Гринсон оправдывался перед Уэкслером, объясняя, что речь шла о специальной стратегии, которая бы позволила Мэрилин выжить и занять свое место на съемочной площадке «Миллиардера». «Хотя она и похожа на наркоманку, она не относится к этой категории», — уточнял он. Действительно, его пациентке случалось прекращать принимать наркотические препараты, не проявляя при этом обычных симптомов ломки, и психоаналитик предпринимал попытки отучить ее, рекомендуя ей распорядок более здорового образа жизни. Но нередко Мэрилин вызывала его в отель «Беверли-Хиллз», чтобы сделать ей внутривенное вливание пентотала или амитала. Он соглашался и затем в отчаянии рассказывал Уэкслеру: «Я сказал, что уже принятых ей лекарств хватило бы, чтобы вырубить полдюжины человек, и она не спит только потому, что боится сна. Я обещал усыпить ее меньшим количеством снотворных, если только она честно признает, что борется со сном и ищет другой формы забвения, кроме сна».

Ральф Гринсон, психиатр, призванный в армию в 1942 году, специализировался на травматических неврозах. Кроме лечения раненых на войне, он начал читать лекции медицинскому персоналу, армейским священникам и общественным работникам, которые помогали бойцам вновь включиться в гражданскую жизнь. Этот опыт военного психиатра лег в основу очень популярной книги Лео Ростена. Гринсон стал героем романа «Доктор медицины капитан Ньюман», изданного в 1961 году. В следующем году роман был экранизирован.

Сам Гринсон часто возвращался к одному воспоминанию тех лет. Однажды ему пришлось сделать внутривенную инъекцию пентотала автоматчику на бомбардировщике В-17, вернувшемуся с задания. Пациент страдал бессонницей, кошмарами, приступами дрожи, обильно потел и проявлял симптомы тяжелой шоковой реакции. Он недавно выполнил пятьдесят боевых вылетов, но не испытывал в этой связи какой-либо особой тревоги, просто не любил говорить о своих заданиях. Он согласился на прием пентотала, потому что слышал о том, что этот препарат вызывает ощущение опьянения, но прежде всего потому, что это позволяло ему не отчитываться перед своим начальством. Как только Гринсон ввел ему пять кубических сантиметров, больной вскочил на кровати, вырвал иглу из вены и завопил: «В четыре часа, в четыре часа, они близко, цельтесь в них, цельтесь в них — или они нас подстрелят, сукины дети! О боже, цельтесь в них, цельтесь в них! Вот они, еще час, еще час, цельтесь в них, ублюдков, цельтесь… О боже, больно, не могу двигаться, цельтесь в них, кто-нибудь, помогите, в меня попали, помогите! Ах подонки, помогите мне, цельтесь в них, цельтесь в них!..»

Больной вопил так более двадцати минут, с паническим ужасом в глазах; пот катился по его лицу. Левой рукой он держался за правую, которая безвольно свисала. Он дрожал. Наконец Гринсон сказал ему: «Все в порядке, Джо, их сбили». Услышав это, больной свалился на постель и погрузился в глубокий сон. На следующее утро доктор спросил его, помнит ли он об эпизоде с пентоталом. Пациент с застенчивой улыбкой ответил, что помнит, как кричал, но воспоминания очень нечеткие. Когда Гринсон напомнил, что он говорил о задании, во время которого был ранен в правую руку, и все время кричал: «Цельтесь в них!», больной перебил его: «Ах да! Я вспомнил — мы возвращались из Швайнфурта, они напали на нас; они появились в четыре часа, а потом в час, и мы попали под обстрел…» Под действием пентотала пациенту удалось легко вспомнить пережитое им в прошлом событие.

Затем Гринсон продолжил искать секрет забвения, прибегая к наркотическим препаратам, «сыворотке истины», как называли пентотал в фильмах того времени. Ему потребовалось самому пройти анализ с Фрэнсис Дери, чтобы избавиться от увлечения инъекциями воспоминаний и пуститься по следам истины, скрывающейся в глубине памяти больных, с помощью других средств, помимо фармакохимии. Перенос, психоаналитическое лечение, в котором любовь — единственное лекарство, а выражение своих чувств при помощи слов позволяет вспомнить вытесненные из памяти события. Но Гринсон сохранил после своих экспериментов с наркотиками понятие о лечении, при котором терапевт должен присутствовать в реальности и передавать пациенту элементы собственной психической и физической реальности.

