— Чтобы сдерживать любопытных.

— Проблемы?

— Фотографы. Люк кивнул.

— Кто-то сказал, что тут какая-то кинозвезда и множество репортеров. Подозреваю, что это ты. Она кивнула.

— Как ты?

— Хорошо.

Ей не надо было доказывать этого, потому что он тут же отыскал глазами Алехандро, который кивнул и улыбнулся.

— Твое фото в газете ужасно, дорогая.

— Да. Точно.

— Я был потрясен, когда увидел. Похоже, ты потеряла сознание.

— Ладно тебе. Я уже в полном порядке.

— Эта сенсационная новость уже докатилась до Нью-Йорка?

Она снова кивнула.

— Господи, ты, наверно, услышала об этом от Эдварда.

— Можно сказать так. Но он выдержит. Она печально улыбнулась.

— А ты?

Он пристально вглядывался в нее. Она кивнула.

— Что он сказал?

— Ничего особенного. Он просто волновался.

— Надо же было тебе пройти еще и через это помимо всего остального!

Они говорили так, будто сидели рядышком на диване.

— Плевать! Знаешь, Лукас, мы были счастливы до сих пор. Это ведь могло случиться давным-давно.

— Да, но мы могли бы попасть в газеты по более приятному поводу.

Она кивнула и засмеялась. Ей не терпелось переключиться на другие темы — ведь оставалось так мало времени.

— Дорогой, тебе, правда, не так плохо?

— Малыш, мне не привыкать к этому дерьму. Нормально.

— Мы все еще помолвлены, мистер Джонс.

— Кизия, я люблю тебя.

— А я тебя обожаю. — Ее лицо вспыхнуло. Она просто таяла от его взгляда. Они обсудили некоторые технические детали, он дал ей список телефонов с просьбой позвонить, хотя в основном обо всех своих делах успел позаботиться сам, еще до суда. Он знал, каковы шансы, — знал лучше, чем она.

Оставшиеся минуты визита прошли в банальных разговорах, шутках, поддразнивании, саркастических описаниях тюремного меню. Он выглядел на удивление хорошо. Превратности судьбы были ему не внове. Несколько минут он говорил с Алехандро, а потом опять обратился к Кизии. Она сняла трубку. Люк повернулся через плечо на голос, звука которого она не слышала.

— Я так и думал. Время заканчивается.

— О! — У нее потемнело в глазах. — Люк!..

— Послушай, малыш. Я хочу, чтобы ты кое-что сделала для меня. Чтобы ты сегодня же улетела в Нью-Йорк. Я уже сказал Алехандро.

— Почему, Лукас?

— А что тебе здесь делать? Болтаться, пока меня не отправят в Квентин, потом ждать три недели, пока я не получу разрешения на визиты, а потом видеть меня по часу каждую неделю? Не глупи, крошка. Я хочу, чтобы ты уехала домой.

Помимо всего прочего, так безопаснее, хотя в данный момент ей ничего не грозит. В его теперешнем положении страсти вокруг должны улечься. Вряд ли кого-нибудь заинтересует Кизия. Он не хотел подвергать; ее даже малейшему риску.

— Уеду в Нью-Йорк, а потом что, Люк?

— Делай все, что захочешь, милая. Пиши, работай, живи. Не ты же в тюрьме, а я. Не забывай этого.

— Лукас, ты… дорогой, я люблю тебя. Я хочу остаться здесь, в Сан-Франциско.

Она была настойчива, но и он не уступал:

— Ты поедешь. В пятницу меня переведут в Квентин. Я сразу запрошу разрешения. Как только получу его, ты сможешь приехать. Это займет около трех недель. Я тебе сообщу тогда.

— Могу я писать тебе?

Он улыбнулся ей, скорчив гримасу.

— Лукас! — Смех разрядил обстановку. — Теперь вижу, что ты в порядке.

— Конечно. И у тебя все будет хорошо. И скажи этому старому черту — моему другу, что, если он не будет заботиться о тебе, ему несдобровать, когда я выйду.

— Очаровательно! Уверена, что он испугается до смерти.

И тут все кончилось. Один охранник что-то сказал Люку с той стороны стеклянной стены; другой, с этой стороны, сказал им, что посещение окончено. Она почувствовала, что Алехандро коснулся ее руки. Лукас поднялся.

— Это все, Кизия. Я буду писать.

— Я люблю тебя.

— Я тоже люблю тебя.

