Сейчас она робко надавила на серебристый рычажок. Раздался щелчок, затем хлопок, очень громкий в тишине комнаты, – сработал затвор. Нора повернула колесико для перевода кадра – продавец так сказал, «для перевода кадра», и его голос на миг перекрыл магазинный гул, – после чего навела рамку видоискателя на разоренный стол и крутанула два других колесика, наводя фокус. В этот раз после щелчка затвора по стене словно полыхнула молния. Моргнув, Нора развернула аппарат к себе и рассмотрела вспышку: та почернела и пошла пузырьками. Нора заменила ее, обжигая пальцы – и почему-то не чувствуя боли.

Потом взглянула на часы: 9:45 вечера.

За окном моросил тихий, но непрерывный дождик. А Дэвид-то ушел на работу пешком! Представив, как муж устало бредет домой по темным улицам, Нора в порыве чувств схватила пальто и ключи от машины: она поедет за ним в больницу и сделает ему сюрприз!

Салон автомобиля остыл. Нора задним ходом выехала на шоссе, одновременно шаря рукой по панели, чтобы включить печку, и по старой привычке свернула не в ту сторону. Она сразу поняла свою ошибку, но продолжала ехать по узким мокрым улицам к их старому дому, где она с наивной надеждой украшала детскую, а после в сумерках кормила сына. Они с Дэвидом сочли переезд единственно разумным решением, а Нора все никак не могла смириться с мыслью о продаже их первого дома. Она почти каждый день бывала там, где вспыхнул огонек жизни ее дочери, которому не суждено было разгореться.

Не считая темных окон, дом выглядел как обычно: широкое парадное крыльцо с четырьмя белыми опорами, стены из грубого известняка, одинокий фонарик на крыльце. Неподалеку, всего в нескольких ярдах, соседка миссис Майклз мыла на кухне посуду и смотрела в темноту за окном; другой сосед, мистер Беннет, сидел, не закрывая штор гостиной, в большом кресле перед телевизором. Поднимаясь по ступенькам, Нора почти верила, что все еще живет здесь, а открыв дверь, попала в пустые, голые комнаты и удивилась тому, насколько они малы.

Она брела по холодному дому, пытаясь избавиться от дурмана в голове. Опьянение чувствовалось сильнее, и время для Норы распалось на отдельные моменты. В руках она держала новый фотоаппарат Дэвида. Не специально, так получилось. У нее еще было пятнадцать кадров и запасная вспышка в кармане. Она сфотографировала люстру и обрадовалась, когда сработала вспышка: теперь люстра всегда будет при ней, и через двадцать лет она не проснется среди ночи, мучаясь, что не может точно вспомнить ее изящные золотые рожки.

Нора переходила из комнаты в комнату, все еще под хмельком, но полностью поглощенная своей задачей, выхватывая видоискателем окна, светильники, текстуру паркета. Ей казалось жизненно важным запечатлеть все мелочи. В гостиной вспышка, выработанная, пузырчатая, выскользнула у нее из рук и разбилась. Нора отступила назад, ей в пятку вонзилось стекло. Она довольно долго рассматривала собственную ступню и рваный чулок, уважительно изумляясь степени своего опьянения – должно быть, она по давнишней привычке оставила мокрые туфли в прихожей. Нора еще дважды обошла дом, протоколируя все: окна, выключатели, газовую трубу, протянутую на второй этаж. И только спускаясь вниз, поняла, что ее нога кровоточит, оставляя за собой пятнистый след – мрачные сердечки, маленькие багровые валентинки. Нора ужаснулась – но и странно возликовала оттого, что нанесла такой ущерб своему дому. Она разыскала туфли, вышла на улицу, села в машину. Пятка пульсировала болью, висевший на запястье фотоаппарат колотил по рулю.

Позже выяснилось, что от той поездки у нее в памяти мало что сохранилось: темные узкие улицы, ветер в кронах деревьев, блики света на лужах, брызги воды из-под колес. Она не помнила удара металла о металл – только влажно блеснувший мусорный бак, неожиданно возникший перед ветровым стеклом. Казалось, он надолго завис в воздухе, потом начал падать. Бак с грозным лязгом покатился по капоту, машина, перепрыгнув через бордюр, мягко встала на разделительной полосе, под дубом, Нора ткнулась лбом в стекло. В сознании этот момент не остался, зато на стекле от удара отпечаталась красивая паутина, кровеносная система тонких, четких линий. Нора поднесла руку ко лбу, затем к глазам. Рука была красная.

