— Что изобрел мой отец? Где он остался? — возбужденно спросил Сильвестр.

— Его уже нет в живых. Его открытие давало большую власть. Поэтому Навучи дали его ограбить.

Эрик Трувор прервал индуса:

— Оставим мертвых в покое. Сильвестр, продолжай.

— …Я говорил о Глоссине. В его лаборатории я продолжал свои работы. Осторожно, потому что его любопытство было мне подозрительно. Я избегал делать ненужные заметки. То, что приходилось записывать, я записывал по-тибетски. Успех явился неожиданно. Я во сне с осязательной отчетливостью увидел лучеиспускатель.

Эрик Трувор покачал головой.

— Знаем мы это… Все в порядке. Когда просыпаешься, забываешь сон или решение бывает бессмысленным… Врут все сны…

— Не всегда, — вставил Атма.

— Проснувшись, я с полной отчетливостью увидел форму лучеиспускателя. Весь мой аппарат находился в маленьком ящичке…

— В ящичке красного дерева.

— Да. Сон не давал мне покоя. Было еще рано, летние сумерки только начинали спускаться. В восемь я должен был приняться за работу. Лишь после обеда можно было отправиться в лабораторию. Я не мог терпеть так долго. При помощи простых средств, находившихся под рукой в квартире, я составил машину. Я проделал опыт, и он удался. Кусок железа растаял и превратился в бесформенную массу. Задача была решена. После обеда я пришел в лабораторию… Мне хотелось проделать простой опыт. Аппарат должен был отразить электромоторную силу… Я придал ему надлежащее положение у зажимов. В тот же самый момент из-за распределительной доски показался густой дым. Провода, рассчитанные на десятитысячный вольтаж, раскалились докрасна. Предохранитель перегорел. Я рванул аппарат к себе, но это было уже излишне. Предохранители были испорчены. Я тогда узнал две вещи: что мой аппарат работает и что со мной попытались сыграть скверную штуку. Кто-то, свой человек в лаборатории, произвел опасное соединение. Три дня спустя, во время прогулки по лесу за мной последовал автомобиль. Внезапно он остановился подле меня. В один момент меня втянули внутрь, связали и оглушили. Я пришел в сознание только в тюрьме. Увидев среди судей Глоссина, я понял, кто хозяйничал в лаборатории.

Эрик Трувор вскочил.

— Смерть собаке! Мы обладаем властью уничтожить его. — Он схватился за аппарат. — Освободимся от этой гадины!

Сильвестр хотел ответить, хотел сказать, что точный прицел на таком расстоянии еще не возможен, что огонь и вихрь, кроме одного виновного уничтожат тысячи невинных, но его прервал спокойный голос Атмы.

— Его судьба связана с нашей. Все исполнится в свое время. Час еще не настал…

Он снова погрузился в задумчивость. Эрик Трувор занял свое место у стола и рассматривал аппарат.

Его возбуждение улеглось.

— Что ты можешь сделать при помощи этого лучеиспускателя?

— При помощи этого маленького аппарата я могу привести в действие энергию в десять тысяч киловатт. Для большего количества энергии аппарат должен быть больше…

Эрик Трувор взял подзорную трубу и стал разглядывать горный гребень по другую сторону Эльфа.

— Видишь сосну над камнем?

Сильвестр взял трубу.

— Ее нельзя не заметить.

— Можешь ли ты сжечь ее?

Улыбка прошла по лицу Сильвестра.

— Если бы сосна стояла в Канаде, и тогда это было бы возможно. — При этих словах он подвинул ящичек и повернул несколько рычагов.

Эрик Трувор глядел сквозь стекло через реку, он увидел, как над вершиной сосны поднялся голубой дым и как яркое пламя вырвалось из ствола. Двадцать секунд спустя дерево пылало. Минутой позже оно исчезло превратившись в крохотную, невидимую кучку золы. Но огонь распространился дальше: горели верхушки соседних деревьев. В сухом июне мог разгореться лесной пожар. Эрик Трувор понял опасность.

— Лес горит, Сильвестр! Можешь ли ты приостановить огонь?

Сильвестр был в своей сфере.

