Ранний утренний рассвет, проникавший в спальню через небольшую щелку в шторах, разбудил Джонатана. Воспоминания о прошедшей ночи заставили его вскочить и протянуть руку к женщине. Но она исчезла. Лишь запах жасмина и след на соседней подушке сказали ему, что она действительно была здесь и они действительно предавались любви.

Он рывком отодвинул шторы, затем тщательно осмотрел все комнаты, но она не оставила никаких следов, исчезнув столь же таинственно, как и появилась.

Пока он ел завтрак, принесенный слугой в его апартаменты, он думал об этом странном случае, не в силах понять, почему именно он был выбран в качестве партнера молчаливой женщины, которая отдалась ему так безоглядно. Она несомненно не могла войти и выйти из сильно охраняемого поместья незамеченной, а это означало, что кто-то, занимавший важный пост, знал о ее присутствии.

Когда он отправился метать индонезийские кинжалы и заниматься искусством боя с Каем, мажордом был спокоен, и ничто в его поведении не говорило о том, что произошло что-то необычное.

Сам же Кай действительно заметил, что Джонатан был, как никогда, метким в метании, а его тело было более подвижно и упруго, когда они обменивались ударами. Очевидно, Элис Вонг говорила правду, когда сказала, что он получил удовольствие. Сун Чжао будет рад услышать это.

Когда Джонатан появился на половине Лайцзе-лу для занятий языком, он сразу заметил, что девушка ослепительна, как никогда. Казалось, что она просто светилась изнутри.

И в то же время она была необъяснимо застенчивой, избегала его взгляда, а встретившись с ним глазами, тут же отворачивалась.

Джонатан уже мог составлять целые предложения, а Лайцзе-лу добавляла новые слова в его словарь, и пока они работали, Джонатан вновь почувствовал запах жасмина. Лайцзе-лу всегда пользовалась этими духами, и Джонатан вдруг понял, что совершенно этот же аромат он чувствовал ночью, когда занимался любовью с той женщиной. Но не может же быть, чтобы ночью у него была Лайцзе-лу!

Потрясенный своей догадкой, он запутался в составлении предложения.

— Простите, — сказала он. — Похоже, что сегодня утром мне трудно сосредоточиться.

Легкая загадочная улыбка тронула краешки губ Лайцзе-лу.

Джонатан посмотрел на нее еще более пристально, и внезапно взгляд его упал на нефритовый медальон с Древом Жизни, висевший под воротничком-стойкой ее однотонного чонсама. Ему сразу вспомнилось, как он коснулся украшения, которое было на шее у той невидимой женщины. Это был резной медальон, в этом он был уверен. А сейчас, когда он задумался над этим, он вспомнил, что нащупал ствол и ветви дерева, хотя в тот момент он этого не понял.

Его сомнения рассеялись, и он был совершенно убежден, что именно Лайцзе-лу приходила к нему и отдалась ему столь безоглядно.

Конечно! Это объясняет поразительное сочетание у нее застенчивости и смелости.

Сейчас ему стало ясно, как все произошло. Она желала его столь же сильно, как и он ее, но их сложное положение не позволило ей прийти к нему открыто. Она была леди, занимала высокое положение и по древним строгим традициям могла принадлежать только мужу. Несомненно, ее отец, узнай он, что произошло, немедленно отослал бы ее без всяких колебаний в их загородный дом, находившийся где-то в провинции.

Она добилась желаемого ими обоими, придя к Джонатану тайно, так, чтобы даже он не мог точно сказать, что это была именно она.

Джонатану оставалось на данный момент согласиться с тем, как она решила поступить с их отношениями. Только когда он получит согласие ее отца жениться на ней, согласие, которого пока нет, да и будет ли оно вообще дано, только в этом случае он сможет признаться в том, что знает, что именно с ней он предавался любви.

И тем не менее ему нужно было показать Лайцзе-лу, как он к ней относится. Он не мог допустить, чтобы она подумала, что он доволен тем, что развлекался в постели с женщиной легкого поведения и что произошедшее не имело для него никакого значения.

