего они распорядились именно так — не помню, когда мы об этом узнали, до или после, — кажется, после смерти отца, но до смерти матери, — и вот так, представьте себе, все и вышло. Их отправили к коронеру или куда-то там, а после этого в какой-то момент их забрала донорская служба и отвезла в какое-то медицинское учебное заведение, чтобы черт знает что с ними делать.

Вы из-за этого нервничаете?

А как же иначе. Правда, тогда нам казалось, что это скорей благородно. Мы страшно удивились — ну, что они пожертвовали, и поэтому, когда у нас было полное ощущение, что все идет наперекосяк, мы просто махнули рукой; думаю, отчасти потому, что так было меньше хлопот.

В смысле?

Ну, с гробом и так далее. Вернее, без гроба.

Что, и гроба не было?

Нет. Ничего не было. Конечно, по ним обоим отслужили панихиды, но заморачиваться с гробами мы не стали, все равно они были бы пустыми.

То есть никаких обычных похорон, на кладбище, не было?

Нет.

И надгробных памятников у них нет?

И надгробных памятников нет. Мы вообще, если честно, понятия не имеем, что с ними стало. То есть служащие компании, которая занимается пожертвованными телами, обещали, что после того как тела используют, они кремируют останки и перешлют их нам, но они этого не сделали. По крайней мере пока. Они говорили, что сделают все в течение трех месяцев. Но сейчас прошло уже почти два года.

Значит, останков у вас нет?

Именно. Кстати, забавная штука: они называют их не просто «останки», а «кремированные останки». Но мы все-таки думаем, что их прах нам еще могут прислать. Бет считает, что мы не получили их потому, что несколько раз переезжали. Она думает, что они, скорей всего, пытались с нами связаться и не смогли найти, потому что сначала мы снимали дом в Беркли, потом еще раз переехали, и в конце концов они их просто выкинули. А я все-таки думаю, что они еще могут где-то храниться.

Вы не пробовали связаться с донорской службой?

Нет. Кажется, Бет пробовала. Вообще об этом заходит речь примерно раз в два месяца, но в последнее время все реже и реже. Все-таки нам непросто: чем больше времени проходит, тем больше мы чувствуем, что это все давно прошло, и даже заводить такие разговоры для нас уже почти невозможно. Тема довольно позорная, это правда. По крайней мере, для меня. И пожертвование, и то, что нет надгробных памятников и не было похорон, и то, что мы продали или выбросили почти все, что было в доме. Мы тогда были как в тумане и очень быстро переехали, нам очень много всего надо было сделать. Я пытался окончить колледж и мотался взад-вперед: три дня в Чикаго, четыре — в Шампейне, и так всю весну, а Бет пришлось сделать все остальное: она пыталась продать дом, организовать распродажу имущества, найти для Тофа школу в Беркли, оплачивать всевозможные счета, продавать материну машину… Мы были уверены, что нам все простится, правда, все ошибки, все чудовищные ошибки. Кое-что из проданного…

Вы обо всем этом жалеете?

Иногда. Иногда мы с Бет сходимся на том, что это был лучший вариант — избавиться от всего, напрочь порвать все связи с домом и почти со всем, что его составляло… Знаете, это глупость, но очень многим не понравилось, что мы вот так взяли Тофа и перевезли его в Калифорнию: они считали, что здесь, в Лэйк-Форесте мы получим больше помощи и так далее. Господи, нам-то хотелось сбежать как можно дальше, мы считали, что надо подвести черту под этой грустной местной легендой, мы не хотели превращаться в местных жалких знаменитостей и не хотели, чтобы Тоф оказался под опекой всего города… Да ни за что. Поэтому-то мы и не устраивали похорон на кладбище, не покупали гробов. Бет всегда рассказывала, что родители сами не хотели похорон, говорила, что вся эта волокита с похоронами и памятниками — просто разновидность рэкета, идиотский обычай, в основе которого — коммерческий интерес; это праздник, существующий только ради интересов бизнеса, а кроме того, слишком дорого. Так что пусть уж наша совесть будет чиста: скажем себе, что мы просто выполняли их волю.

А вы действительно считали, что они этого хотели? Нет, ни на секунду. Так считает Бет. Она уверена в этом, она с ними была. А я… если честно, я считаю, что у них даже в голове не укладывается, что мы их до сих пор не похоронили и даже не знаем, что стало с их телами. По-моему, это ужасно, правда.

Может, и так.

С другой стороны, я считаю, что обычай бальзамировать покойников, обряжать их, гримировать… он зверский, средневековый. И в этом смысле я искренне рад, что они как бы просто исчезли, ушли, и никто из нас толком не видел их после смерти, как будто уплыли куда-то, и из-за того, что их не похоронили, не исключено, что…

Они вам снятся?

Сестре моей они снятся постоянно. Просто все время, и в ее снах родители всегда веселые, разговаривают, гуляют, рассказывают что-то интересное. А я не видел, как родители гуляют, разговаривают и рассказывают что-то интересное, с момента их смерти. Когда мы с сестрой об этом говорим — если не ругаемся, кто за что должен отвечать, — мы сидим на диване, она качает головой, накручивает на палец прядь волос и рассказывает самые яркие моменты из своих снов. Чаще всего в ее снах мать делает что-то обычное, например сидит за рулем или готовит обед, а если ей снится отец, то он где-то затаился, или только что кого-нибудь убил, или гоняется за ней. Но очень часто сны с отцом бывают и хорошими. А я начинаю ей завидовать, потому что я бы тоже хотел увидеть еще раз, как они ходят и разговаривают, даже если это будет картинка из сна. Но мне они не снятся. Я понятия не имею, почему так и как это можно исправить.