Нора не вышла из машины. Бак укатился в темноту, мусор разлетелся дугой, вокруг зарыскали черные силуэты – местные бродячие кошки. В доме справа зажегся свет, на крыльце появился мужчина в халате и тапочках и торопливо зашлепал к месту аварии.

– Живы? – Он наклонился и заглянул в окно, которое Нора медленно опустила. Ночной холод лизнул нос и щеки. – Что случилось? Вы целы? У вас на лбу кровь, – прибавил он, доставая из кармана носовой платок.

– Пустяки. – Отмахнувшись от подозрительно скомканного платка, Нора еще раз осторожно отерла ладонью лоб, вновь стукнув фотоаппаратом о руль. Потом сняла камеру с руки и аккуратно положила рядом на сиденье. – Сегодня годовщина моей свадьбы, – доверительно сообщила она незнакомцу. – У меня еще и пятка порезана.

– Вам нужен врач?

– У меня муж – врач! – Судя по растерянности на лице мужчины, предыдущая фраза, сообразила Нора, прозвучала глупо. Как, впрочем, и последняя. – Врач, – твердо повторила она. – Я поеду к нему.

– Не уверен, что вам стоит вести машину, – сказал мужчина. – Лучше оставьте ее здесь, а вам я вызову «скорую».

От его доброты Нора прослезилась, но затем представила себе сирены, мигалки, умелые руки врачей, Дэвида, который прибежит в отделение скорой помощи и увидит окровавленную, всклокоченную и сильно нетрезвую жену… Кошмар! Позорище и скандал.

– Нет, благодарю вас. – Теперь она тщательно подбирала слова. – Со мной все в порядке. Просто кошка выбежала на дорогу, и я испугалась. Я поеду домой, муж сам справится с раной – промоет, перевяжет, если надо. Это сущие пустяки.

Мужчина с сомнением покачал головой – свет фонаря играл в его серебристых волосах, – затем пожал плечами, кивнул и отступил на тротуар. Нора повела машину очень медленно, исправно включив сигнал поворота на совершенно пустой дороге. В зеркало она видела, что мужчина, скрестив руки на груди, смотрит ей вслед. Потом повернула за угол, и он исчез.

На знакомых улицах было тихо, опьянение Норы начинало проходить. Окна ее нового дома, и на втором этаже, и на первом, полыхали светом; казалось, свет переполнил дом и водным потоком льется наружу. Нора запарковала машину на дорожке у дома и постояла миг другой на влажной траве. Мелкие капли дождя оседали на ее волосах и пальто. В окно гостиной она увидела Дэвида: он сидел на диване с Полом на коленях. Малыш спал, припав головой к плечу отца. Нора вспомнила, в каком виде все оставила – лужа пролитого вина, оборванные бумажные ленты, засохшая свинина, – и, запахнув пальто, взлетела на крыльцо.

– Нора! – Дэвид с Полом на руках встретил ее у двери. – Что стряслось? Ты вся в крови!

– Ничего, ничего, – забормотала она, отстраняя руку Дэвида.

Он хотел ей помочь, но она была рада острой боли в ноге и мучительной пульсации в голове, – казалось, лишь этот болевой стержень, пронизав ее от пятки до макушки, удерживает на ногах. Пол крепко спал – дышал размеренно, ровно. Нора провела ладонью по его теплой спинке.

– Где Бри? – спросила она.

– Ищет тебя. – Дэвид скосил глаза в сторону столовой, и Нора, проследив за его взглядом, содрогнулась при виде разоренного стола и лент, валяющихся на полу. – Я пришел – тебя нет. Испугался, позвонил Бри. Она привезла Пола и пошла искать тебя.

– Я была в старом доме. И въехала в мусорный бак. – Нора приложила руку ко лбу и закрыла глаза.

– Ты пила. – Он сказал это очень спокойно.

– Вино предполагалось к праздничному ужину. Ты задержался.

– Там две пустые бутылки.

– Заходила Бри. Мы долго ждали.

Дэвид кивнул.

– Те ребята, которых мы спасали после аварии… они буквально пропитались пивом. Это страшно, Нора.

– Я не пьяная.

Зазвонил телефон, и Нора сняла трубку, немыслимо тяжелую. Голос Бри журчал быстро, как ручеек: