«Вы­шел ра­но со дво­ра» - ни­как не со­от­вет­ст­ву­ет ча­су дня. Ве­ро­ят­но, Жу­ков­ский со­ста­вив за­пис­ки по сви­де­тель­ст­ву од­но­го из слуг или до­маш­них – воз­мож­но, Алек­сан­д­ри­ны - в даль­ней­шем убе­дил­ся в их не­точности и от­ло­жил в сто­ро­ну. В пись­ме к С.Л.Пуш­ки­ну он опи­рал­ся уже на по­ка­за­ния са­мо­го Дан­за­са.

Мысль о том, что пе­ред вы­хо­дом из до­ма Пуш­кин по­свя­тил в свои пла­ны Алек­сан­д­ри­ну, то­же ка­жет­ся ма­ло­ве­ро­ят­ной. За­ме­ча­ние А.И.Тур­ге­не­ва в пись­ме к Не­федь­е­вой от 28 ян­ва­ря буд­то: «Толь­ко од­на Алек­сан­д­ри­на зна­ла о пись­ме его к от­цу Гек­кер­на...»[605] пря­мо­го от­но­ше­ния к со­бы­ти­ям это­го дня не име­ло. Своя­че­ни­ца по­эта, уз­на­ла об от­прав­лен­ном пись­ме, ско­рее все­го, из раз­го­во­ра с Пуш­ки­ным в день его от­сыл­ки – 25 ян­ва­ря, как, впро­чем, и Вя­зем­ская. Тур­ге­нев про­сто не мог об­ла­дать всей ин­фор­ма­ци­ей и поль­зо­вал­ся лишь ча­стью ее, по­лу­чае­мой, как вид­но, от Алек­сан­д­ри­ны. Вя­зем­ская, ес­те­ст­вен­но, мол­ча­ла, де­лая вид, что со­бы­тия за­ста­ли ее врас­плох. Но од­но де­ло знать о пись­ме и пред­по­ла­гать худ­шее, а дру­гое – про­во­жать му­жа се­ст­ры на смер­тель­ную схват­ку! Ду­ма­ет­ся, ни по­эт, ни Алек­сан­д­ри­на к это­му не бы­ли готовы. О вре­ме­ни и мес­те ду­эли зна­ла дру­гая своя­че­ни­ца по­эта – Ека­те­ри­на, по­сколь­ку в от­ли­чие от На­та­льи Ни­ко­ла­ев­ны жда­ла воз­вра­ще­ния Дан­те­са с дуэли. Но она не бро­си­лась к се­ст­ре, не по­пы­та­лась сама предотвратить несчастье.

Об­щее ме­сто в опи­са­нии ду­эли за­ни­ма­ет сце­на вы­хо­да по­эта из до­ма. Со­бы­тие, без­ус­лов­но, сим­во­ли­че­ское! Жу­ков­ский за­пи­са­л в кон­спек­те:

Вы­шел на ле­ст­ни­цу. - Воз­вра­тил­ся,- ве­лел по­дать в ка­би­нет боль­шу(ю) шу­бу и по­шел пеш­ком до из­во­щи­ка...[606] .

В этом по­ступ­ке, вер­нее, в пра­виль­ном по­ни­ма­нии его, в глубине события, есть указание на тайный смысл пуш­кин­ской трагедии. А по­ни­мать его мож­но по-раз­но­му! Вот, на­при­мер, Аб­ра­мо­вич пи­шет:

Пуш­кин по­сту­пил в на­ру­ше­ние всех сво­их при­вы­чек: вый­дя, вер­нул­ся... То есть пре­неб­рег опас­ной при­ме­той, в ко­то­рую всю жизнь ве­рил. То­му есть про­стое жи­тей­ское объ­яс­не­ние. Вый­дя из до­ма, он уви­дел, что по­го­да рез­ко пе­ре­ло­ми­лась: под­нял­ся силь­ный ве­тер, за­мет­но под­мо­ро­зи­ло. И, зная, что ему пред­сто­ит, он воз­вра­тил­ся, что­бы на­деть те­п­лую мед­ве­жью шу­бу. Но, мо­жет быть, этот по­след­ний пред­ду­эль­ный жест Пуш­ки­на был сво­его ро­да вы­зо­вом Судь­бе?[607].

Объ­яс­не­ние впол­не до­пус­ти­мое, ра­цио­наль­ное, с при­пус­ком ме­та­фи­зи­ки. А вот так по­нял это со­бы­тие пи­са­тель А.Би­тов: по­эт

до­ве­рил вы­бор Про­мыс­лу... го­то­вясь при­нять и тот, и... дру­гой ис­ход... Его вы­зов и его вы­бор гро­зи­ли ему ги­бе­лью, и он это соз­на­вал и шел на это. Но став­кой его бы­ло не про­сто ос­тать­ся в жи­вых и да­же не воз­ро­ж­де­ние, а - дру­гая жизнь[608].

