Литмир - Электронная Библиотека
A
A

В коротких подписях под фото говорится, что именно так подействовал на психику людей препарат ЛСД, когда его невероятно малую дозу подмешали в пиво. Автор фоторепортажа твердит, что солдаты одного из подразделений американской морской пехоты, побывав в роли подопытных кроликов, через несколько часов приобрели целиком приличное человеческое состояние. Они не помнили, что было с ними.

***

Увидев широкополую шляпу, мама сжала мою руку.

— Игорек, нам нельзя сдаваться. Что бы не случилось, будь мужественным!

— Я им не сдамся, мама!

Глава VIII

“КАТЕГОРИЯ МИНУС ДВА”

Кносе, поблескивая лысиной и стеклышками очков, ходил туда-сюда по комнате.

— Штандартенфюрер долго с тобой возился. Я не имею времени на это. Будем кончать. Отвечай: да или нет. Ты будешь писать отцу письмо?

Я молчал с полчаса, может, и больше. Кносе все бегал, драл горло до хрипоты. Меня уже тошнило от красной, как свекла, морды, от вспотевшей лысины. Я цвиркнул слюной в уголок и сказал, что не понимаю, какого черта надо ему от человека, которого нет живых.

— Вертолет сгорел, я погиб. Чего вы прицепились ко мне?

Он будто аж обрадовался, услышав в конце концов мой голос.

— Ты не оболтус, умеешь думать. Сообщение в газете было для того, чтобы не искали вертолет…Сейчас твое спасение — это подать о себе весть. Скажем, индейцы нашли тебя в болоте и вытянули полуживого. Такое могло произойти? Вот и напиши: отцу, лежу больной у чужих людей, забери меня…

— В джунглях есть почтовые ящики?

— Письмо дойдет до адресата, не волнуйся.

— Вы толчете воду в ступе.

— Что?

— Так у нас говорят. Это когда какой-либо дурак без конца повторяет одно и то самое. Лучше кончайте. Я согласен.

На розовых щеках Кносе проступили белые пятна. Он зашипел:

— Ты согласен? Знаешь, что какой у тебя будет конец? Такие смельчаки, как ты, случались и среди индейской мрази! Видел, голубь, что произошло с краснокожими, которые совершили заварушку в туннеле? Вспомни, как они грызли друг друга зубами. Разве их кто-то принуждал? Нет, их никто не лупил, им даже не грозили оружием. Все значительно проще, голубь.

Он извлечение из кармана что-то похожее на сигаретницу. Положил на край стола.

— Мы умеем храбрых превратить в трусов, из трусов делаем бесшабашных смельчаков. Легкий укол иглой шприца, и ничего больше не надо. В кровь попадается крохотная доза замечательного вещества, которое так по душе фрейлейн Труде. Десяток никчемных молекул этого вещества за секунду выбивает дух из человека. Но кому нужна такая смерть? Обычное варварство. Наша волшебница фрейлейн обогатила науку гениальным открытием. Черт ее знает, как она этого добилась, однако теперь страшный яд, который имеет название ЛСД, можно смело есть, пить и ничего не произойдет. И после инъекции вещество спокойно дремлет в крови, с ней можно прожить до ста лет и умереть от насморка. Но только следует мне передвинуть вот эту пластиночку, — Кносе тронул пальцем сигаретницу, — как слабенький такой радиоимпульс сотворит чудо. Препарат ЛСД в организме начнет действовать, мигом поразит клетки мозга, и тогда… Тогда будет то, что происходило на твоих глазах в туннеле. Вот таким способом мы держим на привязи твоих краснокожих приятелей. Фрейлейн Труда обрабатывает их своим методом еще сызмальства. Раньше с этими свиньями было немало хлопот, а теперь индейцы тише воды, ниже травы. Работают, кряхтят и молчат, так как знают, что их некрещеные души всегда можно закрыть в этот сундучок. Здесь несколько отметок, видишь? Двинешь пластинку вот сюда — человек сатанеет, а если сюда — она уже перед тобой, будто ягненок, покорный, тихий, и ума у него не больше, чем у курицы. Понял, голубь? Сейчас подберем отметку для тебя лично. Хотя ты, наверное, думаешь, что тебя это не трогает, так как ты не индеец и никто тебе не делал инъекции препарата? Должен тебя разочаровать. В тот дня, когда ты очнулся в этой комнате, возле тебя сидела фрейлейн Труда и держала в руке шприц… Да, да! С тех пор молекулы чудодейственного ЛСД блуждают и в твоем теле. Укол был совсем не мучительный, правда же?

