Пуш­кин сам со­об­щил ей о сво­ем на­ме­ре­нии ис­кать смер­ти. Тщет­но та про­дол­жа­ла его ус­по­каи­вать, как де­ла­ла то при ка­ж­дой с ним встре­че. Пуш­кин был не­пре­кло­нен. На­ко­нец, она на­пом­ни­ла ему о де­тях его. «Ни­че­го, - раз­дра­жи­тель­но от­ве­чал он, - им­пе­ра­тор, ко­то­ро­му из­вест­но все мое де­ло, обе­щал мне взять их под свое по­кро­ви­тель­ст­во»[548].

В ее сви­де­тель­ст­ве при­сут­ст­ву­ет та са­мая фра­за о на­ме­ре­нии по­эта ис­кать смер­ти, на­де­лав­шая столь­ко шу­ма. От­ве­чая на во­про­сы Се­мев­ско­го, уже под­го­тов­лен­ные «Вос­по­ми­на­ния­ми» Сол­ло­гу­ба, Врев­ская, ве­ро­ят­но, не су­ме­ла оп­ре­де­лен­но вы­ра­зить мысль и про­сто по-жен­ски со­гла­си­лась с тем, что по­эт, дей­ст­ви­тель­но, го­тов был к смер­ти. Это сле­ду­ет из строя са­мой фра­зы. Оче­вид­но, по­эт объ­яс­нял под­ру­ге, по­че­му да­же в слу­чае его ги­бе­ли, се­мья бо­лее вы­иг­ра­ет, не­же­ли он от­ка­жет­ся от за­ду­ман­но­го и бу­дет про­дол­жать ни­щее и бес­прав­ное су­ще­ст­во­ва­ние в Пе­тер­бур­ге. Пуш­кин впра­ве был рас­счи­ты­вать, что царь, ви­дя ре­зуль­тат сво­ей без­дея­тель­но­сти, вы­пол­нит обе­ща­ние по­кро­ви­тель­ст­во­вать се­мье по­эта, дан­ное еще при но­ябрь­ской ау­ди­ен­ции.

И вот тут в раз­го­вор вме­шал­ся Вульф. Он по­пра­вил се­ст­ру, пре­крас­но по­ни­мая, к ка­ким не­до­ра­зу­ме­ни­ям при­во­дят по­доб­ные ого­вор­ки. Бу­ду­чи пер­вым «ин­тер­вьюе­ром» се­ст­ры, хо­ро­шо зная Пуш­ки­на и все об­стоя­тель­ст­ва ду­эль­ной ис­то­рии, Вульф сде­лал оп­ре­де­лен­ный вы­вод, ко­то­рый не ос­тав­лял мес­та до­мыс­лам: «Пе­ред ду­э­лью Пуш­кин не ис­кал смер­ти…».

То­гда, в 1865 го­ду, об этом уже мож­но бы­ло го­во­рить. Но по­про­буй кто-ни­будь из се­мьи Оси­по­вых-Вульф в 1837 или да­же в 1842 го­ду гро­мо­глас­но зая­вить, что по­этом дви­га­ла не рев­ность, а же­ла­ние из­ба­вить­ся от опе­ки ца­ря, он не толь­ко за­чис­лил бы се­бя и сво­их близ­ких в со­труд­ни­ки по­эта и про­тив­ни­ки вла­сти, но и ли­шил бы бу­ду­ще­го се­мью Пуш­ки­на. Имен­но, это име­ла в ви­ду Оси­по­ва, ко­гда пи­са­ла Тур­ге­не­ву, что «поч­ти ра­да, что вы не слы­ха­ли то­го, что го­во­рил он пе­ред ро­ко­вым днем».

Вы­зов

Боль­шую часть дня, 25 ян­ва­ря, Пуш­кин про­вел с Врев­ской. Ла­жеч­ни­ков захо­дил к по­эту, но не за­стал его до­ма. Бли­же к ве­че­ру Пуш­кин вер­нул­ся на Мой­ку, и че­рез не­ко­то­рое вре­мя с же­ной и Алек­сан­д­ри­ной от­пра­вил­ся к Вя­зем­ским, где ему вновь пред­стоя­ло встре­тить­ся с че­той Гек­кер­нов.

Пуш­кин все еще на­хо­дил­ся под впе­чат­ле­ни­ем от раз­го­во­ра с три­гор­ской под­ру­гой. Гля­дя на ок­ру­жаю­щее ве­се­лье, он раз за ра­зом воз­вра­щал­ся к мыс­ли о при­ня­том ре­ше­нии. Сын Вя­зем­ско­го Па­вел за­ме­тил, что

25-го ян­ва­ря Пуш­кин и мо­ло­дой Гек­керн с же­на­ми про­ве­ли у нас ве­чер. Обе се­ст­ры бы­ли спо­кой­ны, ве­се­лы, при­ни­ма­ли уча­стие в об­щем раз­го­во­ре[549].