Оба вы­ска­зы­ва­ния внеш­не по­хо­жи, но внут­рен­не они - ан­та­го­ни­сты. В пер­вом слу­чае речь идет о суе­вер­ном Пуш­ки­не, бро­сив­шем вы­зов судь­бе, во вто­ром - о по­эте, ве­ря­щем в Про­мы­сел Бо­жий и осо­бый ми­ро­по­ря­док, на­хо­дя­щий­ся во вла­сти Про­ви­де­ния и толь­ко от­час­ти - лю­дей. У Аб­ра­мо­вич по­эт - ге­рой судь­бы или «ве­нец при­ро­ды», по­стиг­ший ее за­ко­но­мер­но­сти, у Би­то­ва - со­труд­ник Бо­га, ка­ж­дый раз как бы за­но­во воз­ро­ж­даю­щий­ся к жиз­ни: «Вос­стань, про­рок, и виждь, и вне­мли, Ис­пол­нись во­лею мо­ей».

Пуш­кин шел на ду­эль ве­се­ло. Со­сед по­эта по верх­не­му эта­жу при­по­ми­нал в раз­го­во­ре с Бар­те­не­вым:

Ут­ром 27 ян­ва­ря Лу­бя­нов­ский в во­ро­тах встре­тил­ся с Пуш­ки­ным, бод­рым и ве­се­лым: шел он к уг­лу Нев­ско­го про­спек­та...[609].

Три ча­са дня это еще впол­не «ут­ро», хо­тя и позд­нее. Ведь, по за­ме­ча­нию Дан­за­са ду­эль долж­на бы­ла со­сто­ять­ся в 5-ом ча­су «по­по­луд­ни».

По­эт ждал дру­га, ве­ро­ят­но, не бо­лее по­лу­ча­са. Бы­ло, как уже го­во­ри­лось, око­ло 4-х ча­сов, ко­гда они встре­ти­лись.

Вы­пив ста­кан ли­мо­на­ду или во­ды, Дан­зас не пом­нит, Пуш­кин вы­шел с ним из кон­ди­тер­ской; се­ли в са­ни и от­пра­ви­лись по на­прав­ле­нию к Тро­иц­ко­му мос­ту[610].

По вос­по­ми­на­ни­ям Дан­за­са:

На Двор­цо­вой на­бе­реж­ной они встре­ти­ли в эки­па­же г-жу Пуш­ки­ну. Дан­зас уз­нал ее, на­де­ж­да в нем блес­ну­ла, встре­ча эта мог­ла по­пра­вить все. Но же­на Пуш­ки­на бы­ла бли­зо­ру­ка, а Пуш­кин смот­рел в дру­гую сто­ро­ну ...На Не­ве Пуш­кин спро­сил Дан­за­са, шу­тя: «Не в кре­пость ли ты ве­зешь ме­ня?» - «Нет, - от­ве­чал Дан­зас, - че­рез кре­пость на Чер­ную реч­ку са­мая близ­кая до­ро­га»[611].

Здесь обыч­но при­ня­то вос­кли­цать вслед за дру­гом по­эта: - ах, ес­ли бы На­та­лья Ни­ко­ла­ев­на не бы­ла так бли­зо­ру­ка, ах, ес­ли ли бы Пуш­кин по­смот­рел в ее сто­ро­ну! Стран­ных сов­па­де­ний, как от­ме­ча­лось, в этот день бы­ло пре­дос­та­точ­но, но эта, ду­ма­ет­ся, не при­над­ле­жа­ла к чис­лу тех, ко­то­рые мог­ли из­ме­нить ро­ко­вой ход со­бы­тий. Ни­че­го не про­изош­ло бы - за­меть На­та­лья Ни­ко­ла­ев­на му­жа. По­эт от­пра­вил бы ее до­мой лю­бым спо­со­бом - лас­кой или от­кро­вен­ной гру­бо­стью. Все объ­яс­не­ния уже про­изош­ли на­ка­ну­не. Им луч­ше бы­ло не ви­деть друг дру­га, что­бы из­бе­жать не­лов­кой сце­ны.

