Витька схватил собаку за холку и оттащил её. Брюхо и лапы Белки перепачкались чёрной мастикой. Талка подбежала к трубе, помочь сойке.

Длинная эта труба толще самой большой бочки. Да ещё она лежала на подставках. Трудно было Талке дотянуться до сойки. Пробуя достать птицу, девочка прислонилась к трубе. Платье моментально прилипло. Еле-еле отодрала его от трубы. Витька, отогнав Белку, стал на четвереньки у трубы, а Талка влезла ему на спину и принялась освобождать сойку. Птица не понимала намерения девочки и отбивалась клювом. До того наклевала её руки сойка, даже кровь выступила. Но она решила довести дело до конца. Да и жаль ей было сойку. Осторожно, перо за пером отделяла Талка птичьи крылья и хвост от трубы, боясь испортить нарядные пёрышки. Под конец она высвободила из мастики тонкие, будто проволочные, колючие ноги сойки. Пока ребята освобождали сойку, битум остыл, и к нему перестало прилипать.

— Лети! Больше не приклеивайся! — сказала Талка, подбросив кверху птицу.

А голубая сойка не могла летать. Она и побежала-то еле-еле. К пёрышкам крыльев и хвоста присох битум.

Ребята догнали птицу и понесли домой, чтобы не съели тут ночью беспомощную сойку лисы или хорьки.

— Мы её почистим, отмоем и выпустим, — сказала Талка, прижимая к испачканной груди притихшую птицу. — Будет летать как миленькая!

— На кого ты похожа? Где ты была? А руки! А колени! Ведь платье я только что тебе сшила, — встретила мама девочку у калитки.

Узнав, как всё это случилось, мама Ирина смягчилась. Но всё же ещё выговаривала:

— То ты возилась с хромой чайкой, то натащила с берега бездомных котят! Шагу у нас теперь не сделать, чтоб не наступить на котёнка! Недоставало только сойки!

Анатолий Николаевич пришёл с трассы, когда уже стемнело. Талка рассказала ему про птицу. Отец взялся помочь дочке. На столе под шелковицей зажгли лампу-«молнию» и растворителем лака принялись снимать битум с перьев и лапок сойки. Котята старались вовсю дотянуться или допрыгнуть до неё. Они цеплялись когтями за платье и царапали, как колючей проволокой, ноги девочки.

С шелковицы и акации из мрака листвы светились зелёные фонарики кошачьих глаз. Кошки нервничали. Они повизгивали, шипели и ходили по ветвям, срываясь.

— У, вот я вас сейчас! — грозила кошкам хозяйка Семёновна. — Уедет ваша жалельщица — накормлю я вас тогда рыбкой!

Сойку поместили в круглую корзину, затянув её сверху куском рыболовной сети. Корзинку подвесили к бельевой верёвке, протянутой от хаты до акации. Кошки пытались пройти по этой верёвке, но моментально срывались и падали.

За ужином отец заулыбался и сказал:

— Завтра ночью мы уложим нитку в траншею!

Весь день висело в небе жгучее огромное солнце. На трассе шла подготовка к ночным работам. На участках траншеи, где было каменисто, подсыпали на дно мягкой земли — делали подушку для трубы. Варили заново битум. Выстраивали вдоль траншеи краны — трубоукладчики и бульдозеры.

На следующий день Анатолий Николаевич приехал обедать только вечером. Он торопился. Он был весел, говорил, что проголодался, но почти ничего не ел. Талка знала: это у него от волнения. Отец беспокоился, хотя был уверен, что дело пойдёт.

За обедом Талка рассказала, как сойка очищала клювом перья. Даже пила воду. Вначале ей поставили в корзину блюдечко, но она опрокинула его, наступив на край. Пришлось налить воду в сковородку. Эту и петух не опрокинет!

Пообедав, отец уехал на трассу, сказав, что вернётся утром.

Девочка походила в раздумье по двору и влезла на свою шелковицу. Талка любила лазить на это дерево. Очень оно удобно для лазанья! Даже не обдирает коленки. Загорелая кожа лишь чуть-чуть белеет от царапин. Сучья, прочные и частые, идут до самой верхушки, откуда видна далеко станица, рассыпавшая светлые хатки под горой вдоль песчаного пляжа. А море, тёплое, светлое, с верхушки кажется ещё огромней и нарядней. И всегда оно разное, смотря откуда дует ветер. Особенно празднично море при ветре, идущем из Керченского пролива. На гранях волн солнце зажигает пёстрые бегучие огоньки.

