А впрочем, комната Кносе была рядом с хранилищем бактерий.

Пронзительный вопль выплеснулся в коридор, заставив меня стремглав броситься в зал с пальмой. Это кричала Ержи.

Кабинет Брендорфа заполнился громким стрекотом, этот новый посторонний звук врывался через брешь в стене вместе с воздушным вихрем, в котором черной метелицей кружила сухая листва.

На террасу плавно приземлялся електролет. Вертикальные винты поднимали ветер. Ержи забилась в уголок. Впервые я увидел на лице Загби растерянность, он беспомощно озирался, будто искал спасения.

“Брендорф таки соединиться с ангаром…” Я поднял плазмомет. А впрочем… Может, это наше спасение? Пригрозив Брендорфу оружием, я прислонился к полуразрушенной стене. Стрекот мотора затих. Глухо стукнула дверца кабины. В бреши появился высокий мужчина в черном. Он стоял спиной ко мне, держа в руках пистолет, видно, ошарашенный кавардаком, который царил в зале.

— Бросьте оружие, сеньор Аугустино! — сказал я. — Иначе я спалю вас из плазмомета. Считаю до пяти! Один. Два. Три…

Затылок пилота налился кровью.

— Четыре!..

Пистолет упал на ковер. Аугустино оглянулся. Увидев, кто перед ним, аж захлебнулся.

— Так это ты, проклятый щенок?!

— Отойдите вон туда, к пальме, и ругайтесь, сколько вам заблагорассудится. Загби, возьми пистолет!

Ержи подхватила из подлоги желтый комбинезон. Сказала с дрожанием в голосе:

— Пусть он оденет на себя… Рукава свяжем за спиной. Не вырвется!

Пилот встретился взглядом с темными глазами индейца, побледнел, непослушными руками начал натягивать комбинезон. Брендорфа подбросило, будто пружиной. Он метнулся на террасу, к машине. Загби несколькими прыжками догнал его, сгреб в охапку. И Брендорф, свиваясь ужом, выскользнул из объятий великана, дернулся в бок и, потерял равновесие, хватая руками воздуха, свалился в пропасть. Короткий, преисполненный ужаса вопль замер в каньоне.

— Загби, ну чего же ты? Быстрей! — открыв кабину, я ждал. Загби переминался из ноги на ногу. Сказочная “птица”, что поблескивал фюзеляжем на солнце, которое только что взошло над лесом, все еще казалась индейцу каким-то чудовищем. Кабина была тесная, рассчитанная на пилота и одного пассажира. Загби едва протиснулся на сидение. Ержи умостилась у него на коленях.

Это был обычный микроэлектролет, он почти не отличался от аэро-“мотыльков”, что летали с шумом в небе над Днепром, над нашим городом. Я положил ладони на рычаги.

Отвесные склоны каньона поплыли под нами. За минуту терраса уже виднелась едва заметным кустиком, который прислонился к обрыву. Лететь над “крышей” города я не отважился, помня о пулеметах. Положил машину на крыло, развернулся по солнцу, облетая деревья на гребне и Каменную стену. Нога исподволь давила на педаль. Электролет набирал высоту. Внизу раскинулись застывшие волны зеленого океана, утренний туман разливался в впадинах.

Теперь я видел, что фашисты выстроили свое логово в горе. Со стороны каньона гора отвесно обрывалась, а из противоположной стороны наклонно сбегала в долину, где стояли бараки. Лес надежно маскировал здания, с высоты полета их невозможно было рассмотреть. Каменная стена также оставалась незаметной. Легкая мгла испарений, которая нависала над джунглями, как только показывалось солнце, будто размывала ландшафт. Внизу на земле все расплывалось, терялась четкость очертаний. Брендорф это учел.

— Мы будем долго лететь? — спросила Ержи.

— Сядем вон там, в долине, — показал я. — Загби, ты имеешь надежных друзей?

— Все каджао и галу — надежные друзья Загби. Ты хочешь им помочь? Птица принесет нас к ним?

— Кто же будет выручать ваших людей из беды? Они же погибнут, их уничтожат фашисты.

Ержи наклонилась ко мне.

— Брендорф сказал… твоя мама… здесь. Это правда?

— Правда.

— Ой, как же она…

— Об это потом, Ержи. Я боюсь за нее. Она там, с детьми.

— С детьми?

— Потом… Ты же всего не знаешь.

