Да, неужели, придурок.

— Ее отца арестовали по обвинению в международной контрабанде оружия, — продолжает мужчина.

— Я ее знаю…

— Такое ощущение, что она пришла по твою душеньку. Вот мой совет: звони адвокату, и чертовски хорошему.

— Как можно быстрее пришлите сюда охрану, — приказывает Беннетт, но в этом нет необходимости, я закончила с ним, единственное, в чем я виновата, так это в присвоении и краже чужой личности.

— Как вы и подозревали, она изменяет вам. С Декланом Маккинноном.

— Бл*дь, — шипит он. — Что там еще на нее есть?

— Вот папка. Все в ней. — Дальше длинная пауза, а затем парень вновь начинает говорить: — Я пришлю охрану. Все будут на местах завтра или послезавтра.

Дверь щелкает, и я знаю, что осталась наедине с Беннеттом, и это чертовски пугает меня, потому что у меня больше нет контроля над ситуацией. Он не тупой. Если он еще не понял, то очень скоро сделает это.

Черт! Почему я не могу проснуться?

— Элизабет, — шепчет он, и я могу сказать по его тону, что он узнал меня. — Я всегда задавался вопросом, что с тобой произошло.

Чушь.

— Рик, — говорит он, произнося имя нашего адвоката. — Все могло быть и лучше. Смотри, у меня есть дело, которое не терпит отлагательств. Когда мы сможем встретиться?

Что он собирается делать? Черт, как бы я не ненавидела Пика, прямо сейчас я в нем очень нуждаюсь.

— Нет, это подходит. Я приеду прямо сейчас.

Я слышу шуршание в комнате, а затем женский голос говорит:

— Мне надо сменить повязки.

— Хорошо. Я как раз уже ухожу, — отвечает Беннетт. — Вот моя визитка. Я хочу, чтобы вы позвонили мне в ту же секунду, как она проснется, и я имею в виду в ту же секунду.

Он уходит, а я продолжаю лежать в сонном состоянии, неспособная реагировать ни на что. Я не знаю, что буду делать или что произойдет со мной. Мне нужно бежать, найти Пика. Я ненавижу то, что все равно нуждаюсь в нем, но все идет кувырком.

***

Я знаю, что он здесь. Я чувствую запах цветов лотоса, и лишь от этого тревога меркнет, и я чувствую себя в безопасности. Одна его рука лежит на моем животе, вторая гладит мои волосы, и я заставляю себя открыть глаза. Подвинуться, сделать хоть что-нибудь, чтобы дать ему знать, что я чувствую его присутствие. Все мое тело ужасно болит, когда мои мышцы сжимаются и двигаются.

Давай, проснись. Очнись же.

— Нина? — говорит он, в его голосе сквозит печаль, но мне нужно слушать его. Мне нужно, чтобы этот голос вытянул меня из темноты. — Ты слышишь меня? — спрашивает он, берет мою руку в свою, и наконец, я чувствую, как движутся мои пальцы. — Малышка, пожалуйста, очнись. Просто открой свои глазки. Покажи, что ты все еще со мной.

Я цепляюсь за его слова, и свет наконец-то начинает просачиваться в эту темноту. Я моргаю, отвечая на требования моего тела.

— Слава Богу, — облегченно выдыхает он, а мое затуманенное зрение начинает проясняться. Он наклоняется, целует меня в лоб, а я вытягиваю руку, чтобы захватить хоть какую-нибудь его часть.

— Я здесь, дорогая, — уверяет меня он, когда я сжимаю его рубашку, и он накрывает своей рукой мою. — Здесь, — продолжает успокаивать он, и когда я пытаюсь говорить, то начинаю задыхаться. — Шшш, расслабься. У тебя дыхательная трубка в горле. Просто расслабься, хорошо?

Я киваю, делая пару вдохов, позволяя его тихому акценту успокоить меня, и замечаю, что около меня на постели лежит один белый цветок лотоса.

— Прости, что я не появился раньше. Когда ты перестала отвечать мне, я начал всех обзванивать, пока не узнал, что ты здесь.

Я вытягиваю руку и прикасаюсь к трубке, которая торчит из моего рта и качаю головой, мне нужно сказать ему, что когда меня выпустят отсюда, я поеду домой с ним. Мне нужно, чтобы он узнал, что с Беннеттом все кончено, и мне нужен он один, но он убирает мою руку, прекрасно понимая меня, и говорит:

— Все хорошо. Тебе не нужно ничего говорить, — его взгляд серьезен, когда он произносит: — Ты никогда больше не вернешься к этому ублюдку. Ты поедешь со мной. Мне не следовало отпускать тебя.