— Хороший повод испытать действие аппарата на давление воздуха. Я сконцентрирую жар перпендикулярно линии горящих сосен. Горячий воздух должен подняться кверху. Холодный устремится со всех сторон, и вихрь должен затушить огонь.

Давая это объяснение, он нажал какую-то кнопку на своем аппарате. Даже невооруженным взглядом можно было заметить, как внезапный вихрь захлестнул деревья на горном гребне. Стволы склонялись, там и сям ломались верхушки. Вихрь затушил огонь. Обычный ветер раздул бы его, но этот циклон настолько бурно пронесся через горящие ветви, что в одну минуту затушил пламя и охладил раскаленное дерево.

Эрик Трувор схватил теоретические положения своего друга. Он сам, по чертежам последнего действовал аппаратом, чтобы взорвать машину в Зинг-Зинг, и все же действие лучеиспускателя повергало его опять в глубочайшее изумление. Его мысли проникали дальше, чем мысли Сильвестра. Тот был только инженером, его интересовала лишь научная сторона, Эрик Трувор одним взглядом охватил практические возможности, таившиеся в этом открытии.

Мейтланд Кастль, старинное родовое поместье Мейтландов, ко времени летнего солнцеворота давал приют многочисленным гостям. Согласно старому английскому обычаю, обязательным являлся только совместный обед.

Остальное время дня гости могли проводить по своему усмотрению, и хозяева пользовались той же свободой, какую предоставляли гостям.

По темной буковой аллее, прямой, как стрела, ведущей с вышины замкового холма до ворот в конце парка шла леди Диана Мейтланд.

С противоположной стороны навстречу ей появилась фигура, в которой она узнала доктора Глоссина. Невольно замедлила она шаг. Инстинкт подсказывал ей избегать встречи. Она хотела остановиться и вернуться обратно в аллею, но мысль, что доктор Глоссин тоже узнал ее, заставила ее продолжать путь по тропинке.

Доктор Глоссин остановился перед ней.

— Должен сознаться, леди Диана, что я редко видел такие чудные розы, как эти. Вы любите розы?

— Очень, господин доктор. Но их вид для меня приятнее запаха. В комнатах этот одуряющий аромат расстраивает меня.

— О, как жаль тех бесчисленных розовых лепестков, которые каждый вечер летели к вашим ногам, когда вы чаровали слушателей в Метрополитен-Опере.

Леди Диана сорвала розу и сунула ее за пояс, не отвечая на вопрос. Она сама при случае говорила о своей прежней артистической жизни, но не любила, когда другие напоминали ей об этом.

Доктор Глоссин, казалось, не понял знака.

— Те часы, когда я слушал ваш несравненный голос, принадлежат к счастливейшим в моей жизни. Особенно памятны мне те вечера, где вы выступали с Фредериком Бойс. Ваш голос никогда не звучал прекраснее.

Легкая краска залила лицо леди Дианы. Такие слова в устах столь малознакомого человека, как доктор Глоссин, могли быть приняты как грубая бестактность или…

Она почуяла врага и переменила тактику.

— Вы любитель музыки, господин доктор? Может быть, и любитель розовых лепестков?

Она попыталась придать голосу насмешливый оттенок.

— Не могу отрицать, миледи, что принадлежал к числу ваших почитателей. Прочтя о вашем уходе со сцены… Я был тогда в Сан-Франциско… Я собрался лететь в Нью-Йорк, в день вашего последнего выступления. Если не ошибаюсь, тогда шел «Фиделио»,[11] гимн супружеской любви.

— Почему же вы не явились?

Леди Диана произнесла это механически. Ее мысли лихорадочно работали. Она чувствовала, что это только легкая перестрелка. Главного удара нужно было ожидать с другой стороны… Но с какой?

— Почему?.. Странный случай задержал меня на несколько дней…

Он выдержал паузу.

— Пожалуйста, доктор, расскажите, если это интересно.

— Интересно? Для всех вряд ли, но для тех, кого это касается — пожалуй. Если бы я не боялся пробудить неприятные воспоминания…

— К чему увертки, господин доктор? Пожалуйста…

Леди Диана знала, что теперь последует удар. Но несмотря на неизвестность, откуда он будет нанесен, ее голос звучал спокойно и твердо.