Воз­мож­но, этот фраг­мент на­пи­сан под влия­ни­ем ро­ман­ти­че­ской ли­те­ра­ту­ры и те­ат­раль­ной куль­ту­ры, но он не от­ме­ня­ет глав­но­го: Ека­те­ри­на зна­ла о не­удач­ной по­пыт­ке Жу­ков­ско­го при­ми­рить Пуш­ки­на с Гек­кер­на­ми. Сва­тов­ст­во Дан­те­са она на­зва­ла сво­им сча­сть­ем, осоз­на­вая, что в но­вых ус­ло­ви­ях оно не­воз­мож­но, по­сколь­ку про­ти­во­ре­чит сча­стью се­мьи. Ее труд­но за­по­доз­рить в бе­зум­ном ос­ле­п­ле­нии лю­бо­вью к Дан­те­су. Ме­ж­ду тем, фра­за «мое сча­стье уже без­воз­врат­но уте­ря­но» по­зво­ля­ет су­дить, что у Ека­те­ри­ны бы­ла ос­но­ва­тель­ная на­де­ж­да на брак с ка­ва­лер­гар­дом, и в тот день она ока­за­лась силь­но разрушенной.

За­кан­чи­ва­ет­ся пись­мо сле­дую­щим со­об­ще­ни­ем:

Вот су­дарь мой бра­тец ка­кая бу­ма­га за­ме­ча­тель­ная, и те­бе бы на­до для ка­ж­дой из нас из­го­то­вить с та­ки­ми же штем­пе­ля­ми, а так­же и мень­ше­го фор­ма­та для за­пи­сок, штем­пе­ле­ван­ную как и поч­то­вая[97].

Ох, уж эта бу­ма­га! Упо­ми­на­ние о ней все­гда так мно­го­зна­чи­тель­но: сна­ча­ла у Пуш­ки­на, по­том у Яков­ле­ва, и вот те­перь у Ека­те­ри­ны. А ме­ж­ду тем, что тут осо­бен­но­го - Гон­ча­ро­вы про­из­во­ди­ли бу­ма­гу от­лич­но­го ка­че­ст­ва, в том чис­ле и для ди­пло­ма­ти­че­ских по­сольств? Прав­да, на это не об­ра­ща­ют вни­ма­ние, ищут сле­ды до­ро­гой бу­ма­ги в ино­стран­ных пред­ста­ви­тель­ст­вах, а зря. Ведь пись­мо Ека­те­ри­ны до сих пор хра­нит­ся в ар­хи­ве, что ес­ли взгля­нуть на не­го «по-но­во­му»? Но об этом поз­же.

Ока­зав­шись у Пуш­ки­на ут­ром 10-го но­яб­ря, Жу­ков­ский по­ка­зал ему пись­мо Гек­кер­на во­все не для оп­рав­да­ния сво­ей по­сред­ни­че­ской дея­тель­но­сти - это бы­ло бы не­ле­по в от­но­ше­ни­ях дав­них дру­зей - а как сви­де­тель­ст­во серь­ез­ных на­ме­ре­ний Дан­те­са. Жу­ков­ский ис­крен­не по­ла­гал, что при­чи­на вы­зо­ва, бла­го­да­ря это­му до­ку­мен­ту, ста­но­ви­лась не­су­ще­ст­вен­ной. Друг по­эта дей­ст­во­вал в ин­те­ре­сах Пуш­ки­на и про­сто как по­ря­доч­ный че­ло­век, а во­все не на­хо­дил­ся под влия­ни­ем ли­це­мер­но­го Гек­кер­на, как при­ня­то ду­мать.

Кро­ме то­го, же­нить­ба - раз­ве не луч­ший шаг к при­ми­ре­нию вра­ж­дую­щих сто­рон!? Ари­сто­кра­тия ис­по­кон ве­ков та­ким спо­со­бом ула­жи­ва­ла кон­флик­ты и пре­кра­ща­ла вой­ны ме­ж­ду ро­да­ми и це­лы­ми го­су­дар­ст­ва­ми. Са­мо­лю­бие по­эта мог­ло быть удов­ле­тво­ре­но, ду­мал Жу­ков­ский. Он да­же при­го­то­вил чер­но­вик пись­ма, в ко­то­ром по­эт от­вет­но про­сил бы Гек­кер­нов при­нять его, Жу­ков­ско­го, по­сред­ни­че­ские ус­лу­ги. Вот ка­ко­во бы­ло убе­ж­де­ние, что все де­ла­ет­ся во бла­го по­эта и долж­но быть им по­ня­то и при­ня­то! Как же уди­вил­ся Жу­ков­ский, вновь на­толк­нув­шись на яро­ст­ное со­про­тив­ле­ние Пуш­ки­на?!

