— Теперь пора! В семь часов Яна всегда уже возится по хозяйству.
Через несколько минут он звонил у калитки. Резкий звук электрического звонка был отчетливо слышен в утренней тишине. Но в доме все оставалось тихо. Три раза, четыре звонил Сильвестр, но ничто не шевелилось. Атма последовал за ним, медленно в раздумье, словно не желая мешать первому свиданию влюбленных. Теперь, стоя возле Сильвестра, он указал рукой на одно место стены.
— Смотри! — Маленькая дощечка белела среди плюща. В неверном блеске рассвета она ускользнула от взглядов Сильвестра. Теперь ее отчетливо можно было видеть и прочесть. Это было повседневное тривиальное объявление о том, что дом сдается и подробности можно узнать у соседей.
— Я предчувствовал, что мы здесь не найдем девушки. Но мы ее отыщем и отвезем в Европу.
Эти несколько слов, с убеждением произнесенные Атмой, влили новые силы в душу Сильвестра. Он последовал за товарищем, который направился к соседнему дому и заявил, что они хотят осмотреть отдающийся в наймы дом.
Вместе с Атмой ходил Сильвестр по так хорошо знакомым ему комнатам. У окна стоял рабочий столик. За ним сидела Яна, когда он видел ее в последний раз перед арестом. Вышивка, над которой она тогда работала, еще лежала там, словно вышивальщица только что встала. Если бы кто-нибудь покинул дом, чтобы переселиться в другое место, он бы не оставил там работу. Сильвестр Бурсфельд не мог удержаться от подобного замечания.
— Все произошло так быстро, — объявил провожавший их мальчик. — Мистер Глоссин усадил мисс Яну в свой автомобиль и тотчас же уехал с ней. Она захватила лишь немного вещей.
Наймут ли они квартиру? Может быть… Они подумают и зайдут после обеда. После короткого прощания друзья направились вдоль по Джонсон Стрит. Сильвестр шел, как во сне. Его губы механически повторяли последние слова индуса. «Мы найдем девушку и привезем ее в Европу». Монотонное повторение мало-помалу вернуло ему душевное равновесие. Он последовал за Атмой, который направился к вокзалу.
— Куда мы, Атма? Что будет с нашим аэропланом?
— Аэроплан хорошо спрятан. Мы должны поехать в Нью-Йорк, спросить у доктора Глоссина, где девушка.
Сильвестр почувствовал страх.
— Это значит положить голову в пасть ко льву.
Атма возразил хладнокровно:
— Лучеиспускатель с тобою. Сожги его, преврати его в пепел, если он причинит тебе зло, но не раньше, чем он ответит мне.
Доктор Глоссин сидел в частном кабинете президента-диктатора, Цирус Стонард отодвинул пачку писем и на одно мгновение остановил свой взгляд на докторе.
— Что вам удалось выяснить в Бурсфельдовском деле?
— Отец умер много лет тому назад.
— Знают ли англичане его тайну?
— Я убежден, что им ничего о ней неизвестно. Когда Гергарт Бурсфельд почувствовал, что у него хотят вырвать тайну под гипнозом, он покончил самоубийством. Я расспрашивал в Англии известных людей. Они ни о чем не знают.
В лице диктатора скользнуло удовлетворение.
— Тогда… по-моему, мы можем начать действовать, как только будет готова подводная станция на Восточно-Африканском берегу.
— Можем, господин президент, если нам придется иметь дело только с Англией.
Диктатор изумленно поглядел на него.
— А с кем же еще мы можем воевать?
Доктор Глоссин колебался. Заикаясь, он проговорил:
— С наследниками Бурсфельда…
Цирус Стонард скомкал набросанную телеграмму.
— С наследниками… Дело, кажется, усложняется. Недавно был всего один наследник, знаменитый Логг Сар, таким изумительным путем бежавший из Зинг-Зинг и захвативший наш лучший аэроплан… Кто еще прибавился?
— Два друга, на жизнь и на смерть связанные с Сильвестром Бурсфельдом.
— Трое, значит. Три слабых человека. Вы серьезно думаете, что три человека могут стать опасны нашему трехсотмиллионному населению? Господин доктор Глоссин, вы стареете. В прежние годы у вас было больше веры в себя.
