– Знаю… Що тут робишь?

– Не бачите, сплю.

– Невже дома не маешь?

– Кажу ж вам… Маю. У Кашивци!

– До неё еще тридцать километров топать…

– Я был у сестры, в Любомле… Аж раптом немец налетел, вот и мушу пробиратыся до дому лесами. У меня ж бо жинка, дети.

– Зрозумило. Що, Петре, нехай йде?

– Та нехай!

– Дякую!

– Йды, тилькы бильше нам не попадайся!

– Добре. А где Ковель, хлопцы?

– Вон там… За лисом. Чуешь выбухи?[15]

– Так.

– Это германец бомбит мисто. Уже пятый день поспиль[16].

– Хиба Ковель не взяли?

– Ни. Там ще Советы хозяйнуют. Хочеш потрапыты до них у лапы?

– Боронь Боже.

– Тогда иди в обход.

– Зрозумив… Бывайте!

– Та иди уже, иди…

Выходит, Ковель ещё наш?

Ура!!! Это меняет дело!

Ковальчук весело помахал рукой незнакомцам и пошёл прямо на звуки разрывов бомб.

Если провал группы Пухарта ещё можно было хоть как-то утаить (и оправдать), то о загадочном исчезновении русского профессора моментально узнали все высшие чины Третьего рейха.

Первым из посвящённых стал Шпеер, имевший личного осведомителя среди светил науки, отправленных в командировку на Свитязь.

Доложить всё, как есть, фюреру, он, ясное дело, не решился. Напротив, стал искать выход из создавшегося положения и немедля вызвал к себе Штольце, головой отвечавшего за успех всей операции.

Ветеран абвера вытянулся в струнку перед штатским архитектором и не знал, что сказать в своё оправдание.

С одной стороны, пропажа Вениамина Сигизмундовича – серьёзный удар по «Урановому проекту», с другой – всё не так уж и плохо! Никаких свидетельств о том, что учёного похитили русские, у его ведомства нет.

Да и не было у противника на это времени. Не было!

Придя к такому выводу, Эрвин окончательно успокоился и уже до конца беседы не терял самообладания. Даже перешёл в контратаку, когда Альберт начал повышать голос:

– Мои люди действовали строго по инструкции, – вымолвил нарочито жёстко, постреливая злыми глазами. – Никто из них не мог предположить, что этот русский идиот поутру полезет в воду!

– Ладно… Завтра же под любым предлогом вы должны отправиться в Украину, чтобы лично разобраться на месте, что там происходит.

– Есть! – сухо улыбнулся полковник, в глубине души радуясь, что ему удалось выйти сухим из воды, и одновременно наслаждаясь невероятным везением: новый приказ полностью совпал с распоряжением начальника и тёзки – Эрвина Лахузена фон Вивремонта – и… его собственными планами. Штольце как раз собирался посетить оккупированную территорию для координации действий с украинскими националистическими организациями, лидеры которых давно состояли у него на связи, как, например, Степан Бандера (Серый), Андрей Мельник (Консул-1), Рихард Ярый (Консул-2).

Ковель готовили к сдаче. Эвакуировали людей, взрывали промышленные предприятия, расстреливали узников тюрьмы, которые могли стать потенциальными предателями.

Все эти мероприятия осуществлялись в основном силами партаппарата и его карающего меча – органов госбезопасности, поэтому в здании, где располагался отдел НКВД, было немноголюдно.

– Вы к кому? – пытливо глядя в глаза Ковальчуку, поинтересовался дежурный офицер.

– Есть кто из начальства?

– Никак нет. Все на объектах! А вы кто будете?

– Капитан госбезопасности Ковальчук.

– Слыхал! – уважительно изрёк младший лейтенант.

– Срочно свяжите меня с Луцком. Мне нужно сделать доклад товарищу Белоцерковскому. Лично!

– Вы что, с Луны свалились? Связи давно нет. Ни с Луцком, ни с Киевом, ни с Москвой – диверсанты повалили все столбы в районе.

– А по рации?

– Радиостанции немцы пеленгуют и сразу уничтожают прицельным артиллерийским огнём.

