А один раз мы увидели его, Мистера Т, живьем, по дороге к церкви — увидели его на месте, перед воротами, с бензопилой. Потрясающе. Он взялся за кусты.

Напомните, как мы перешли на эту тему?

Чернокожие ребята. У него было две дочери, которые учились в старших классах. Поэтому с их появлением количество чернокожих школьников тут же увеличилось вдвое и достигло отметки в четыре человека. Да, кажется, четверо.

А сколько всего было учеников в старших классах? Примерно тысяча триста.

И это всего в двадцати с чем-то милях от Чикаго? Именно так, а к северу был городок, примерно в пяти милях, который назывался Норт-Чикаго, так вот он был преимущественно черным. По-моему.

Как это — «по-моему»?

А я просто ни разу там не был. Я бывал в Хайленд-Парке — это город еврейский — и покупал пиво в Хайвуде — там было очень много итальянских ресторанов и жили все эти мексиканцы, которые подстригали лужайки. Еще был торговый центр — кажется, в Уокигане, — и там было полно моряков, и еще был Либертивилль, где жили парни с хоккейными стрижками.

А как приняли дочерей Мистера Т?

Насколько я могу судить, они всем понравились. Считалось, что они очень милые и забавные, но я толком не был с ними знаком, даже не знал (и сейчас не знаю), как их зовут: они были на год младше. Они всегда разъезжали на своем «мерседесе», сделанном на заказ, с номерным знаком «М-р Т 3». Но их все равно любили. В конце концов, они все-таки были дочки Мистера Т, а значит, поводом для гордости, по крайней мере для нас, учеников. Мы всем про них рассказывали. Про них и про «Заурядных людей».

А были другие черные ребята?

Последний черный парень, которого я помню, учился в одном классе с моей сестрой, его звали Стив, а фамилию я не знаю и не знал никогда. Не то чтобы я вообще чего-то знал про одноклассников сестры, но со Стивом была такая штука: поскольку он был единственным черным у них в классе, его все так и называли — «Черный Стив».

Простите?

Да-да, по рассказам сестры, только так его и звали в любых ситуациях. Или «прозывали», если угодно. Он был самым обычным парнем, не то чтобы невероятно популярным, но довольно славным. К нему хорошо относились. Я думаю, все считали его отличие от остальных чем-то вроде странности в том же смысле, в каком был странным парень, стригшийся под бобрик, или еще одна девочка, забыл ее имя, они еще дружила с баскетболистами… как же ее звали? Так вот, она была карлица. А он был Черный Стив.

Это была обидная кличка?

С чего вы взяли? Нет, конечно.

Вам там нравилось жить?

Да. Нравилось. Многим не нравилось. Многие жаловались. Многим было стыдно признаться, что они здесь выросли: люди из Чикаго или из Шампейна иногда злились — издевательски кланялись, целовали руку, — но я бы не стал стыдиться того места, где вырос: по крайней мере, наша часть города была обычным приятным предместьем: деревья, ручеек, красивые парки. Конечно, у нас и выбора не было: мы ведь не могли в свои восемь-девять лет уйти из дома и переселиться в какое-то другое место, где нет этого отвратительного клейма «богатого городка». Впрочем, я бы сказал, что в Лэйк-Форесте, как и в любом другом городе, который кажется размеренным и спокойным, уравновешенным, с отлаженным бытом и уважением к семейным ценностям, удобным для жизни, но глубоко среднезападным, — так вот, иногда там становилось тихо, до странности тихо, и за этой тишиной слышался слабый, едва уловимый звук, словно из узкого отверстия выходит воздух, такой звук, как будто в нескольких измерениях от нас кто-то вопит, — и тогда люди умирали непонятной и жуткой смертью.

Что вы имеете в виду?

Ну, самоубийства, несчастные случаи. Один мальчик, которого я знал в детстве, как-то бегал по подвалу, тыкал чем-то в разные стороны, и на него обрушилась кладка дров. Он задохнулся. Это была наша первая смерть. Ему было лет десять. Потом, примерно через два года, произошел случай с отцом Рики.