Я киваю, соглашаясь с его словами.

— Он никогда больше не тронет тебя.

Я кладу свою руку на его, которая все еще лежит на моем животе, и чувство опустошения такое подавляющее, что я начинаю плакать. Он смотрит на мой живот, сжимая в кулак мою больничную сорочку. Он поднимает лицо, будто подготавливает себя к худшему, когда, наконец, говорит хриплым голосом:

— Пожалуйста, скажи мне, что с нашим малышом все в порядке.

И когда его глаза находят мои, я уже чувствую, как соленые слезы разъедают мою кожу. Он опускает голову и высвобождает жуткий вопль, и я делаю все возможное, чтобы утешить его — я зарываюсь пальцами в его волосы, крепко сжимаю их, когда он кладет голову на мой живот. Мне невыносимо видеть, что такому сильному мужчине, который всегда держит себя в руках, так чертовски больно.

Его плечи сутулятся и дрожат, пока он тихо ломается. Я хочу, чтобы меня что-нибудь поглотило, утащило подальше от этой жизни, но я хочу взять Деклана с собой. Я хочу, чтобы он всегда был со мной, и когда он поднимает голову, я замечаю, что его глаза потемнели. Его челюсть стиснута, и я вижу, как мышцы его рук напрягаются. Я начинаю мотать головой, поскольку вижу его изменение — в того, кого я хотела из него сделать. Мое тело бешено бьется о сломанные ребра, и когда я хватаю его за запястья, он выплевывает:

— Я собираюсь убить этого ублюдка.

Нет, нет, нет!

Я качаю головой, а он быстро целует меня в уголок рта, смотрит прямо в глаза и говорит:

— Это был наш ребенок. Мой ребенок!

Я лихорадочно цепляюсь за него, мне нужно, чтобы он остался со мной, но он отстраняется от меня со словами:

— Я не потеряю тебя. Я слишком сильно люблю тебя, но мудак заплатит за всё.

Я хватаюсь за трубку, торчащую изо рта, и пытаюсь выдернуть ее из глотки, но начинаю задыхаться и кашлять, наблюдая, как он выходит из комнаты.

Деклан, НЕТ! Ты не монстр, не делай этого! Вернись!

Я вынуждаю свое тело сесть, и, задыхаясь, кричу, когда боль из-за сломанных ребер, как страшный огонь, простреливает мое тело. Все аппараты, обезумев, начинают пикать и мигать, и в комнату забегают две медсестры, пока я пытаюсь вырвать трубку и провода.

ДЕКЛАН!!!!

— Успокойтесь. Вам нужно успокоиться, — убеждает медсестра, но я не могу. Он убьет его. Он не может убить. Не может.

Я задыхаясь из-за трубки, меня прижимают к постели, и одна из медсестер убирает ее, я вою от сильной боли, выдавливая из себя крик:

— Деклан! НЕТ!!! Остановите его!!!!!!!!

— Кого?

— Пожалуйста! — громко выкрикиваю я, но меня все еще прижимают к постели, и когда я вижу шприц, я пугаюсь:

— Нет! Не надо! Пожалуйста!

И мгновенно я — валун, погружаюсь глубже в кровать. Я борюсь со сном и рыдаю, но с каждой секундой мое тело и голос становятся слабее. Я плачу, бессильная остановить то, что обязательно произойдет. Я не могу потерять Деклана, которого знаю и люблю, потому что если он убьет его, то никогда не будет прежним. И, в конце концов, кроме себя винить мне будет некого.

Что я наделала?

Когда я больше не могу держаться, я поддаюсь несчастному успокоению.

В одиночестве. 

Настоящее

ДВА ДНЯ СПУСТЯ.

Когда я прихожу в сознание от действия успокоительного, замечаю, что прошла лишь пара часов. Когда полиция пришла чуть позже и сообщила мне, что мой муж был убит в нашем доме — двумя выстрелами в голову — мне потребовалось снова вводить сильнейшее успокоительное. Понимание того, что сделал ради меня Деклан, толкнуло меня через край. Вина, всепоглощающая вина.

Я не слышала о нем и не видела его. Я скучала по нему. Я волновалась за него. Я боялась, что с ним. Я боялась звонить ему, чтобы не привлечь к нему внимание полиции, но писала ему, используя приложение, которое именно он установил на мой телефон. Но он не отвечал. Пик тоже пропал. Здесь была только я, и у меня не было ни одной мысли, что делать, я больше не желала одинокой жизни, о которой мечтала ранее.