Как с наблюдательной вышки, с дерева видно всё кругом. Вот Витьки отправились к колодцу за водой. Едут туда вдвоём на велосипеде. Горобец крутит педали и правит рулём, а Чайка сидит боком на раме и размахивает вёдрами. Талка подала им условный сигнал: свистнула, сложив ладони раковиной. Это Чайка научил её так свистеть. Походит немного на свист судьи во время футбола.

Витьки мгновенно повернули головы на свист и увидели на дереве Талку. Чайка завертелся на раме, как ужаленный, подыскивая, что бы ему сделать сейчас такого необыкновенного. И, повернувшись к Горобцу, он надел ему на голову, как папаху, ведро. Горобец перестал видеть дорогу, въехал в яму, и мальчишки, громыхая вёдрами, упали вместе с велосипедом.

Солнце уже приземлялось. Опираясь на широкие лучи, оно осторожно входило в разрыв лиловых плоских облаков над морским горизонтом, уводя за собой из степи жару.

А когда сумерки ушли в ночь, по всей траншее, до горизонта, насколько вмещал глаз, заходили длинные огни. То близкие, то далёкие, били эти огни из фар, вспарывая чёрно-синюю темноту до звёзд. Высокие столбы света вставали и за горизонтом, и оттого казалось, что газопроводу нет конца. И всю ночь вскидывались и падали над степью огни. Огромной длины тени кранов-трубоукладчиков, бульдозеров и тракторов скользили по земле.

Перед утром огни ослабели и стали рыжеть и рыжеть. С рассветом фары опустели. Лишь когда взошло солнце и ударило по машинам, фары перехватили дымящиеся его лучи и раскидали их дрожащими рядами по всей степи.

Остановились машины. Стихла степь. Работа была окончена. Солнце всё поднималось, даже стало на цыпочки, но труб оно уже не видело. Все они, покрытые изоляцией, были опущены в траншею и засыпаны землёй.

Утром Анатолий Николаевич дома сразу же заснул. Проснулся он только к обеду. Талка очень ждала этого и поминутно спрашивала у матери, не знает ли она, когда папа проснётся.

Разбудил его Чайка. Он бежал от магазина, бил палкой по ведру и орал на всю станицу:

— Керосин привезли! Керосин привезли!

Привозили керосин в станицу нерегулярно. Услышав клич Чайки, станичные и приезжие мальчишки и девочки, зажав в горсть деньги, бежали к магазину, размахивая бидонами и канистрами.

В полдень отец поставил корзину с сойкой в машину. Витьки, успевшие купить керосин, уже стояли около «газика». Взглянешь сквозь сетку на дно корзины, а там будто голубеет кусочек неба. Так прихорошилась сойка.

По дороге на газораспределительную станцию отец спросил у ребят:

— Где вы подобрали тогда сойку?

Дети показали. Там, как раз на том самом месте, на укатанной бульдозерами земле, перепархивали три голубые сойки.

Витька-Чайка поставил корзину на трассу. Горобец держал за холку собаку, а Талка сняла с корзины сетку и отошла.

Сойка подпрыгнула и села на ручку корзинки. Оглянулась. Увидев птиц, она вспорхнула и полетела к ним.

И казались крылья птицы клочками голубого огня.

На время, пока будут тянуть нитку газопровода через Засеки, Куренёвы поселились в домике лесничества, рядом с деревней Завершной.

За лесничеством сразу поднимаются леса — старые Тульские Засеки.

С крыльца видно, как леса спускаются в лощины, подымаются на взгорья, отступают от реки и вновь подступают к ней, и так, ярусами, переходят из цвета зелёного в ярко-синий, потом — в голубой, а под конец лиловеют и, лёгкие, как полоски тонких тучек, переваливают за горизонт.

За рекой от главной газовой магистрали начали строить отвод. Отсюда газ пойдёт в соседний город, в посёлок шахтёров и в завершненский колхоз. Посёлок узнавался по синим вершинам терриконов, поднимавшимся над жёлтыми полями, а город был совсем далеко-далеко. Лишь две высокие заводские трубы смутно вырисовывались на краю неба, заваленного толстыми белыми облаками. Казалось, будто дым из тех труб заходит выше облаков.