Профессор Рапс сидел в своей рабочей комнате. Перед ученым лежала рукопись почти законченной работы. Груды писем и телеграмм покрывали большой стол. Это были запросы ученых институтов, государственных учреждений, частных лиц и чужих правительств.

Он держал в руках пресловутую телеграмму; вид у него был усталый, и подергивающимися губами бормотал он отрывочные слова:

— …Неужели природа потерпит это!.. Разве человек может предписать вечную зиму или вечное лето!..

— «Природа не делает скачков»… За кажущимся скачком следует поправка… Должна следовать, по закону постоянной эволюции…

Война закончилась без приказаний со стороны воюющих держав. Теперь могла лишь идти речь о формальном заключении мира, об узаконении существующего положения.

В Соединенных Штатах были крайне довольны положением вещей. Война была наследием Цируса Стонарда. Новому правительству на руку было, что оно не должно перенять малоприятного наследия и что малопопулярной войне пришел конец. Оно понимало, что мирное развитие Штатов принесет те же выгоды, которые по мысли Цируса Стонарда должны были быть завоеваны.

Иначе обстояло дело в Англии. Там всеми силами готовились к войне, английские государственные деятели находили, что только победоносная война может укрепить существование Англии.

Английский премьер ждал прибытия лорда Горация, надеясь посоветоваться с ним, изобрести какой-нибудь план.

Когда в комнату вошел лорд Гораций и сел напротив премьера, прошло еще немало времени, прежде чем лорд Мейтланд открыл рот и произнес два слова:

— Война окончена!

Лорд Гашфорд ожидал помощи словом и делом. Стараясь навести своего собеседника на разговор, он спросил:

— Как будет держать себя американское правительство?

— После свержения Стонарда мир им на руку. Мысль повиноваться другому железному кулаку не так уж страшна им. Ведь они двадцать лет были рабами.

— А мы? Великобритания… Страна, гордящаяся тем, что никогда не подчинялась ничьей власти…

Лорд Гораций ответил медленно и покорно:

— Мир с Америкой заключить не трудно. Гораздо сложнее обстоит дело с нашими колониями. Боюсь, что Австралия отделится от нас. Африканскому союзу мы еще нужны. Несмотря на свою собственную промышленность, он… пока… пользуется нашей. А Индия…

— А Индия?.. — спросил лорд Гашфорд.

— Один из тех трех — индус… Надеюсь, что индусская интеллигенция оценит пользу, которую принесло ее родине английское правительство. Мы не всегда хорошо хозяйничали. Сотни тысяч погибли от голода под нашим владычеством… Но миллионы перегрызли бы друг другу горло, не будь нас.

— Канада потеряна… Австралия потеряна наполовину… Африка ненадежна… Индия тоже… Может случиться, пожалуй, что нам останутся только Британские острова.

Лорд Гораций сумрачно смотрел перед собой, только легким кивком выражая свое согласие.

— Если бы не…

Он произнес эти слова едва слышно, но они не ускользнули от напряженного слуха лорда Гашфорда.

— Что вы хотите этим сказать?

— Если только эта власть… эта жуткая, неправдоподобная власть… не мираж.

Лорд Гашфорд сделал отрицательный жест.

— Пока — власть очевидна!

— Пока — хладнокровие…

На столе застучал пишущий прибор. Американское правительство делало запрос относительно места и времени мирных переговоров. Лорд Гашфорд прочел и подвинул бумажную ленту лорду Горацию.

— Вы давно знаете Штаты. Я назначаю вас, в качестве уполномоченного Великобритании, для ведения переговоров.

— Каковы мои полномочия?..

— Неограниченны.

— Неограниченны… Пока таинственная власть не сузит их пределов.

Лорд Гораций оставил премьер-министра.

Лишь теперь понял он, как своеобразно сплелась судьба его семьи с судьбой людей, диктовавших теперь миру свою волю.

Его жена так близко знакома с самым могущественным из них. Жена другого уже несколько недель находится под его кровом.

Его не покидала мысль, что должна быть какая-нибудь возможность войти в соприкосновение с носителями власти. Должен был существовать какой нибудь путь, который выведет Англию из этого тупика.

