Пообедал он вдвоем со своей Луизой, которая состарилась вместе с ним. Потом он почувствовал результаты дневных волнений. Руки дрожали больше обыкновенного, спина немного болела.
Жена озабоченно смотрела на него.
Он попробовал пошутить.
— Бисмарк хорошо сказал, что семьдесят лет самый лучший возраст. Ничего с этим не поделаешь!
После обеда он удобно устроился в мягком кожаном кресле. Старые кости могли вытянуться и отдохнуть.
Чета Термэлен была бездетна. Любовь ее распространялась на племянниц и племянников, большей частью уже взрослых и самостоятельных.
Старик хотел вздремнуть после обеда, но непривычные волнения не дали ему заснут.
— Как ты думаешь, Луиза, Вилли приедет сегодня из Эссена?
— Наверно, если у него будет время.
Речь шла о Вильгельме Люссенкампе, главном инженере Эссенской стальной фабрики. Ему было уже около пятидесяти, но для стариков он по-прежнему оставался мальчиком Вилли.
Старик некоторое время размышлял над ответом.
— Если у него будет время… Теперь много дела. Скоро будет война между Англией и Америкой. Я буду рад, если они расшибут себе голову.
Потом его мысли приняли другое направление.
— Кто бы подумал, Луиза, что из того знакомства на корабле выйдет что-нибудь серьезное! Я подумал тогда, что молодые люди считают меня старым дураком, а потом получилось письмо из Америки и еще одно из Швеции. Я должен снова прочесть его.
Луиза Термэлен принесла письма. Старик попробовал читать, но рука его дрожала, и буквы плыли перед глазами.
— Прочти ты, Луиза, у тебя глаза моложе.
Фрау Луиза прочитала уже много раз читанные письма.
Трентон, 14 декабря 1953 г.
Уважаемый господин Термэлен!
Случай помог мне, благодаря сделанным вами указаниям, пролить свет на вопрос о моем происхождении. Я нахожусь, как вы увидите по почтовому штемпелю, в Трентоне. Работаю на тех же государственных сооружениях, на которых служил и Фредерик Гарте. Он погиб от несчастного случая, но его вдова хорошо осведомлена о судьбе отдельных членов семьи. Я познакомился с фрау Гарте и ее дочерью Яной и научился ценить их. Из бесед с фрау Гарте я вынес уверенность, что я сын Гергарта Бурсфельда, осенью 1922 года погибшего в Месопотамии. Время и место детально совпадают со сведениями, которые мне обычно давались относительно исчезновения моего отца. Фрау Гарте нашла сходство между мной и Гергартом Бурсфельдом, портрет которого у нее имеется. Поэтому я считаю вас тоже родственником.
Ваш благодарный Сильвестр Бурсфельд.
Письмо было надорвано и носило следы частого чтения.
— Кто бы подумал, Луиза, что люди могут так неожиданно найти друг друга! Прочти и второе письмо.
Она поправила очки и продолжала чтение. Второе письмо было датировано позже.
Линней, 5 июня 1955 года.
Милый господин Термэлен!
Я счастливейший человек на земле, и этим счастьем обязан вам. Если бы вы в свое время не дали мне указаний, я никогда не узнал бы мистрисс Гарте. Тогда Яна Гарте никогда не была бы ни моей невестой, ни женой, которой она станет через два часа. Я хочу сообщить вам о своем счастье. Сегодня мы отправляемся в свадебное путешествие в Италию, Грецию, Египет до пирамид. Яна не знает Старого Света, она всегда жила в Америке. На обратном пути мы заедем к вам на пару дней. От Яны я узнал, что вы 8 июня празднуете свое восьмидесятилетие. Шлем поздравление с берегов Торнеаэльфа[13] и скоро повторим их устно.
Весь ваш…
Раздался звонок. Андреас Термэлен проснулся, услыша в передней сильный мужской голос. В комнату вошел Вильгельм Люссенкамп. Он сердечно приветствовал старика и поднес ему корзину с розами, среди которых заманчиво выглядывала дюжина красногорлых бутылок.