Са­ни вы­еха­ли на Ка­мен­ноо­ст­ров­ский про­спект. На­встре­чу Пуш­ки­ну и Дан­за­су ста­ли по­па­дать­ся эки­па­жи зна­ко­мых, при­ни­мав­ших уча­стие в ка­та­нье на Ост­ро­вах. Дочь сак­сон­ско­го по­слан­ни­ка Ав­гу­сты фон Габ­ленц вспо­ми­на­ла:

Как буд­то это бы­ло се­го­дня, пом­ню я, как мы, воз­вра­ща­ясь с ве­се­ло­го, ожив­лен­но­го ката­ния с гор, встре­ти­ли Пуш­ки­на в са­нях. Я крик­ну­ла Пуш­ки­ну: «Но вы опаз­дываете!» На что он, при­вет­ли­во мне кла­ня­ясь и ма­хая ру­кой, от­ве­тил: «Нет, ма­де­муазель Августа, я не опаз­ды­ваю.[612].

Те же опа­се­ния вы­ска­зы­ва­ли и дру­гие встреч­ные:

На Ка­мен­ноо­ст­ров­ском про­спек­те они встре­ти­ли в са­нях двух зна­ко­мых офи­це­ров Кон­но­го пол­ка: кня­зя В.Д.Го­ли­цы­на и Го­ло­ви­на. Ду­мая, что Пуш­кин и Дан­зас еха­ли на горы, Го­ли­цын за­кри­чал им: Что вы так позд­но еде­те, все уже от­ту­да разъ­ез­жа­ют­ся?![613].

Сле­дом за по­этом уже еха­ли Гек­кер­ны с Ар­шиа­ком. Это не мог­ло не вы­звать тре­во­гу у про­ез­жав­ших ми­мо зна­ко­мых. М.Н.Лон­ги­нов пи­сал:

Не­од­но­крат­но слы­шан­ный мною от по­кой­ной гра­фи­ни А.К.Во­рон­цо­вой-Даш­ко­вой рас­сказ об этом ро­ко­вом дне ос­тал­ся, ме­ж­ду про­чим, жив в мо­ей па­мя­ти. Эта пре­ле­ст­ная и лю­без­ная жен­щи­на ...не мог­ла ни­ко­гда вспо­ми­нать без го­ре­сти о том, как она встре­ти­ла Пуш­ки­на, еду­ще­го на ост­ро­ва с Дан­за­сом, и на­прав­ляю­щих­ся ту­да же Дан­те­са с Д'Аршиаком. Она ду­ма­ла, как бы пре­ду­пре­дить не­сча­стие, в ко­то­ром не со­мне­ва­лась по­сле та­кой встре­чи, и не зна­ла как быть. К ко­му об­ра­тить­ся? Ку­да по­слать, чтоб ос­та­но­вить по­еди­нок? Прие­хав до­мой, она в от­чая­нии го­во­ри­ла, что с Пушки­ным не­пре­мен­но про­изош­ло не­сча­стие, и пред­чув­ст­вие де­вят­на­дца­ти­лет­не­го жен­ско­го серд­ца не бы­ло об­ма­ном. Вот но­вое до­ка­за­тель­ст­во, до ка­кой сте­пе­ни в пе­тер­бург­ском об­ще­ст­ве пред­ви­де­ли ужас­ную ка­та­ст­ро­фу: при пер­вом при­зна­ке ее при­бли­же­ния уже мож­но бы­ло до­га­дать­ся о том, что про­изой­дет[614].

Всю жизнь гра­фи­ня ост­ро пе­ре­жи­ва­ла пуш­кин­скую тра­ге­дию – ведь, имен­но, в ее до­ме, со­глас­но рас­про­стра­нен­но­му мне­нию, Пушкин принял окончательное решение драться на дуэли! Но в тот мо­мент, в стороне от непосредственных уча­ст­ни­ков тра­ге­дии, она ви­де­ла только то, что трудно было не заметить.

В вос­по­ми­на­ни­ях Дан­зас го­во­рил в сущности, о том же:

На сто­ро­не ба­ро­на Ге­ке­ре­на и Дан­те­са был, ме­ж­ду про­чим, и по­кой­ный граф Бен­кен­дорф, не лю­бив­ший Пуш­ки­на. Од­ним толь­ко этим не­рас­по­ло­же­ни­ем, го­во­рит Дан­зас, и мож­но объ­яс­нить, что ду­эль Пуш­ки­на не бы­ла ос­та­нов­ле­на по­ли­ци­ей. Жан­дар­мы бы­ли по­сла­ны, как он слы­шал, в Ека­те­рин­гоф, буд­то бы по ошиб­ке, ду­мая, что ду­эль долж­на бы­ла про­ис­хо­дить там, а она бы­ла за Чер­ной реч­кой око­ло Ко­мен­дант­ской да­чи... Пуш­кин драл­ся сре­ди бе­ло­го дня и, так ска­зать, поч­ти на гла­зах всех![615].