На своем излюбленном месте, в большом зале в Мейтланд Кастль, сидела Яна. Она шила кофточку; но работа лежала на столе, а сама она смотрела на последнюю телеграмму, покрытую голубыми значками. Когда телеграф принес сообщение в Мейтланд Кастль, Яна взяла телеграмму себе. Уже два дня носила она ее при себе, перечитывая ее во всякую свободную минуту.

Она не слышала приближения Дианы, которая тихо подошла и положила ей руку на плечо.

Яна вздрогнула и попыталась сунуть бумагу в груду белья.

— Яна, детка моя… Опять телеграмма?

— Ах Диана… Вы не знаете, что значат для меня эти слова. Я нахожу утешение в этих строках. Эта телеграмма разослана во все концы света… Я вижу перед собой того, кто ее послал.

Диана села против молодой женщины. Она увидела, как та покраснела; как в открытой книге прочла она на ее лице радость, что муж жив, гордость — по поводу гениального открытия и счастливую надежду — скоро заключить его в объятия.

— Дитя мое! Только я вас понимаю. Я горжусь тем, что могу назвать своей приятельницей жену Сильвестра Бурсфельда.

Яркая краска залила лицо Яны. Она беспомощно улыбнулась.

— Я должна была бы гордиться этим. Но что я составляю для Сильвестра? Чем выше ставят моего мужа и его изобретение, тем мельче и незаметнее кажусь я самой себе. Я страшусь встречи с ним. Вместо моего Сильвестра, я найду человека, на которого смотрит мир. Что я составляю для него?

Диана встала.

— Что вы говорите, Яна? Разве вы не его жена?.. Вы подарите ему наследника… Вы продолжите его род, и слава Сильвестра Бурсфельда не заглохнет. Он этого не знает, но как бы он радовался, если бы знал.

— Вы думаете?..

— Конечно!

— Но вы, Диана?..

— Я?..

— Почему лорд Гораций не знает, что…

Диана Мейтланд быстрым движением повернула к парку. Яна видела, как покраснел ее затылок.

Тяжелое молчание продолжалось некоторое время, наконец, леди Диана снова обернулась к Яне, избегая отвечать на ее вопрос. Она взяла бумажную полосу из рук молодой женщины.

— Да… телеграмма… она возвещает человечеству мир. Я знаю политику, ее средства и пути… Я могу представить себе душевное состояние тех тысяч людей, которым эта телеграмма дарует жизнь. Потом я словно грежу и начинаю сомневаться, правдивы ли слова таинственной власти… Да, Яна… Я сомневаюсь… Но… нет, это правда… ведь это слова Эрика… Эрик… не лжет.

— Эрик? Вы имеете в виду Трувора?

— Да.

— Вы знаете его?

— Да… Я много лет назад познакомилась с ним в Париже.

— Вы знаете Эрика Трувора, лучшего друга моего мужа?

— Да, знаю… Знала его очень хорошо.

— Но вы никогда о нем не говорите, хотя его имя часто упоминалось в наших разговорах.

— Оставьте, Яна… Это воспоминание, которое я бы хотела похоронить… забыть. Я теперь думаю только о его работе… Удастся ли ему… сумеет ли он дать людям мир, перестроить существующий порядок на благо человечеству. Думаю, что да… Он исполнит свою задачу и затем настанет новая эра в политике и истории Европы… Или даже всего мира…

Лорд Гораций внезапно появился в зале. Диана чувствовала некоторую робость, не зная, какую часть разговора слышал ее муж, что именно дошло до него из этого обмена мыслей.

— И здесь политика? А я искал тут покоя.

— Это неизбежно, Гораций! Во дворцах и в хижинах, в отдаленнейших уголках земного шара всех волнует один и тот же вопрос. Может ли быть что-либо возвышеннее мысли, что свет, наконец, успокоится, что бессмысленным убийствам наступит конец?..

— Ты, кажется, становишься космополиткой. Тебе безразлично, что будет с Великобританией. Конечно… ты не прирожденная англичанка.

— Но я всегда чувствовала себя английской патриоткой, всегда чувствовала… — леди Диана вскочила и подошла к мужу… — что я — жена лорда Мейтланда.