Не­при­ну­ж­ден­ная ат­мо­сфе­ра ве­че­ра, на­по­ми­нав­ше­го се­мей­ную идил­лию, спро­во­ци­ро­ва­ла по­эта на оче­ред­ной экс­т­ра­ва­гант­ный по­сту­пок. Че­рез не­сколь­ко дней, вер­нув­шись от уми­раю­ще­го по­эта, кня­ги­ня Вя­зем­ская под­роб­но опи­са­ла это со­бы­тие в пись­ме к Е.Н.Ор­ло­вой, до­че­ри Н.Н.Ра­ев­ско­го:

Смот­ря на Жор­жа Дан­те­са, Пуш­кин ска­зал мне:

- Что ме­ня за­бав­ля­ет, это то, что этот гос­по­дин ве­се­лит­ся, не пред­чув­ст­вуя, что ожи­да­ет его по воз­вра­ще­нии до­мой.

- Что же имен­но? - ска­за­ла я. - Вы ему пи­са­ли?

Он сде­лал ут­вер­ди­тель­ный знак и при­ба­вил, - Его от­цу.

- Как! Пись­мо уже по­сла­но?

Он сде­лал тот же знак.

Я ска­за­ла: «Се­го­дня?»

- Он по­тер ру­ки, опять ки­вая го­ло­вой.

- Не­у­же­ли вы ду­мае­те об этом? - ска­за­ла я. - Мы на­дея­лись, что все уже кон­че­но.

То­гда он вско­чил, го­во­ря мне: «Раз­ве вы при­ни­ма­ли ме­ня за тру­са? Я вам уже ска­зал, что с мо­ло­дым че­ло­ве­ком мое де­ло бы­ло окон­че­но, но с от­цом - де­ло дру­гое. Я вас пре­ду­пре­дил, что мое мще­ние за­ста­вит за­го­во­рить свет».

Все уш­ли. Я удер­жа­ла В(иель­гор­ско­го) и ска­за­ла ему об от­сыл­ке пись­ма[550].

В пуш­ки­но­ве­де­нии и куль­тур­ном соз­на­нии на­ших со­оте­че­ст­вен­ни­ков ут­вер­ди­лось мне­ние, что ду­эль 27 ян­ва­ря про­изош­ла вне­зап­но, и у дру­зей по­эта не бы­ло ни вре­ме­ни, ни воз­мож­но­стей ее пре­дот­вра­тить. Но, как вид­но из это­го диа­ло­га, 25 ян­ва­ря о вы­зо­ве зна­ли ни­чуть не мень­ше лю­дей, чем, ска­жем, 4 или 17 но­яб­ря.

В пись­ме со­дер­жа­лись две зна­ме­на­тель­ные фра­зы: од­на са­мой Вя­зем­ской - «Мы на­дея­лись, что все уже кон­че­но», дру­гая Пуш­ки­на: «Я вам уже ска­зал, что с мо­ло­дым че­ло­ве­ком мое де­ло бы­ло окон­че­но, но с от­цом - де­ло дру­гое».

Сво­им за­ме­ча­ни­ем кня­ги­ня чуть ли не соз­на­тель­но ос­кор­би­ла по­эта. Ведь у нее на гла­зах про­ис­хо­ди­ли со­бы­тия, ко­то­рые не мог­ли не вы­зы­вать тре­во­гу. Про­ти­во­стоя­ние Пуш­ки­на и Гек­кер­нов оче­вид­но на­рас­та­ло. И вдруг по­эт по­лу­ча­ет в от­вет от близ­ко­го че­ло­ве­ка не со­чув­ст­вие, а наи­гран­ное не­до­уме­ние, как бы одер­ги­ваю­щее по­эта - дес­кать, о чем вы это, не­у­же­ли, вы, еще не об­ра­зу­ми­лись? Без со­мне­ния, по­ве­де­ние кня­ги­ни толь­ко ук­ре­пи­ло по­эта в же­ла­нии до­ве­сти за­ду­ман­ное де­ло до кон­ца.