Слова президента-диктатора подействовали на доктора, как удар хлыста. Он попеременно краснел и бледнел. Потом заговорил, сначала заикаясь, потом плавнее и, наконец, с жаром непоколебимого внутреннего убеждения.
— Господин президент, тридцать лет тому назад я видел, как Гергарт Бурсфельд простым аппаратом не больше моей руки на большом расстоянии взорвал динамит. Я видел, как он взрывал патроны в находившихся далеко ружьях, как он сжигал в воздухе летящих птиц… Я изумлялся, считал это волшебством… Гергарт Бурсфельд засмеялся и сказал, что это лишь зародыши нового открытия, слабая попытка, за которой последуют другие, гораздо более значительные.
— Гергарт Бурсфельд умер много лет тому назад. Вы сами только что сказали, что открытие было погребено с ним, — сказал Цирус Стонард. В его голосе не было обычной решимости.
— Тайна больше не погребена. Она воскресла. Логг Сар… Сильвестр Бурсфельд снова сделал это открытие и, вероятно, значительно усовершенствовал его. Отец говорил о возможности, при помощи передачи энергии на расстояние, сконцентрировать на теснейшем пространстве, в любом пункте земного шара, миллионы лошадиных сил. Он говорил о том, что его открытие положит конец всякой войне. Сын пошел по следам отца. Они втроем сидят в Швеции, у Торнеоэльфа и работают над открытием. Если им удастся так развить его, как предполагал отец…
Цирус Стонард встал. Вытянув правую руку, он приказал доктору замолчать.
— Не произносите того, что я не должен слышать. Вы назвали место, где изобретатели занимаются своим предосудительным делом… Вы хорошо знаете его?
— Хорошо. Уединенный дом на берегу Торнео… В восьми километрах от Линнея.
— В таком случае я приказываю вам уничтожить этих трех изобретателей… Дотла! Чтобы не было такой мазни, как в Зинг-Зинг. Через две недели подводная станция будет в полной боевой готовности. К этому времени я жду вашего сообщения о том, что мое приказание исполнено.
Доктор Глоссин был отпущен. Он не мог не понять диктатора. На сердце у него было тяжело, какое-то неясное предчувствие давило его.
Доктор вошел в дом на 317 улице. Лифт довез его в десятый этаж. Отдав слуге шляпу и палку, он уселся в удобную качалку и стал размышлять.
Цирус Стонард приказал ему устранить трех людей. По сравнению со многими другими это поручение было просто. Рецепт был несложный и испытанный. Нужно было взять аэроплан с дюжиной здоровых полисменов или солдат, ночью отправиться в Линней, окружить дом, арестовать находившихся в нем и убить их при аресте за оказанное сопротивление. Дело было совсем простое. Доктор не раз проделывал это на практике.
Однако на этот раз ему было страшно. Внутреннее чувство предостерегало его против Сильвестра Бурсфельда и его друзей… Но приказ диктатора! Когда Цирус Стонард приказывал, было только два пути: повиноваться или нести кару за неповиновение!
Гнездо в Линнее должно было быть уничтожено; внутреннее чутье подсказывало ему, что это опасно, но внешне это предприятие казалось довольно безобидным. Нужно было вмешать в дело третье лицо. Но кого? Кто был заинтересован в уничтожении изобретения и изобретателей?
Неожиданная мысль всплыла в его мозгу. Конечно, вот правильный путь! Англичане были также заинтересованы в гибели Сильвестра Бурсфельда и его друзей, как и американцы.
Все затруднительнее становилось для доктора Глоссина обдумывание дальнейших выводов и заключений своего плана. Ему никак не удавалось соединить звенья цепи. Он ощущал странное подергивание в затылочных мускулах. Неясная тяжесть давила на виски. У него было такое ощущение, словно его воля больше не принадлежит ему, но должна покориться чужой. Он попробовал собраться с силами. Попытался встать с кресла, но его руки и ноги были словно налиты свинцом.
С отчаянным усилием удалось ему, наконец, отделить руку от ручки кресла и поднести ее к голове. Он почувствовал, что его лоб покрыт мелким бисером пота.
Качалка стояла в углу кабинета. Рядом находилась дверь в соседнюю комнату. Она закутывалась лишь густой завескою из бисерных шнурков. Лакей всегда провожал посетителей доктора Глоссина сначала в эту комнату.