Кажется, весь мир замер, услышав эти слова. Он так смотрел на нее, что слова будто впечатались в ее сердце. Он произнес это и медленно положил трубку. Она, не отрываясь взглядом, провожала его к двери. На этот раз он обернулся с напускной улыбкой и помахал рукой. Кизия помахала в ответ и улыбнулась самой храброй улыбкой. Дверь за ним закрылась.

Охранник отвел их в сторону и проводил к отдельному лифту. Заказанное такси уже ждало в гараже. Репортеров не видно. Через мгновение они уже сидели в машине, быстро удаляясь от Дома правосудия и от Люка. Они снова остались вдвоем, Алехандро и Кизия, но на этот раз ей уже нечего было ждать. Встреча прошла. Слова Люка еще звучали в ушах, а перед глазами стоял он сам — его лицо, прощальный жест руки… Кизии хотелось побыть одной, вспомнить прошлое, подумать о них с Люком… Когда она, пытаясь взять себя в руки, закурила, на ее дрожащей руке засверкал аквамарин…

— Он хочет, чтобы мы вернулись в Нью-Йорк, — сказала она охрипшим голосом, не глядя на Алехандро.

— Я знаю.

Он был готов к борьбе. Его удивило, что Кизия произнесла это так спокойно.

— Ты готова уехать?

Хорошо бы это было так: как можно скорее уехать, к дьяволу, отсюда, чтобы она могла прийти в себя — дома, а не в «Ритце».

— Да. Кажется, есть рейс в четыре. Постараемся успеть.

— Тогда придется бежать.

Он посмотрел на часы.. Она тихо шмыгнула носом.

— Думаю, успеем. — Мысли его были уже далеко. До того момента, как сели в самолет, они больше не произнесли ни слова.

Знакомый, дорогой голос зазвучал в телефонной трубке:

— Я такой голодный. Ты меня не накормишь?

Это был Алехандро. Уже неделя, как они в Нью-Йорке. Это была неделя постоянных звонков, неожиданных визитов, небольших букетиков, просьб помочь в решении каких-то проблем, — неделя, состоящая из хитростей, извинений и нежности.

— Думаю, что смогу сотворить кое-что из тунца.

— Это то, чем питаются на Парк-авеню? Черт, в городе кормят лучше, но компания не та. Кроме того, у меня возникло кое-что…

— Опять? Честно, дорогой мой, у меня все в порядке. Тебе совсем не требуется сюда приходить.

— А если мне хочется?

— Я буду счастлива тебя видеть. Она улыбнулась в трубку.

— Тогда нормально. Еще и кулинарное чудо из тунца! Что-нибудь слышно от Люка?

— Да. Два толстенных письма. И бланк, который мне надо заполнить, чтобы получить разрешение на посещения. Ура! Еще пятнадцать дней — и я могу лететь.

— Постучи по дереву. Он сообщил что-нибудь еще или только всякие банальности, которые я не хочу слушать?

— Это и еще то, что сидит в камере «метр на метр» с еще одним заключенным. Уютно, да?

— Очень. А что еще «хорошего»? В ее ответе прозвучала горечь:

— Больше ничего. Он просил передать тебе привет.

Я не ответил пока на его письмо. На этой неделе обязательно напишу. Что ты сегодня делала? Писала что-нибудь сексуальное? Кизия засмеялась.

— Да. Я написала очень сексуальное книжное обозрение для «Вашингтон пост».

— Фантастика. Можешь мне почитать, когда я приду?

Он пришел через два часа и принес комнатный цветок и пакет жареных каштанов.

— Как твои дела? Ой… ой… возьми, Аль, горячо…

Она чистила горячие каштаны, сидя у камина.

— Ничего. Бывало и хуже.

Но ненамного. Он не хотел рассказывать ей сейчас об этом. В последнее время Кизии хватало собственных неприятностей, чтобы навешивать на нее еще и свои заботы.

— Так что у тебя возникло?

— Что возникло? А, знаешь…

— Обманщик… но ты милый обманщик. И хороший друг.

— Ладно, сознаюсь. Мне нужен был предлог, чтобы тебя увидеть.

Он опустил голову, как ребенок.

— Очень лестно, дорогой Алехандро… Мне это приятно.

Она улыбнулась и протянула ему каштан. Он наблюдал, как она, откинувшись в кресле, грела ноги, протянув их к камину. На губах играла улыбка. Но в глазах не было огня. С каждым днем она выглядела все хуже. Очень похудела, побледнела, а руки почти все время дрожали. Нельзя сказать, чтобы очень, но заметно. И ему это не нравилось. Очень не нравилось.