По­эт по ино­му взгля­нул на пись­мо по­слан­ни­ка. Оно го­во­ри­ло ему, что Гек­кер­ны не со­би­ра­ют­ся при­но­сить из­ви­не­ния, а пред­став­ля­ют де­ло так, буд­то же­нить­ба Дан­те­са са­ма со­бой сни­мет вся­кое не­до­ра­зу­ме­ние ме­ж­ду про­тив­ни­ка­ми. Как уже го­во­ри­лось, та­кой ва­ри­ант был воз­мо­жен - же­нись ка­ва­лер­гард на лю­бой де­ви­це не из се­мьи Пуш­ки­на. Че­ст­ный че­ло­век не дол­жен был всту­пать в род­ст­вен­ные от­но­ше­ния с те­ми, ко­го не­дав­но жес­то­ко ос­кор­бил.

Уже то­гда не­го­до­ва­ние по­эта мог­ло обер­нуть­ся но­вым вы­зо­вом, по­верь он по-на­стоя­ще­му в же­нить­бу Дан­те­са на Ека­те­ри­не. Но пись­мо Гек­кер­на, хоть и со­дер­жа­ло на­мек на сва­тов­ст­во, еще ни­чем не обя­зы­ва­ло ка­ва­лер­гар­да. В та­кой си­туа­ции дать со­гла­сие на брак, оз­на­ча­ло бы по­ды­грать про­тив­ни­кам, поэто­му Пуш­кин, не сни­жая ост­ро­ты кон­флик­та, про­сто под­твер­дил вы­зов, ос­тав­ляя преж­ние до­го­во­рен­но­сти в си­ле. Ему важ­но бы­ло за­ста­вить Гек­кер­нов же­нить Дан­те­са на ком угод­но, толь­ко не на Ека­те­ри­не - то­гда бы рас­про­стра­нив­ший­ся слух об ано­ним­ке сам «раз­да­вил» ка­ва­лер­гар­да.

Встре­ча же с про­тив­ни­ком в при­сут­ст­вии третье­го ли­ца, осо­бен­но Жу­ков­ско­го, не уст­раи­ва­ла по­эта. Она пол­но­стью раз­ру­ша­ла ткань пуш­кин­ской защи­ты. По­эт дол­жен был до­ка­зать при­ча­ст­ность Гек­кер­нов к со­став­ле­нию па­ск­ви­ля или снять с них об­ви­не­ния. В по­след­нем слу­чае, объясняя вызов, ему пришлось бы говорить о встре­чи у По­ле­ти­ки. И Пуш­кин от­ка­зы­ва­ет­ся от пе­ре­го­во­ров с Дан­те­сом под за­ве­до­мо со­мни­тель­ным пред­ло­гом. Он го­во­рит дру­гу, что ка­ва­лер­гард с са­мо­го на­ча­ла дол­жен был лич­но вес­ти пе­ре­го­во­ры, а не ук­ры­вать­ся за спи­ной при­ем­но­го от­ца. Те­перь, дес­кать, вре­мя упу­ще­но и позд­но пе­ре­иг­ры­вать бывшее.

Вер­нув­шись до­мой и еще раз об­ду­мав си­туа­цию, Жу­ков­ский на­пи­сал дру­гу за­пис­ку. Это уди­ви­тель­ный до­ку­мент. В нем впер­вые чер­ты бу­ду­щей ка­та­ст­ро­фы обо­зна­чи­лись с пу­гаю­щей ост­ро­той:

Я не мо­гу еще ре­шить­ся по­чи­тать на­ше де­ло кон­чен­ным. Еще я не дал ни­ка­ко­го от­ве­та ста­ро­му Гек­кер­ну; я ска­зал ему в мо­ей за­пис­ке, что не за­стал те­бя до­ма и что, не ви­дав­шись с то­бою, не мо­гу ни­че­го от­ве­чать. Итак есть еще воз­мож­ность все ос­та­но­вить. Ре­ши, что я дол­жен от­ве­чать. Твой от­вет не­воз­врат­но все кон­чит. Но ра­ди Бо­га оду­май­ся. Дай мне сча­стие из­ба­вить те­бя от бе­зум­но­го зло­дей­ст­ва, а же­ну твою от со­вер­шен­но­го по­срам­ле­ния. Я те­перь у Вьель­гор­ско­го, у ко­то­ро­го обе­даю[98].