Впро­чем, в сво­их вос­по­ми­на­ни­ях Вя­зем­ские пред­ста­ви­ли это со­бы­тие со­всем ина­че. Они слег­ка «за­па­мя­то­ва­ли» или соз­на­тель­но пе­ре­не­сли раз­го­вор на су­тки впе­ред, по­бли­же к тра­ге­дии, так что­бы соз­да­лось впе­чат­ле­ние, что у них не хва­ти­ло вре­ме­ни ис­пра­вить си­туа­цию:

На­ка­ну­не ду­эли, ве­че­ром, Пуш­кин явил­ся на ко­рот­кое вре­мя к кня­ги­не Вя­зем­ской и ска­зал ей, что его по­ло­же­ние ста­ло не­вы­но­си­мо и что он по­слал Гек­кер­ну вто­рич­ный вы­зов. Кня­зя не бы­ло до­ма. Ве­чер длил­ся дол­го. Кня­ги­ня Вя­зем­ская умо­ля­ла Ва­си­лья Пе­ров­ско­го и гра­фа М.Ю.Ви­ель­гор­ско­го до­ж­дать­ся кня­зя и вме­сте об­су­дить, ка­кие на­до при­нять ме­ры. Но князь вер­нул­ся очень позд­но[551].

Как силь­но ска­за­но - умо­ля­ла! И как не по­ве­рить, что кня­зя не бы­ло до­ма, что вер­нув­шись к се­бе под ут­ро 27 ян­ва­ря, он лег спать и про­снул­ся, ко­гда са­мое страш­ное уже про­изош­ло!?

Од­на­ко, ни в од­ном из по­сле­ду­эль­ных пи­сем Вя­зем­ский не упо­мя­нул об этой упу­щен­ной воз­мож­но­сти. По­че­му же то­гда «па­мять» вер­ну­лась к не­му спус­тя мно­гие го­ды!? Не по­то­му ли, что, на са­мом де­ле, князь вер­нул­ся до­мой, ото­спал­ся, и на ут­ро у суп­ру­гов со­сто­ял­ся раз­го­вор, на ко­то­ром они в спо­кой­ной об­ста­нов­ке и здра­вом уме ре­ши­ли,

что им на­доб­но на вре­мя за­крыть свой дом, по­то­му что нель­зя от­ка­зать ни Пуш­ки­ну, ни Гек­кер­ну[552].

И «моль­ба» кня­ги­ни Вя­зем­ской, ад­ре­со­ван­ная Пе­ров­ско­му и Ви­ель­гор­ско­му, оз­на­ча­ла лишь по­пыт­ку снять с се­бя от­вет­ст­вен­ность и скрыть не­при­ят­ную рас­те­рян­ность.

Фра­за Пуш­ки­на - «Я вам уже ска­зал, что с мо­ло­дым че­ло­ве­ком мое де­ло бы­ло окон­че­но, но с от­цом - де­ло дру­гое» - то­же го­во­рит о мно­гом. Она от­сы­ла­ет нас к но­ябрь­ским со­бы­ти­ям, ко­гда по­эт го­во­рил Сол­ло­гу­бу и, ко­неч­но, самой Вя­зем­ской: «С сы­ном уже по­кон­че­но... Вы мне те­перь ста­рич­ка по­да­вай­те». Те­перь он на­по­ми­на­ет кня­ги­не, что его ре­ше­ние име­ет дав­ние кор­ни, а, зна­чит, не свя­за­но с по­след­ни­ми со­бы­тия­ми, с са­лон­ным уха­жи­ва­ни­ем Дан­те­са за На­таль­ей Ни­ко­ла­ев­ной.

Ко­неч­но, ус­лы­шав по­вто­ре­ние ста­рой уг­ро­зы, Вя­зем­ская рас­те­ря­лась. Она бы­ла впол­не ис­крен­не, ко­гда пи­са­ла в Мо­ск­ву, что «...не­воз­мож­но бы­ло дей­ст­во­вать». И дей­ст­ви­тель­но, ес­ли бы Пуш­кин об­ви­нял Дан­те­са, кня­ги­ня мог­ла бы об­ра­тить­ся к ка­ва­лер­гар­ду, как к дру­гу, за разъ­яс­не­ния­ми и по­мо­щью. Но стар­ший Гек­керн был ей не­дос­ту­пен. Она про­сто не зна­ла с ка­кой сто­ро­ны подступиться к не­му, о чем го­во­рить. Вя­зем­ская не по­ни­ма­ла при­чи­ну, за­став­ляв­шую по­эта на­па­дать на по­слан­ни­ка. Соб­ст­вен­но, Пуш­кин на это и рас­счи­ты­вал. Его не вол­но­ва­ло, кто из Гек­кер­нов от­ве­тит на вы­зов, но об­ра­ще­ние к при­ем­но­му от­цу Дан­те­са пе­ре­но­си­ло кон­фликт за рам­ки ка­рам­зин­ско­го круж­ка, и ли­ша­ло дру­зей воз­мож­но­сти вме­шать­ся в ход со­бы­тий.