А Вероника слушала хорошо. Спокойно, внимательно, не перебивая. Потом спросила:

— А где кассета?

Егор покорно протянул ей кассету. Вероника достала из сумки портативный диктофон и несколько раз прослушала «хвостик» кассеты. Улыбнулась, закурила и подмигнула Егору.

— Если это не розыгрыш, то следует признать, что судьба бывает остроумна.

— Где ты видала остроумную судьбу? — изумился Егор ее понятной логике.

— Здесь. — Вероника постучала тонким пальчиком по диктофону. — Уж очень текст подходящий. Это ария Амнерис из всемирно известной оперы «Аида». И начинается эта ария словами: «Ненавистная соперница исчезла…» Это я, значит. Чуешь юмор?

Егор задумался и честно ответил:

— Нет, не чую. Даже если это Аида из оперы «Амнерис», ты-то при чем? И вообще, откуда ты все это знаешь? Она не по-русски пела.

Вероника вежливо улыбнулась.

— Каждый интеллигентный человек знает эту оперу. Особенно арию Амнерис, а также ее дуэт с Радамесом, даже если поют на языке оригинала, то есть по-итальянски…

Егор уставился на нее, покрутил головой, переваривая сказанное, и недоверчиво поморщился.

— Ну, ты врешь! Вот я, скажем честно, интеллигентный человек. А не знаю.

Вероника возвела глаза к потолку. Терпение ее истощалось.

— Давай прекратим эту бесплодную дискуссию. Короче. Найду я тебе твою Амнерис.

Егор был в том приятнейшем состоянии, когда хорошо выпивший человек способен творить мелкие чудеса, поэтому и собеседнику верит охотно. Но предел есть всему, любой фантазии. Если бы Вероника пригласила его на корабль с зелеными человечками, он бы согласился, однако нахально утверждать, что она может найти Ту, чей волшебный Голос околдовал его…

— Когда? — иронически спросил Егор, икнул и посмотрел на часы.

— Скоро, — невозмутимо ответила Вероника. — Не грусти, добрый молодец, иди домой, прими душ и спать ложись. Утро вечера мудренее.

И Егор не заметил, как она, мягко похлопывая по плечу, направила его в прихожую, подала пальто, нахлобучила шапку, завязала шарф. И проговорила невыразительно, мимоходом:

— Да, кстати, верни попугая.

— Что?! — вскрикнул Егор, мгновенно трезвея.

— Верни по-пу-гая-я, — с нажимом повторила Вероника, участливо глядя на Егора. — Я не знаю, во что ты вляпался, и знать не хочу. Я не знаю, кто это или что это. Человек, птица или вещь. Но лучше верни. Они пока просят по-хорошему.

У Егора по спине пробежал неприятный холодок.

— Кто «они»? — сипло прошептал он.

Вероника пожала плечами.

— Не знаю. Велели вернуть.

— На тебя тоже наехали?! — ужаснулся Егор.

— Да Господь с тобой! — снисходительно улыбнулась Вероника. — Они меня используют как посредника. Теперь думай сам. Я своё сделала.

Из комнаты раздался хнычущий детский голос:

— A-а, Ника! Программа зависла!..

Вероника вытолкнула Егора из его бывшей квартиры и захлопнула дверь.

Ошеломленный Егор добрел до машины и поехал «домой». Где, собственно, был его дом? С Вероникой расстался; в старой квартире мать упаковывает вещи, а новые жильцы стоят на пороге; железная коечка в подвале клиники его не манила… Оставалась новая квартира, где стены были выщерблены пулями, посреди гостиной возвышался чудовищный шкаф — причина всех злоключений и всех очарований… А в камине грел свои старые кости Фердинанд.

«…Верни попугая… верни, верни! — назойливо вертелось в его полупьяной голове, как рефрен попсового шлягера. — Попу! попу! попу! Попугая! Попугая-попугая!.. Попугая нам верни!»

«Да что я, в конце концов! — рассердился Егор. — Кто он мне? Ничтожный субъект с куриными мозгами! Попка-дурак. Не зря же в народе говорят! Небось про волка так не скажут… или про лошадь! Или там — петух-дурак! А вот еще: пуля — дура, штык — молодец! Господи, о чем это я?! — Мысль о пуле показалась ему несвоевременной и неприятной. Он тряхнул головой, отгоняя пулю-дуру, и вернул свои раздумья в более конкретное русло. — Я его не звал! Сам пришел, нагло так! Ворвался, уронил меня, пиджак изгадил, — старательно накручивал себя Егор, — ужин мой съел, в камин насрал… Ну, погостил — и хватит. Пора и честь знать. Я не собес. Пусть в Африке себе пенсию хлопочет!»

