— Нет, пока они предпочитают киски членам.

— Боже, Пик, — закипаю я, сжимаю волосы в кулак, потом опускаю руки по швам и говорю ему: — Мне так осточертело спорить с тобой. А последнее время мы только это с тобой и делаем, и я закончила с этим.

— Преимущества старшего братишки, — заявляет он с широченной улыбкой.

— Видимо, — шепчу я, упираясь руками в бедра и смотря на него.

Он стоит и просто пялится на меня, и я просто не могу не рассмеяться над его поведением, заполненным самолюбием.

— Ты реально сводишь меня с ума, — бормочу я.

— Я знаю.

Качая головой, я добавляю:

— И тебе надо перестать сомневаться во мне, это бесит меня.

— Я знаю, — сдавшись, повторяет он. — Иди сюда.

Я по-детски стону, топаю к нему, в его крепкие объятия, и дразню его:

— Серьезно, из-за ее дешевого парфюма у меня в носу жжет.

— Ты теперь такая высокомерная, да? Не забывай, откуда ты.

— Разве я могу?

Мы стоим так достаточно долго, пока я вбираю в себя уют его рук, которого мне так недоставало с прошлого раза, перед тем как вновь начинаю говорить:

— У меня хорошее предчувствие насчет него, Пик.

— Хмм.

— Он уже влюбился. Он и не скрывает этого.

— Я беспокоюсь о тебе, — заявляет он, я отклоняю голову, чтобы взглянуть на него, и спрашиваю:

— Почему?

— Потому что знаю, как трудно тебе быть с Беннеттом. Я беспокоюсь о том, как это подействует на тебя, когда ты еще добавишь себе нового парня.

Я знаю, что чувства Пика ко мне искренние. Мы семья, и я понимаю его беспокойство. Он всегда беспокоится. Но напоминаю ему:

— Твердая как сталь, верно?

Он кивает и, держа меня за плечи, ведет обратно в свою спальню. Дальше как обычно последует наш секс. Мы трахаемся каждый раз, когда я приезжаю повидаться с ним, напоминая этим, что у меня есть единственный человек в мире, которому я доверяю, единственный, который всегда заботится обо мне.

Его штаны по-прежнему расстегнуты, так что он рывком спускает их к лодыжкам и снимает. Я ложусь на спину на кровать, ту самую, на которой он только что трахал другую девушку, но мне абсолютно без разницы. Мое тело не имеет никакой ценности, поэтому я спокойно отдаю его, не думая дважды. Снимаю штаны и наблюдаю, как Пик несколько раз проводит рукой по своему члену, и когда он протягивает руку, чтобы проверить, готова ли я, он чувствует, что я сухая. Я хочу с ним секса, но большую часть времени мне надо постараться, чтобы стать влажной. Казалось, это не было проблемой, когда Деклан прикоснулся ко мне той ночью, но большую часть времени мне требуется небольшая помощь.

Пик шире разводит в сторону мои колени и мажет меня своей слюной, увлажняя, затем проводит пальцем по моим складочкам, раскрывая их. Когда я киваю ему, он берет свой член и вводит в меня. Зажмуриваюсь и обнимаю его, пока он трахает меня, очищая мою голову и стирая воспоминания о Беннетте, а теперь и о Деклане.

***

Возвращаюсь домой и нахожу на кухне Клару, она готовит. Я снимаю шарф и направляюсь на кухню, чтобы поздороваться с ней.

— Клара, привет, — говорю я, подходя к ней, чтобы посмотреть, что именно она готовит.

— А вот и вы. Мне уже показалось, что мы так и не застанем друг друга дома.

— Пахнет вкусно, — говорю я, рассматривая сковороду с бефстроганов.

Она отвечает, тепло улыбаясь:

— Я подумала, что вы могли бы поесть немного вкуснятины, чтобы «заесть» стресс от такой противной зимы.

Я открываю холодильник, вытаскиваю имбирную содовую и говорю:

— Прекрасно. Вообще-то я сегодня не ела весь день.

Поворачиваясь ко мне, она смотрит на мой напиток и спрашивает:

— У вас расстройство желудка?

— Немного.

Меня всегда немного подташнивает после визитов к Пику. После сексуального блюза остается прощальный осадок. Обычно все это так воздействует на мой желудок, когда я уезжаю, превращаясь обратно в бесчувственную машину, которой я была вынуждена стать с детства.