Джонатан протянул руку и накрыл ею руку Лайцзе-лу. Затем он медленно проговорил, запинаясь, но все же достаточно членораздельно, на мандаринском наречии: — Есть нечто, что вы должны знать, — сказал он внезапно осевшим голосом. — Из всех женщин, живущих на этом свете, вы самая необыкновенная.

Она не ответила, голова ее была опущена.

Но Джонатан был уверен, что видел слезы счастья в ее глазах. Его решимость окрепла. Препятствия, стоявшие на пути их союза, были огромными, но он должен был преодолеть их. Различие в расах и происхождении не имели для него никакого значения, как и для нее, это было очевидно. Каким-то образом надо убедить ее отца и Сару Эплгейт, что он подходит для нее в качестве мужа, что он будет любить ее и дорожить ею всю жизнь.

Вечерние часы стали особым временем в доме Джеримайи Рейкхелла в Нью-Лондоне. К тому времени, как он возвращался с верфи, его внук уже просыпался после обеда и был готов поиграть. Чаще всего к ним присоединялся и доктор Грейвс, который тоже наслаждался этими вечерами. Оба деда по очереди брали внука на руки, качали его на коленях. Маленький Джулиан захлебывался от восторга, а оба деда громко смеялись.

Луиза как-то сказала матери, что шум, который они создавали своей возней, был просто оглушающим. Она считала, что они невозможно балуют ребенка, принося ему столько игрушек. И все же она не хотела укорачивать эти вечерние часы, потому что это были единственные мужчины в жизни Джулиана. При отсутствии отца он нуждался в замене.

Луизе было непросто присутствовать при этих сценах, но она заставляла себя сидеть даже в такие дни, как сегодня, когда она страдала от такой головной боли, что казалось, будто ей в затылок ударили топориком. Она больше не упоминала о своей головной боли, потому что средство, выписанное ее отцом, не принесло облегчения, и она устала слушать его нравоучения о том, что у нее все пройдет, когда вернется Джонатан.

В душе она считала, что Джонатан не вернется.

— Джулиан, — сказал Джеримайя, — если дедушка Грейвс будет так добр и подержит тебя у меня на спине, я прокачу тебя как на пони.

И вновь довольное гуканье ребенка вызвало громкий смех обоих дедушек.

Луиза решила, что пора обуздать их энтузиазм. Прижав на секунду руки к вискам, она сказала:

— Вы его перевозбудите.

— Чепуха, — сказал доктор Грейвс. — Никогда не слышал, чтобы немного возбуждения могло повредить ребенку.

— Может, и нет, — ответила Луиза, — но его мать это, несомненно, расстраивает.

Джеримайя и Мартин быстро переглянулись.

— Луиза, — сказал ее отец, — хочу дать тебе совет, совет профессионала. Тебе нужно уехать и немного отдохнуть.

— Я предложил отвезти ее за покупками в Нью-Йорк или Бостон, но она и слышать об этом не хочет, — сказал Джеримайя.

— Мне не нужны новые платья, — ответила Луиза вяло. — Я никогда никуда не выхожу, да и нет такого места, куда бы я хотела пойти.

— Я уверен, что твоя мать была бы рада поехать с тобой на курорт, — сказал Мартин.

— Спасибо, папа, но мне будет скучно.

Джулиан дотянулся до цепочки часов из тяжелых золотых звеньев и засунул часть ее в рот.

— У него уже режутся зубы, — довольно сказал доктор Грейвс.

Медленный вздох Луизы как бы повис в воздухе.

И опять мужчины посмотрели друг на друга, и доктор Грейвс откашлялся.

— Дорогая, — сказал он, — ты должна сделать то, что никто не сможет сделать за тебя. Возьми себя в руки и встряхнись.

— Это легко сказать, папа. Я в очень деликатном, скомпрометированном положении, и это невозможно изменить.

— Мы обсуждали это уже много раз, — сказал Джеримайя. — Джонатан женится на тебе. Он захочет жениться на тебе в тот самый момент, когда он появится дома.

— Если он появится.

— Не вижу причины, которая помешала бы ему сделать это, — заявил Джеримайя.

— У каждой семьи в этом городе есть родные, чьи корабли затонули в море. Не вижу, почему так уж необычно мне предположить, что что-то ужасное случилось и с «Летучим драконом».