— Старое вино для стариков, дядюшка! Поздравляю! Надолго не могу остаться. Мы работаем в ночной смене. Всякими хитростями уговорил я коллегу Андрисена заменить меня на послеобеденной смене. Нанял свободный аэроплан, доставивший меня в Дюссельдорф, и вот я здесь.
Андреас Термэлен выслушал этот поток слов. Долго и сердечно пожимал он руки племянника.
— Меня радует, что ты на пару часов заглянул к старому дяде. За это ты получишь первый кусок пирога.
Вильгельм рассказывал, что за последние две недели число печей увеличилось втрое. Работа производилась днем и ночью при значительно расширенных штатах. Едва просохнув, печи уже снова прокаливались.
Когда, после двадцатичетырехчасового прогревания, исчезал последний след сырости, зажигался настоящий огонь. Жар в печи превращался в белое каление. В это пламя кидали сырье, которое в адской жаре превращалось в благородную сталь.
Нагревание должно было производиться день и ночь, потому что печи не должны были остывать. Работа шла форсированным темпом.
— К чему это все? Что вы сделаете с этой массой стали?
Вильгельм Люссенкамп пожал плечами.
— Не моя забота, дядя. Мы получили приказ выделывать как можно больше стали. Минимум миллион тонн в год. Значит нужно работать. А в общем… я не выдаю никакой тайны: всем известно, что американцы закупили невероятное количество стали.
— Будет война, мальчик. Я уже раньше говорил это…
— Может быть, дядя Андреас. Дело похоже на то, что Джон Булль и дядя Сам хотят вцепиться друг в друга. Американцы закупают сталь, англичане интересуются готовыми орудиями. Наши турбины в машинном отделении… не хочу хвастать… но они лучше английских. При пробных испытаниях мы достигли 1200 километров. Самые быстрые машины — американские Р.Ф.С. — делают только 1000 километров. Мы обогнали на 200. Английский капитан присутствовавший при пробном полете, был уничтожен. Он все время измерял на глобусе расстояние между Фридрихсталем[14] на юге Гренландии и Азорскими островами, и качал головой. С тех пор англичане гонятся за турбинами. Есть заказ на 10.000 штук.
Вильгельм Люссенкамп остановил свой взгляд на орденах своего дяди.
— Ты одел старые знаки отличия?
Он нагнулся вперед и перебрал их пальцами.
— Битва на Сомме… Верден… Кемельберг и Перн… Шмен де Дам…[15] кровавые места! Судя по тому, что мы слышали в детстве, там приходилось туго.
Старик кивнул.
— Этому уже сорок лет, мальчик, но я вижу это как сейчас. Иногда мне и теперь кажется невероятным, как я тогда уцелел. Это был ад… Хуже ада…
Старик замолчал, охваченный воспоминаниями. Племянник подхватил тему.
— Было плохо, дядя Андреас, но теперь будет еще хуже. Предстоящая нам война будет ужаснее всего, что мир когда либо видел. Триста миллионов американцев будут бороться против семисот миллионов британцев. Мировая промышленность уже теперь задыхается от военных заказов. Новые средства. Новые способы умерщвления, о которых большинство еще не имеет понятия. Но дело не в нас. Обе державы перережут друг другу горло. Никто не может удержать катастрофы, она неизбежна. Если она разразится не завтра, то послезавтра. По-моему, американский диктатор должен нанести удар неожиданно, если хочет иметь шансы на успех.
— Они не заслужили ни одной нашей слезинки. Пусть они перережут друг другу глотки… Поговорим о другом, мальчик. Через десять дней у вас будут гости.
— Один из Бурсфельдов. Я ведь тебе рассказывал, как удивительно мы с ним познакомились. Его бабушка была моей сестрой, сестрой твоей матери. Он приедет со своей молодой женой. Постарайся этими днями тоже быть у нас.
Вильгельм Люссенкамп обещал, Взглянув на часы, он увидел, что пора собираться. Он должен был спешить, чтобы застать свой аэроплан в условленном месте. Кипучая работа звала его назад из этой торжественной тишины к шумящим машинам.
