В доме царило безмолвие. После рождения Пола она впервые осталась дома одна. Нора намеренно избегала одиночества, тишины – и невольно порождаемых ими мыслей об умершей дочери. Поминальная служба, проведенная у церкви, в резком свете молодого мартовского солнца, немного помогла ей, но порой, и довольно часто, Нора по-прежнему ощущала присутствие дочери. Казалось, только обернись – и увидишь ее на лестнице или на лужайке перед домом.

Нора оперлась ладонью о стену, потрясла головой, прогоняя хмель, и с бокалом в руке пошла по дому, осматривая результаты своего труда; подошвы ее туфель глухо стучали по недавно натертому полу. За окнами непрерывно лил дождь, размывая свет уличных фонарей. Нора вспомнила другую ночь, вихри снега. Дэвид держал ее под локоть и помогал надеть зеленое пальто – теперь уже тряпье, выбросить которое у Норы не поднималась рука. Расстегнутые полы не сходились на ее животе. Дэвид был так взволнован и серьезен, весь заряжен нервной энергией, Нора тогда чувствовала, что знает его, как саму себя.

Но все изменилось. Дэвид изменился. Вечерами, когда он сидит с ней на диване, листая журналы, его словно и нет рядом. В своей прошлой жизни – телефонистки междугородней станции – Нора жала на металлические кнопки, передвигала прохладные рычажки и слышала далекие звонки, щелчок соединения. Пожалуйста, подождите, говорила она. Ее слова доносились эхом, с задержкой, абоненты начинали говорить оба разом – и обрывали слова, и между ними протягивались бесконечные мили электрически потрескивающего безмолвия. Иногда Нора слушала разговоры. Незнакомые голоса тех, кого ей никогда не суждено встретить, взволнованно сообщали важные новости: о рождениях, свадьбах, болезнях, смертях. Нора физически ощущала ночной мрак расстояний и собственную власть над ними, умение превращать их в ничто.

Но она потеряла эту власть – почему-то именно сейчас, когда это было так важно. Иногда даже ночью, после любви, когда они замирали сердце к сердцу, она смотрела на Дэвида и слышала, как в ушах гулко звенит вселенная.

Девятый час. Окружающий мир немного расплылся по краям. Нора вернулась на кухню, остановилась у плиты и стала отщипывать кусочки засохшей свинины. Съела одну картофелину, размяв вилкой прямо на сковородке. Сырный соус капусты брокколи загустел и заветрился. Нора тем не менее попробовала и хотела запить вином слишком острое блюдо, но бокал оказался пуст. Она осушила стакан воды из-под крана, потом еще один, держась рукой за шкафчик: все вокруг сделалось таким шатким. «Да я напилась», – подумала Нора удивленно, но и с некоторым удовольствием. С ней такое случилось впервые, а вот Бри однажды вернулась домой с танцев, и ее вырвало на линолеум. Матери она наврала – мол, подлили спиртного в газировку без ее ведома, – зато Норе рассказала и о первом глотке спиртного из бутылки, для конспирации спрятанной в бумажный пакет, и о первой сигарете, дымок от которой растворялся в вечернем воздухе над зарослями, где собралась теплая компания ее друзей.

Телефон оказался невероятно далеко. Нора шла и чувствовала себя очень странно – вроде плыла на шаг впереди себя. Держась за дверной косяк, она набрала номер и зажала трубку плечом. Бри ответила после первого звонка.

– Так и знала, что это ты, – сказала она. – С Полом все в порядке. Мы почитали книжку, искупались, и теперь он крепко спит.

– Отлично. Просто здорово. – Нора собиралась рассказать Бри про зыбкий мир, но передумала, решив, что это глубоко личное.

– А ты как? – поинтересовалась Бри. – Нормально?

– Да-да, – ответила Нора. – Дэвид еще не пришел, но у меня все в порядке.

Она быстро повесила трубку, налила еще вина, вышла на крыльцо и подняла лицо к небу. В ночном воздухе висел легкий туман. Ей казалось, что вино струится сквозь нее, как тепло или свет, бежит по рукам и ногам к самым кончикам пальцев. Она повернулась, и ее тело снова поплыло, будто она выскользнула из него на мгновение. Ей вспомнилась обледенелая дорога и автомобиль, словно не касавшийся колесами земли; он вильнул, а Дэвид его выровнял. Правду говорят про роды: она уже не помнит боли – но никогда не забудет, как, ускользая, завертелся мир, а ее руки впились в холодную приборную доску, и как Дэвид методично останавливался у каждого светофора.