Жу­ков­ский в по­ры­ве ду­шев­но­го от­чая­ния на­зы­ва­ет по­сту­пок Пуш­ки­на «бе­зум­ным зло­дей­ст­вом». Не­у­же­ли мяг­ко­сер­деч­ный друг по­эта до­ве­рил­ся Гек­кер­ну и не по­ве­рил Пуш­ки­ну? Ка­кой ни дать от­вет, ясно, что Пуш­кин сам по­ста­вил дру­га в лож­ное по­ло­же­ние. Ви­дя его рас­те­рян­ность, он дол­жен был ли­бо от­го­во­рить Жу­ков­ско­го от уча­стия в по­сред­ни­че­ст­ве, ли­бо рас­крыть ему ис­тин­ные мо­ти­вы сво­его по­ве­де­ния. А так Жу­ков­ско­му ос­та­ва­лось лишь пред­по­ло­жить, что по­эта на­кры­ла вол­на «бес­при­чин­ной» рев­но­сти.

Ди­пло­ма­ти­че­ские иг­ры.

По­лу­чив от дру­га за­пис­ку, Пуш­кин, ве­ро­ят­но, по­нял, что в та­ком на­строе­нии Жу­ков­ский бу­дет бо­лее по­ле­зен про­тив­ни­ку, и от­пра­вил­ся к Ви­ель­гор­скому ис­прав­лять си­туа­цию. Мысль, что Пуш­кин спе­шил пре­сечь рас­пространение слу­хов, опа­са­ясь по­свя­ще­ния Ви­ель­гор­ско­го в тай­ну ду­эли, неубедительна, хо­тя и со­дер­жит­ся во мно­гих ис­сле­до­ва­тель­ских ра­бо­тах. Во-пер­вых, Ви­ель­гор­ский вхо­дил в круг лиц, по­лу­чив­ших ано­ним­ный па­ск­виль, а по­то­му ин­три­га ду­эли не со­став­ля­ла для не­го тай­ны, во-вто­рых, он был близ­ким дру­гом по­эта, а зна­чит, дей­ст­во­вал в его ин­те­ре­сах, а в треть­их, Пуш­кин, как можно заметить, и сам же­лал рас­про­стра­не­ния слу­хов.

Ве­чер у Ви­ель­гор­ско­го не­мно­го раз­ря­дил ат­мо­сфе­ру, но еще бо­лее за­пу­тал дру­зей по­эта. Ут­ром сле­дую­ще­го дня, 11 но­яб­ря, Жу­ков­ский, пы­та­ясь ос­мыс­лить весь вче­раш­ний раз­го­вор, на­пи­сал Пуш­ки­ну об­стоя­тель­ное пись­мо:

Я обя­зан сде­лать те­бе не­ко­то­рые объ­яс­не­ния. Вче­ра я не имел для это­го до­воль­но спо­кой­ст­вия ду­ха. Ты вче­ра, пом­нит­ся мне, что-то упо­мя­нул о жан­дар­мах, как буд­то опа­са­ясь, что хо­тят за­ме­шать в твое де­ло пра­ви­тель­ст­во. На счет это­го будь со­вер­шен­но спо­ко­ен. Ни­кто из по­сто­рон­них ни о чем не зна­ет, и ес­ли да­мы (то есть од­на да­ма За­гряж­ская) смол­чат, то тай­на ос­та­нет­ся не­на­ру­шен­ною. Дол­жен, од­на­ко ска­зать, что вче­раш­ний твой при­ход ко Вье­гор­ско­му от­крыл ему гла­за; мне же с ним не для че­го бы­ло иг­рать ко­ме­дию; он был один из тех, кои по­лу­чи­ли бе­зы­мен­ные пись­ма; но на его друж­бу к те­бе и на скром­ность по­ло­жить­ся мо­жешь[99].

Пре­рвем­ся. Обыч­но это­му от­рыв­ку уде­ля­ет­ся по­вы­шен­ное вни­ма­ние, хо­тя оче­вид­но, что пе­ред на­ми всту­пи­тель­ная часть пись­ма – и не бо­лее то­го. Жу­ков­ский в рас­су­ди­тель­ной ма­не­ре на­чи­на­ет пе­ре­би­рать до­во­ды Пуш­ки­на. Опа­се­ние, что жан­дар­мы опо­вес­тят пра­ви­тель­ст­во о ду­эли бы­ло не са­мым глав­ным в этом пе­реч­не, по­сколь­ку по­эт лишь «что-то» упо­мя­нул об опас­но­сти. Од­на­ко это «что-то» в гла­зах ис­сле­до­ва­те­лей при­ня­ло вид осо­бой при­чи­ны, яко­бы объ­яс­няю­щей тре­вож­ное по­ве­де­ние по­эта. Жу­ков­ский, на­про­тив, не ви­дит в ней ни­ка­ко­го ра­зум­но­го со­дер­жа­ния.