Мои слезы становятся тяжелыми, свободно находя свою смерть, падая на мои колени. Опустив на него взгляд, не думая, я целую его. Мы никогда не целовались за пределами его кровати, когда занимались сексом. Но сейчас я целую его, потому что не знаю, что еще сделать. Он крепко обнимает меня, целуя в ответ, пока я плачу напротив его губ, отказываясь отпускать его.

Когда мы отрываемся друг от друга, он смотрит мне прямо в глаза и говорит:

— Я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю.

Он встает, хватает свою сумку и обещает:

— Я вернусь за тобой.

И вот так, будто у меня никогда и не было выбора в этом вопросе, мой брат, моя жизнь, уходит от меня. И я остаюсь одна.

Прошлое

Мне и не требуется рассказывать, что произошло дальше.

Вы уже поняли это.

Жизнь без Пика была хуже, чем в аду. Одна. Несчастная. Жизнь, в существование которой я не хотела верить. Я стала темной внутри. Нет. Это не правда. Я стала бесцветной. Вы бы не смогли нарисовать мой портрет, потому что я больше не существовала. Чтобы существовать у вас должна быть жизнь, а я была словно робот — машина, скажите мне, что хотите, чтобы я сделала, и я исполню, потерявшая любые эмоции и боязнь последствий.

Да пошла ты к черту, жизнь.

Ненавижу тебя.

В тот момент, когда Пик вышел за дверь, Бобби поднялась ко мне в комнату. Я плакала, умоляя ее помочь. Она сказала мне, что знает, что у нас с Пиком был секс, и если я скажу кому-нибудь или попытаюсь сбежать, она позвонит в Социальное обеспечение, и меня поместят в больницу, чтобы провести анализы на определение состояния психики. Она также сказала мне, что Пика арестуют и отправят в тюрьму за изнасилование несовершеннолетней, так как в штате Иллинойс совершеннолетие наступает с семнадцати лет. Поэтому я держала рот на замке.

Я не слышала от Пика ни весточки с тех пор, как три месяца назад он уехал. Он исчез, вероятно, радостный и оставил меня выживать самостоятельно. Я не виню его. Беги, не оборачиваясь, Пик. Беги подальше от меня и этой жизни. Я уже приняла то, что он не вернется за мной. После первого прошедшего месяца я до смерти боялась, скучала по нему, задаваясь вопросом, было ли все это ложью, и увижу ли я его когда-нибудь вновь. Тот первый месяц был единственным реальным временем, когда он мог увидеть меня. Я еще ходила в школу, но как только пришла пора летних каникул, я едва выходила из коморки. У меня больше не было Пика, который бы говорил со мной ночами, я была одна.

Школьные занятия начались на прошлой неделе. Я была так встревожена, нервничала, что увижу Пика, поскольку мы вместе будем в одной школе. Обнимет ли он меня или будет смотреть сквозь меня, будто меня и не существует? Но мне не стоило так переживать, поскольку Пика там не оказалось. Я выискивала его в коридорах, а потом узнала, что он перевелся в другую школу. И мне не сказали в какую. В тот день, выходя из школы, я подумала: «Возможно, стоит сдаться, Элизабет. Возможно, пора принять свою судьбу. Возможно, наконец, стоит прекратить бороться за то, что никогда не произойдет».

Это было на прошлой неделе, и я по-прежнему не приняла решений по поводу этих мыслей. И таким образом, я просто продолжила жить своей механической жизнью. Просыпаюсь, иду в школу, прихожу домой, меня трахает мой грязный, толстый приемный папочка, иду в душ, делаю домашнюю работу, направляюсь спать. Место для сна постоянно меняется: или кровать, или коморка. Несмотря на отвращение, я прекрасно знаю о своей внешности. Мне повезло обойти стороной прыщи в подростковом периоде, моя кожа мягкая и гладкая от шеи и выше.

Под одеждой совсем другая история — разноцветные новые и заживающие ссадины, синяки и порезы. Мои запястья выглядят так, будто я пережила несколько неудачных попыток самоубийства. Мои рыжие волосы блестящие и спадают по тонким плечам красивыми волнами. Мое лицо, оно вводит всех в заблуждение, потому что никто не может догадаться, какой ужас живет под этой маской. Но независимо от того, какой безобразной я себя чувствую, я пытаюсь следить за собой.