– Понял…

– Простите, а документы у вас есть?

– Никак нет.

Дежурный потянулся за пистолетом.

– Отставить… Ты что, новенький?

– Так точно!

– Меня знает в лицо всё ваше руководство. Потрудитесь доложить!

– Есть!

Дежурный окликнул одного из сержантов и, ни на миг не выпуская из поля зрения подозрительного посетителя, велел бойцу срочно найти кого-нибудь из руководящего состава.

Сержант лихо козырнул и помчался выполнять приказание.

Спустя десять минут он вернулся в сопровождении невысокого худощавого парня в штатском, в котором Ковальчук без труда узнал офицера связи Проскурина по кличке Дробный.

– Ну, наконец-то… Саша, родной, делай что хочешь, только соедини меня с начальством.

– Ой, не знаю, товарищ капитан… Вчера Иван Митрофанович случайно дозвонился, но только поздоровался и сразу пропал.

– Чёрт возьми! Чёрт возьми!..

– Иногда связь пробивает, но обещать, сами понимаете, ничего нельзя.

– Сядь в коммутаторной – и жди. Может, объявится хоть кто-то: нарком, его заместители, начальник управления, командующий 5-й армией – сразу дай мне знать! Дело особой государственной важности.

– Сейчас, Иван Иванович, все дела такие, – философски рассудил Дробный.

Симпатичная телефонистка спокойно дремала у приборной доски.

Когда Проскурин передал ей просьбу Ковальчука, она что-то покрутила, чем-то пощёлкала и вдруг вполне отчётливо услышала голос, не узнать который было трудно, ибо он принадлежал не кому-нибудь, а наркому госбезопасности УССР товарищу Мешику.

– Павел Яковлевич! Это капитан Ковальчук! – выхватив трубку, заорал в микрофон Иван Иванович. – В районе Свитязя враг замышляет нечто очень странное…

– Иди ты в задницу со своим Свитязем! Где Ковельский гарнизон?

– Не могу знать… Передаю трубку лейтенанту госбезопасности Проскурину.

– Товарищ нарком, часть наших войск защищает город, часть по приказу командования сегодня утром выдвинулась в Луцком направлении, чтобы по пути соединиться с подразделениями пятой армии, отступающими от Владимира-Волынского и Локач, – бойко отрапортовал тот.

– Вернуть! Немедленно вернуть! – рассвирепел Мешик. – Луцк вчера сдали немцам.

– Есть вернуть! – по инерции ляпнул Дробный, после чего положил трубку и тяжело вздохнул, ибо как выполнить приказ, он конечно же не знал.

Ковальчук ещё требовал организовать ему встречу с партийным активом Ковеля, но после того, как Проскурин признался, что чуть ли не все руководители города и района сбежали в Киев ещё в первый день войны прямо с пикника, который они по поводу выходного дня устроили в лесу между Ковелем и Маневичами[17], куда добирались личным поездом, наконец угомонился и теперь спокойно сидел рядом с телефонисткой, обхватив двумя руками вдруг потяжелевшую голову.

Он наконец чётко осознал, что кроме как на себя самого рассчитывать в такой ситуации больше ни на кого не приходится, и собрался в дальнейшем действовать строго по обстоятельствам, исключительно в порядке личной инициативы.

Дверь скрипнула, и на пороге кабинета, в котором стоял коммутатор, появился высокий мужчина, загородивший своими широченными плечами весь проём, один из руководителей Ковельского городского отдела НКВД Загорулько.

– Иван Иваныч, дорогой, какими судьбами?

– Да вот, пробегал случайно мимо…

– Пошли ко мне, посекретничаем.

– Давай, я только этого и ждал.

– Хреновы наши дела, Митя…

– Я это давно понял.

– Прёт немец так, что волосы встают дыбом. Танк за танком, машина за машиной… Небо черно от самолётов, а наши, сталинские, соколы где, я спрашиваю?

– Где, где, в… Короче, сам знаешь, в каком месте.

– Точно…

– Под Ковелем, в Велицке[18], до войны аэродром был – мощь! Ни одна машина взлететь не успела. Все немец на земле раздолбал.