Где он, подумала Нора с неожиданными слезами на глазах. Зачем она вообще вышла за него замуж? Почему он так сильно этого хотел? Несколько головокружительных недель после знакомства он каждый день появлялся у нее с цветами, приглашал ужинать, возил за город. А в сочельник, услышав звонок в дверь, она пошла открывать в старом халате, поскольку ждала Бри, – а обнаружила Дэвида с раскрасневшимся от холода лицом, с коробками в яркой упаковке. «Знаю, уже поздно, – сказал он, – но, может быть, все-таки прокатимся?»

«Нет, – воскликнула она, – вы с ума сошли!» Но при этом сама смеялась над безумием всего происходящего, смеялась и отступала назад, впуская в дом этого сумасшедшего с его цветами и подарками. Она была восхищена, счастлива, ошеломлена. Раньше, провожая глазами влюбленные пары на свидании или сидя в комнате без окон на телефонной станции и слушая, как сослуживицы планируют свои свадьбы вплоть до последнего корсажа и мятной пастилки, тихая и скромная Нора думала, что останется одинокой. И вот на пороге ее квартиры стоит Дэвид, красавец врач, и пылко уговаривает: «Пожалуйста, поедем! Хочу вам что-то показать! Что-то особенное».

Ночь была ясная, звезды сияли. Нора, в красном шерстяном платье, чувствуя себя прекраснейшей из женщин, восседала на широком виниловом сиденье старой машины Дэвида. Воздух хрустел от мороза, руки Дэвида лежали на руле, автомобиль сквозь холод и тьму катился по проселочным дорогам, которые все сужались и которых Нора не узнавала. Дэвид остановился у старой мельницы, и они пошли навстречу рокоту льющейся воды. Черный поток, отражая лунный свет, обрушивался на камни и вращал большое колесо. Темный силуэт мельницы выделялся на фоне еще более темного неба, заслоняя звезды, воздух вибрировал от оглушительного клокотания воды.

– Вам холодно? – спросил Дэвид, перекрикивая шум потока.

Нора засмеялась, дрожа всем телом, и сказала:

– Нет, вовсе нет, все хорошо.

– А руки? – Его голос звенел, падал каскадом, как вода. – Вы забыли перчатки.

– Все хорошо! – громко повторила она, но Дэвид уже взял ее руки в свои, прижал к груди, к темному крапчатому пальто, и стал греть в ладонях, обтянутых перчатками. – Здесь очень красиво! – крикнула она.

Он рассмеялся, а потом наклонился и поцеловал, выпустив ее руки и просунув ладони под ее пальто, вверх по спине. Вода неслась вниз, от камней отражалось эхо.

– Нора! – Его голос сливался с ночью, катился, как река, слова звучали отчетливо и в то же время глухо из-за общего шума. – Нора! Вы выйдете за меня?

Она хохотала, откидывая назад голову, и ночной воздух тек сквозь нее.

– Да! – крикнула она, снова прижимая ладони к его пальто. – Да! Выйду!

И он надел ей на палец кольцо, тонкое, белого золота, в точности по размеру, с ограненным бриллиантом и двумя крошечными изумрудами по бокам. «Под цвет твоих глаз, – объяснил он позже, – и пальто, которое было на тебе в день знакомства».

Вернувшись с крыльца в дом, Нора остановилась на пороге столовой, вертя на пальце то самое кольцо. Бумажные ленты колыхались в нагретом воздухе комнаты, одна задела щеку Норы, другая окунулась в бокал. Нора зачарованно следила, как медленно меняется цвет ленты, напитываясь вином. Надо же, удивилась она, тон в тон с салфетками. Вот уж поистине идеальная домохозяйка: при всем желании никому не удалось бы подобрать цвета лучше. Вино выплеснулось из бокала на скатерть и забрызгало ее подарок Дэвиду в золотой полосатой упаковке. Нора взяла сверток и вдруг резко сорвала бумагу. «А я ведь и впрямь совершенно пьяная», – мелькнуло в голове.

Фотоаппарат был компактный, легкий. Нора долго колебалась с выбором подарка для мужа, пока наконец не увидела на витрине магазина «Сирз» эту штучку. Своим черным корпусом, блестящей хромовой окантовкой, рычажками и крутящимися кольцами с выгравированными на них цифрами камера напоминала медицинский прибор. Молодой энергичный продавец засыпал Нору техническими сведениями: фокусные расстояния, диафрагма, широкоугольные линзы. Поток терминов тут же вылетал в другое ухо, но ей было приятно держать камеру в руках, нравилось смотреть, как изменяется мир, попадая в рамку видоискателя.