— Там посылка от мистера Вандервол в гостиной. Ее доставили сегодня, пока вас не было дома, — говорит она, и когда я иду в гостиную, замечаю большую белую коробку с золотистой атласной лентой.

Мой желудок сжимается, и я делаю большой глоток воды.

Я беру легкую коробку и развязываю ленточку, позволяя ей свободно упасть. Внутри лежит маска для маскарада. Черная металлическая маска с узором, которая создает практически дьявольский, соблазнительный вид. Черные, атласные ленточки привязаны по бокам и свободно свисают, когда я вынимаю ее из коробки. Она, вероятно, идеальнее всего, что я смогла бы найти сама, и это раздражает меня, тот факт, что он может быть так хорош, практически во всем, что делает. Я осматриваю коробку на наличие записки, но ее там нет, я поворачиваюсь к Кларе и спрашиваю:

— А какая-нибудь записка была?

— Нет, дорогая, — отвечает она с кухни, а затем начинает звонить мой телефон.

Я корчусь, когда вижу, кто мне звонит, и отвечаю милым голоском:

— Жаклин, здравствуй.

— Где ты была? — раздраженно спрашивает она.

— О чем ты?

— Нейман? Шопинг? Вчера?

Из моей головы напрочь вылетело, что вчера я должна была встретиться с девчонками. Меня отвлекла та ночь в отеле и приятное времяпрепровождение с Декланом, что я даже не подумала, что вместо того, чтобы зависать с ним, должна быть в Неймане.

— Мне так жаль, я совсем забыла. Ты не обиделась на меня?

— Я — нет, но Кэтрин болтала о том, что ты повела себя с ней как сука.

Вот именно это дерьмо я ненавижу в этих женщинах. У меня с ними нет ничего общего. У них слишком много свободного времени, которое они обожают заполнять драмами. Они все испорченные и много на себя берут, все же я вынуждена скрывать все переживания за улыбкой, поэтому я отвечаю:

— Я даже не разговариваю с Кэтрин, когда мы все собираемся вместе.

— Вот именно. Она думает, что ты считаешь себя лучше ее.

Я считаю. Насколько бы я не была ненормальной, я все равно лучше этих поверхностных женщин.

— Жаклин, ты же знаешь, что мне не нравится сплетничать, так что, если больше рассказать нечего, то мне пора.

— Я надеялась, что мы могли бы вскоре собраться. Прошло уже немало времени с того мероприятия в «Лотосе», — говорит она.

— Конечно, я проверю свой календарь и позвоню тебе, — отвечаю я, прежде чем распрощаться с ней.

Иду к Кларе и улыбаюсь, наблюдая за ее перемещением по кухне. На мгновенье я задаюсь вопросом, на что была бы похожа моя жизнь, если бы у меня была мама. Во-первых, меня бы не отправили в приемную семью после ареста отца. Я никогда не видела свою мать. Я не знала, что с ней произошло, и единственным, кто мог бы объяснить мне все, был мой отец, и я была слишком маленькой, когда его оправили в тюрьму.

Я видела несколько фотографий и знаю, что рыжие волосы у меня от нее. У нее была стрижка боб-каре, а мои волосы длинные с легкими волнами. Она была симпатичной. Я раньше воображала себе, как мы живем семьей: с ней и моим папой, пока сидела связанной в том шкафу. Как она улыбалась бы и целовала моего папу, пока я бы ежилась, но тайно любила бы наблюдать их такое общение. Она бы обнимала меня по ночам и качала, пока папа пел бы мне песни. Я никогда не забуду звук его голоса, который меня сопровождал в страну снов.

Кончик носа покалывает, когда я думаю о нем, и я даже не осознаю, как крепко стиснула зубы, пока Клара не спрашивает:

— С вами все хорошо?

Разжимаю зубы, чтобы ответить, десны начинают болеть.

— Останешься на ужин?

Ее теплая улыбка проникает в мои печальные мысли, и я улыбаюсь в ответ, когда он произносит:

— Конечно, — она поворачивается, берет пару тарелок и спрашивает: — Теперь расскажите мне, что вам прислал ваш милый муж?

— Очень красивую маску для маскарада.

— Платье уже подобрали?

Она заполняет наши тарелки, пока мы болтаем о деталях вечеринки, над которой я работаю. Мы ужинаем, разговариваем, смеемся, и на мгновение я воображаю, что она моя мама.