С отцом Рики?

Рики — это был мой лучший друг, он жил на другом берегу того ручья, который тек рядом с нашими домами. Мы с Рики и Джеффом Фарландером вместе занимались всякой ерундой, вместе ходили на плаванье и так далее. А за ручьем было странно. Чаще всего мы занимались каким-нибудь вандализмом. Представьте себе: бросались разным в проезжавшие машины: кусками льда, камнями, яблоками-дичками, желудями, снежками…

Сейчас, задним числом, я не могу понять, зачем мы это делали? Нас что, раздражало, что тут ездят машины? А может, нам было скучно и нравилось слышать, как наши снаряды стукаются об машину, грузовик и так далее. Дальше больше. Сначала мы просто бросали всякую всячину, а потом как-то раз зимой построили поперек дороги настоящую снежную стену из семи-восьми огромных снежных глыб, которые скатали из свежего снега. Мы расставили их в линию, закрепили и засели в кусты наблюдать, и довольные, хихикали. Стена была в три фута высотой и в три фута толщиной и стояла на Вэлли-роуд, а поскольку мы были очень умными и полиция уже умела опознавать нашу работу, то мы это сделали у самого дома Джеффа. Как было задумано, так и вышло: либо водители останавливались и разворачивались, либо тщетно пытались ее пробить, потому что недооценивали толщину стены и мастерство, с которым она была сделана.

— О, трансмиссия полетела, — объявлял Джефф.

— Ага, — соглашался я, не имея никакого представления, о чем он говорит. Я совершенно не разбирался в устройстве машин.

Однажды летом мы зашли еще дальше. Мы всегда делали всякую ерунду с зажигалками и бензином, поджигали разные штуки. Обычно брали теннисный мячик, пропитывали его бензином, потом поджигали и играли в футбол на улице.

— Комета! — кричали мы. — Комета! Комета! Комета!

Угадайте, как мы называли эту игру?

Сдаюсь.

Эту игру мы называли «комета».

Понятно.

Но как-то вечером четвертый парень, Тимми Роджерс, такой крепкий, с жесткими волосами, на год старше нас, придумал, что нам надо сделать вот что, — понимаете, он решил взять бензин и вылить на дорогу, а потом… Правда, ни у кого не было спичек. Кому-то надо было сходить домой и осторожно взять их, не возбуждая подозрений. Но пока мы решали, кто должен идти, кому удастся добыть длинные спички для барбекю, Тимми Роджерс просто вытащил свою зажигалку, маленькую зажигалку «Бик», наклонился над мостовой, где было разлито горючее — к этому моменту я буквально прыгал от нетерпения — и поджег ее, и вся улица сразу занялась. Было просто невероятно, пламя поднялось на пять футов, улицы Лэйк-Форреста в огне! Это продолжалось недолго, совсем чуть-чуть, но достаточно, чтобы привлечь полицию, которая приехала и стала рыскать вокруг, пока мы давились от хохота в кустах. Мы устроили пожар на улице! А потом мы вернулись к Джеффу и в шестой раз посмотрели «Подержанные автомобили»^[114].

А какое отношение это имеет к отцу Рики?

Ах да. Было начало лета, ясный день, я сидел дома и строил из «лего» марсианский город по хитроумному чертежу, который был у меня в блокноте рядом с рисунками летающих динозавров и добрых инопланетян с большими ногами. Я уже построил для всех зданий фундаменты на серых базовых плитах с зубчиками, мне их подарили на день рождения. И тут позвонил Джефф и сказал, что нам надо зайти к Рики, потому что у него стряслось что-то жуткое.

— А что стряслось?

— Его папа облил себя бензином, чиркнул спичкой и стал весь в огне бегать по двору, а потом перестал бегать и сразу умер, прямо перед домом.