Когда звенит звонок, я запихиваю книги в сумку и иду по коридору. У меня здесь нет друзей. Возможно, в этом есть моя вина, возможно их. Я не общительная. Я никогда не говорю ни с кем, кроме учителя, да и с ним говорю только то, что необходимо. Я хорошо учусь, и не потому, что у меня есть какая-то цель после выпуска из школы. Я уверена, что буду где-нибудь переворачивать гамбургеры или пойду на панель, делать минеты — это зависит от того, сколько денег я хочу заработать.

Цинично?

Ага, я такая.

Я медленно двигаюсь, позволяя всем проходить мимо меня, врезаться в меня, когда они спешат из школы к их свободе. Но это моя свобода — здесь, в школе, и подальше от дома. Поэтому я не тороплюсь, и когда, наконец, прохожу через металлические двери, я покрепче заворачиваюсь в пальто и направляюсь домой. Прежде чем выйти с территории школы, черный, винтажный «Мустанг» останавливается около меня, и мне кажется, что у меня галлюцинации, когда я слышу до боли знакомый голос.

— Элизабет, слава богу!

Пик выскакивает из машины и быстро обнимает меня. Чувство уюта сокрушает меня, и через пару секунд я уже начинаю всхлипывать.

— Черт, я так скучал по тебе, — он выдыхает в мои волосы, и я киваю. — Ты в порядке?

Я отстраняюсь и смотрю на него, игнорируя его вопрос, спрашиваю:

— Где ты был?

— Я не знал, как найти тебя. Я пытался ускользнуть из интерната несколько раз летом, но тебя нигде не было.

— Я была там, — говорю я. — Он держал меня взаперти большую часть лета. Он узнал о нас... что мы... ну, понимаешь. Это разозлило его, и он сказал, что поэтому избавился от тебя.

— Дерьмо.

И затем, рыдая, я говорю:

— Я думала, ты забыл обо мне.

— Никогда.

Затем он поворачивается к машине, и когда я прослеживаю за его взглядом, замечаю водителя. Он старше, может быть лет за двадцать, с татуировками на руках.

— Пошли со мной. Мы поговорим, — говорит Пик и смотрит на меня.

— Я не могу задерживаться. Карл появится дома где-то в пять.

— Не беспокойся. Я вовремя верну тебя домой, — отвечает он, затем открывает дверцу заднего сиденья и проскальзывает внутрь.

— Это Мэтт, — представляет Пик. — Он мой хороший приятель.

— Привет, — говорит Мэтт, кивая в зеркало заднего вида, прежде чем выруливает на улицу.

— Привет, — мой голос едва громче шепота, когда Пик обнимает меня.

— Поговори со мной.

Я продолжаю пялиться на Мэтта, не желая разговаривать перед незнакомцем.

— Не беспокойся о нем, — говорит Пик. — Он клевый.

— Я боялась, что не увижу тебя вновь, — тихо подмечаю я.

— Я просил тебя верить в меня. Я не брошу тебя. В том месте, где я сейчас живу, суровые правила. Сначала школа, а потом в восемь часов уже комендантский час.

— На что он похож? — спрашиваю я. — Интернат, я имею в виду.

— Он нормальный. Тебя там нет, и большую часть времени я переживал за тебя.

— Тут нормально? — спрашивает Мэтт, когда паркуется на стоянке захудалого торгового центра.

— Ага. Дай нам час, — говорит ему Пик, когда он останавливает машину и выходит.

— Куда он собирается?

— Просто дает нам время побыть наедине. Я хочу поговорить с тобой. Хочу узнать, все ли у тебя в порядке.

Я качаю головой, и несколько слезинок выкатываются из глаз.

— Все кошмарно, Пик. Очень.

— С тобой все будет в порядке.

Я вновь качаю головой.

— Знаю, ты не видишь этого, но ты сильная девочка. С тобой все будет хорошо.

— Он делает со мной ужасные вещи, которые не делал раньше, — рассказываю я. Он прижимает меня к своей груди и целует в макушку, пока я хватаюсь за него и добавляю: — И сейчас тебя там нет, чтобы забрать все это.

Приподнимая мою голову к нему, он целует меня, прижимаясь своими губами к моим, и я расслабляюсь в его руках. Он двигается ближе, укладывает меня на спину на прохладное кожаное сиденье и нависает надо мной.