Ужас, которого я еще никогда не ощущал, зажал меня в объятия. Кносе посматривал на меня с наслаждением. Его голос слышался будто издали. Наверное, я совсем не слышал бы его голоса, когда бы он не промолвил слова “мать”.

— …Сейчас ее приведут сюда. Она будет иметь возможность полюбоваться сыночком, у которого пропадет память, а от ума останется ровно столько, лишь бы он мог повиноваться приказам, чтобы выполнять простейшую работу. Отрадное будет зрелище, поверь мне! На этом конец, голубь! А ты, наверно, думал, что тебя ждет героическая смерть? Нет, твои мышцы нам еще понадобятся. Ум — этого нам не надо. Только мышцы.

Сквозь мерцающую сетку, которая застилала глаза, я видел согнутый палец Кносе на “сигаретнице”. Они приведут сюда маму… А чего же можно еще ждать от фашистов? Такие, как этот лысый, когда-то убивали детей у матерей на руках, закапывали родителей живьем в землю. Недаром так побледнела мать, когда услышала, что фрейлейн Труда лечила меня. Знала, какое это было “лечение”, знала, но молчала. Что же делать? Наброситься на лысого? За дверью широкополые шляпы, услышат, прибегут, скрутят… Что делать? Я готов на все, лишь бы это произошло без матери. Только чтобы она не видела. Она не должна видеть, это же ужасно для нее…

Палец Кносе лежал на “сигаретнице”.

Где-то в моих жилах блуждал, и ждал своего времени, дьявольский ЛСД. С каждой секундой время это приближался. “Сюда приведут твою мать…” Что же, осталось одно. Пока матери здесь еще нет. Пока в комнате нас двое — я и Кносе.

Все произошло очень быстро. Я подался вперед и, прежде чем Кносе опомнился, всей ладонью придавил и двинул его палец вместе с пластинкой. “Сигаретница” была холодная, гладенькая. Пластинка легко скользнула на пластмассовом корпусе. На миг замерев, Кносе вытаращился на мою руку, которая все еще лежала на “сигаретнице”. Вскочил из стула, с силой толкнул меня у грудь. За стеклышками очков застыл испуг.

Я ударился спиной об что-то твердое. Кровь стучала в висках, в голове гудело. Встревоженное восклицание Кносе запомнился мне навсегда:

— Штандартенфюрере, мальчишка включил пульсатор! Я не хотел, я только пугал… Он включил сам!

Из-под потолка со злостью прозвучало:

— Как это — сам включил?! Что вы такое болтаете, Кносе?

— Мой пульсатор… Я его вытянул и положил…

— Вы что, шутите? Какая категория? — громыхнул динамик.

Кносе заговорил быстро, захлебываясь, вытирая из лысины густой пот.

— Минус два… Категория минус два, штандартенфюрере. Психическая депрессия, крайняя умственная ограниченность…

— Заткни глотку, ты, умственная ограниченность! — орал Брендорф. — Вы понимаете, что все испортили? Это измена! Приведите его ко мне!

Я находился словно в пустоте. Не ощущал под собой ног, меня качало со стороны в сторону. Как в тумане, увидел зеленую пальму, Брендорфа, каких-то мужчин. Все повернули головы в мою сторону. А мне было безразлично. Едва дрожали колена, хотелось сесть на пол и не двигаться.

Меня спас мой жалкий вид. Да еще и идиотская гримаса-усмешка дополнила картину. Не знаю, чем все кончилось бы, если бы не эта усмешка, которую выжало из меня ощущение, что страх исчезает. К счастью, ощущение это пришло не сразу. Сперва я не мог понять, с какой стати в груди вспыхнула искорка радости. Лишь через несколько секунд понял, в чем дело. Как большое открытие, я повторял о себе собственное имя: “Игорь Вовченко, Игорь Вовченко…” Для уверенности припомнил автора последней прочитанной книжки, безмолвно лихорадочно пересчитал все улицы, которые вливались в центральную площадь нашего Комсомольска-на-Днепре…

Я думал! Я был способен мыслить! Мой мозг работал, как у обычного нормального человека, с памятью было все обстоит благополучно. Со мной ничегошеньки не произошло! Кроме испуга. Но хотел бы я видеть кого-нибудь на моем месте, у кого бы душа не ушла в пятки в такие минуты. Значит, здесь разыграно комедию, чтобы напугать меня. Но почему же такими глазами смотрит у меня Брендорф? А Кносе, весь сморщился, вобрал главу в плечи, как побитый пес. Нет, он не прикидывается, этот лысый.

23
{"b":"259817","o":1}