И, настроив себя нужным образом против пернатых иждивенцев, Егор решительно вошел в квартиру, топая ногами и гремя ключами, чтобы нежелательные постояльцы слышали — хозяин вернулся! И настроен весьма серьезно!

— Эй, Фердинанд, выходи! Разговор есть.

Фердинанд молчал. Егор заглянул в гостиную. Попугай лежал на полу, раскинув лапы и как-то неестественно вывернув крылья. И, кажется, не дышал. Егор вспомнил меловой силуэт в прихожей. Вот так он и лежал — точь-в-точь!

— Убили! Добрались, сволочи! — ахнул Егор и бросился к птице.

Попытался найти пульс — но в когтистой чешуйчатой лапе никакого пульса не было. Крыло оказалось мокрым и липким, но голова была еще теплой… Егор решил сделать Фердинанду искусственное дыхание, хоть и понимал всю безнадежность ситуации. Уж сколько он видел их в своей жизни — холодеющих тел в неестественных позах, без пульса, без дыхания, а иногда даже без головы. Наркоманы, политики, шлюхи, бизнесмены. И вот теперь очередная жертва…

Егор с усилием перевернул Фердинанда на спину, причем голова его глухо брякнула о паркет. Егор четыре раза нажал на грудную клетку, а потом разжал сомкнутый клюв. Егор вдохнул, а Фердинанд выдохнул, да еще и рыгнул вдобавок. Густой спиртовой дух шибанул Егору в нос, наполнив квартиру ошеломляющим дурманом. Егору стало нехорошо. Он и сам не был аскетом по жизни, и с утра сегодня пил: у Светланы — коньяк, в клинике — спирт, у Вероники — водку… Но это!

Фердинанд нечеловеческим усилием перевалился на бок, подперся крылом и приоткрыл мутные глазки. Долго фокусировал взгляд и наконец увидел искаженное лицо Егора, который зажимал нос шарфом.

— А-а! — взвыл Фердинанд. — Убивец! Смерть моя пришла! — и бросился в шкаф.

«Вот нажрался, скотина! — взбесился Егор — и главное, где взял?! Мать, что ли, принесла? Совсем рехнулась? «Трилл», «Трилл»! — Взгляд его бессмысленно блуждал по комнате. И вдруг наткнулся на ровную длинную трещину в стене около камина. — Утром не было…» — подумал Егор, подошел к стене и сунул палец в трещину. Палец вошел легко, без всяких затруднений. Егор с детским любопытством сунул в трещину руку — и рука ушла туда, в темноту и пустоту…

Кусок стены плавно повернулся на оси, открывая взору тайник… Вспыхнул мягкий свет, отражаясь в зеркалах и хрустале, заиграла музыка:

Перед Егором явился, как мираж в пустыне, бар, чудеснее которого он в жизни не видал! Самые драгоценные вина — любовно собранная коллекция напитков со всего света. Егор ахнул. Не было только закуски.

Но Егора это не остановило. Рука его сама нащупала серебряный кубок с гербом и вензелем Людовика XVI, он шагнул в угол ниши, где с первого взгляда заприметил пузатый дубовый бочонок, Егор отвернул кран, и божественный золотой коньяк, обволакивая благоуханием, принял в свои объятия исстрадавшуюся душу бедного врача. Что там «Наполеоны», «Мартели» и «Арараты». Тьфу! Ослиная моча! Ради такого мига стоило жить и страдать!

Егор согрел в ладонях чудо-коньяк, вдохнул его аромат и по капельке, смакуя, осушил королевскую чашу до дна. Счастливо улыбнулся и упал ничком. Как Фердинанд. Так же неестественно заломив крылья. То есть руки. Впрочем, он чувствовал себя крылатым.

А поутру они проснулись в состоянии тяжкого похмелья, которое известно только русскому человеку и обрусевшему попугаю. Лежали они, обнявшись, согревая друг друга (видимо, ночью Фердинанд замерз и вылез из шкафа).

Егор встал, шатаясь, и пошел искать аспирин, которого, конечно, не было, потому что в этой квартире давно никто не жил и не пил. Егор хлебнул воды из-под крана. То же самое сделал Фердинанд.