— Господин Уэкслер, вы можете меня принять? Я журналист, пишу книгу о Мэрилин. Но прежде всего о Гринсоне и о роли, которую он, по обвинениям, сыграл, ускорив ее гибель. Он недавно умер. Вы хорошо знали обоих, я хотел бы поговорить с вами о них и о ваших отношениях с ними.

Уэкслер отклонил эту просьбу, не отличающуюся от тех, которыми его осаждали уже многие годы. Он отправил прочь этого репортера, как и всех любителей расследований, вечно рыщущих в поисках заговора или скандала. И попытался больше не думать об этом. Но воспоминания осаждали Уэкслера, и на следующий день он все же позвонил репортеру, чтобы сделать другое предложение. Уэкслер попросил журналиста помочь ему написать свои мемуары. Психоаналитик в золотой век киностудий. Название он уже придумал: «Взгляд в зеркало заднего вида».

— С чего начать?.. Все это было давно, так давно. Прошел год после смерти Мэрилин. С Гринсоном я познакомился сразу после войны. Не могу удержаться, уж очень хочется вспомнить этот эпизод. В «Докторе медицины капитане Ньюмене» рассказывалась история героического врача во время Второй мировой войны. Убожество. Я говорю не о Роми. И не о Грегори Пеке, он играл не хуже, чем обычно.

Ничтожный фильм. Он вышел в 1963 году, как я припоминаю, и имел большой успех. В отличие от фильма «Фрейд» Джона Хьюстона, который шел в то же время, на афишах еще был нелепый подзаголовок: «Тайная страсть». Вы знаете, это фильм, в котором должна была играть Мэрилин; Ральф Гринсон сделал все, чтобы воспрепятствовать его съемкам.

— Что произошло?

— Вы не знаете эту историю? Я как-нибудь вам расскажу. Что поделаешь, у меня уже нет времени деликатничать с умершими. Вы только подумайте! Пытаясь запретить фильм о жизни Фрейда в кинематографе, Гринсон сам проецировал на себя роль психиатра-спасателя и был вполне готов к представлению себя в виде великодушного аналитика, впрочем не позволяя пациентке играть фрейдовских истеричек. Эта история о Ньюмене, героическом психиатре, действительно отражала жизнь самого Роми в армии, ведь он занимался лечением травмированных солдат, вернувшихся с Тихоокеанского фронта. Всегда на переднем крае, всегда харизматичен. Везде, где он оказывался, начинали происходить события, достойные кино, все становилось ярче, чем в жизни. Ральф показывал себя и драматичным, и легким, полным юмора. В фильме храбрый целитель душевных болезней не жалел сил, чтобы вернуть психическое здоровье трем инвалидам войны. Рядом с ним фельдшер Джейк Лейбовиц, которого играл Тони Кертис, пациент Гринсона, слегка оттенял эту трагедию медицинской совести: зачем работать над тем, чтобы люди, травмированные войной, вновь оказывались в состоянии ходить и сражаться? Лечить — значит посылать на смерть или на жизнь, которая не похожа на жизнь? Этим вопросом иногда задаемся и мы в нашей будничной психотерапевтической практике.

Будучи автором сценария «Капитана Ньюмена», Гринсон с трудом смирился, что его имя не фигурировало в титрах, хотя принял такое решение по совету жены, которая боялась, что пациенты подадут на него в суд. Когда он познакомился с романистом Лео Ростеном, он только начал работать в Лос-Анджелесе в качестве психоаналитика, а Ростен начинал работать для Голливуда. Между ними наладилось оживленное интеллектуальное общение: Роми приглашал писателя на вечера психоаналитиков, а в благодарность Лео ввел его в светское общество Голливуда. Будучи замечательным рассказчиком, Роми пускался в яркие повествования о своих сеансах. Как-то Ростен сказал о нем; «За день ему надоедает молчать, и вечером он дает себе волю и потчует Голливуд историями своих пациентов. Мне кажется, он всю жизнь сожалел о том, что не стал актером. Он не читал лекций, а играл их, представлял их в лицах». Так считает и Чарльз Кауфман, сценарист, который сменил Жана-Поля Сартра в проекте Хьюстона «Фрейд» и в связи с этим часто виделся с Гринсоном. Он понял, что владеть словом — еще не значит быть человеком слова и что настоящая власть заключается в искусстве молчания.