— Ты также всего не знаешь… — проговорил индеец. — Тебе, Игорь, казалось, что каджао и галу, как те ящерицы, загнанные у норы. Это не так. Юноши и мужчины наших племен поделились на боевые группы. Каджао изготовляют луки и стрелы, галу — копья и трудные палки. Стрелы мы смазываем ядом, который добываем из убитых гадюк. Яд, смешанный с клеем пчел, долго не теряет своей силы. Наши воины держат в тайниках ножи из острого камня, пращи из кожи, топоры. Кровь индейцев давно кипит гневом. Но вождь каджао и галу сдерживал их, не подавал сигнала к бою. Он говорил: еще не время начинать войну против мертвых… Так, между собой мы зовем “мертвыми” тех, кто засел за Каменной стеной. Мертвыми их называли еще наши деды. Мы не боимся погибнуть в бою. Но потерять голову… Один старый мудрый галу нашел корни чаре. Они очень редки. Сок чаре оберегает мозг человека; кто попробует этот сок, тот может смеяться мертвым у лицо, им у него уже не забрать ума. Ты знаешь вкус чаре, Игорь. В тот дня, когда мертвые повелели тебя за Каменную стену, Загби дал тебе корень. Загби знает, что ты послушал его и съел чаре. Ведь же мертвым не удалось поразить твой мозг.

Пораженный, я с укором сказал:

— И ты не предупредил меня, Загби!..

— Чаре — тайна наших племен. Мертвым невдомек, что им уже не подвластен мозг многих из нас. Ты сам догадался, как надо вести себя в присутствии мертвых. К таким ухищрениям прибегают и каджао, и галу. Чтобы не выдать себя и нашу тайну, они также прикидываются безумными.

— Значит, и Ву также?.. — обрадовался я, припомнив страшный танец в туннеле. Загби с печалью покачал головой.

— Чаре у нас очень имело, его пока что всем не хватает. На корень изредка наталкиваются наши женщины и девушки, когда мертвые выгоняют их в джунгли собирать зерна какао. Чтобы дать отпор мертвым, нам надо лечить корнем чаре тех, кто способен владеть луком, копьем и топором. Так сказал вождь племен. Еще вчера его слова были здравомыслящие, сегодня он решит иначе, — уверенно промолвил Загби.

— Вы сохранили мне ум… Но почему? Вы же могли сохранить еще одного своего воина.

Он скупо улыбнулся.

— Когда кто-нибудь рискует собой ради других, о нем должны все заботиться. Ты придумал, как нам с тобой попасть за Каменную стену, чтобы бороться с мертвыми. Мы шли к врагу, там все могло случиться. Единое, что мог сделать для тебя вождь, это вложить в твою руку кусочек драгоценного корня.

— Ты сказал — вождь?

— Тебе не послышалось. Загби — вождь каджао и галу, — с достоинством промолвил великан.

Внизу под нами мигнуло раз, второй. Это отражались лучи солнца, попав на алюминиевую кровлю двухэтажного дома, который прятался под пальмами. Электролет пронесся над верхушками деревьев. Выключив мотор, я повел машину к земле.

Мы приземлились на лужайке, неподалеку “интерната”, в котором еще вчера хозяйничала фрейлейн Труда — Гертруда Вурм, сторонница “таланта” давно покойного доктора Менгеле.

К электролету бежали широкополые шляпы, размахивая автоматами. Я толкнул дверцу и вывалился на траву, со другой стороны из кабины выпрыгнули Загби и Ержи.

…Надо мною раскинулась ясная голубая безбрежность. В чистом небе плыл орел, широкие крылья несли его по голубизне. И вот небо затянуло темное облачко, она ползло паклей, которая словно где-то очень близко, рядом, поднималась из земли.

Я взглянул в сторону. В сломанной ветвях торчал истерзанный хвост электролета. Языки пламени облизывали почерневшую кору. Одинокая обезьяна качалась на ветке, вспугнутыми глазками таращилась на огонь. Машина догорала.

— Игорь…

Голос, который звал меня, был такой знакомый… Уперевшись ладонями на землю, я попробовал встать и закрутил головой. Жгучей болью пронзило тело. Падая, увидел мать. Она стояла на коленах, на ней тлела истерзанная одежда. Ержи лежала возле нее, волосы разметались, глаза закрыты.

— Ты слышишь меня, Игорь?

Небо стало красным. Орел превратился в остроносый самолет, ввинчивающийся в поднебесье. Затем наступила ночь.