А еще на этих трех станциях нет рабства, и там правят не эмиры, а Советы Общин, избранные представители которых, в свою очередь, составляют единый Совет Содружества Скавенских (или, как еще у нас говорят, Серых) Станций! Удивительно!

Чем живут алтуфьевские – могу только догадываться. По моим скудным наблюдениям, они не слишком-то жалуют ни сельскохозяйственный, ни технический труд. Их любимое дело – война, охота и… грабежи. Раньше едва ли не каждый месяц тамошние боевики совершали налеты на бибиревские блокпосты в туннелях, пытаясь прорваться дальше по Линии, чтобы награбить добычи и захватить пленников. Бибиревцы, при поддержке союзных общин, дружно давали им по шее, и на какое-то время все затихало. Затем в северных тоннелях воздвигли неприступные баррикады, и набеги на станцию прекратились… Но зато участились случаи похищения работающих Наверху добытчиков и рабочих.

В периоды перемирия алтуфьевцы иногда приходят к соседям с меновой торговлей. У них там, Наверху, вообще места дикие – куча бывших парков, Лианозовский питомник, Ближнее Замкадье… В общем, живут они там, как в джунглях, и иногда совершают рискованные рейды аж в замкадьевские леса. И время от времени приносят на обмен шкуры, мясо, клыки и рога каких-то наземных зверей, диковинные растения и плоды… У нас (в смысле – в Содружестве и в Эмирате) это считается редкостью и очень ценится. Иногда наши врачи даже заключают с алтуфьевскими добытчиками договоры на сбор и доставку лекарственных трав из Замкадья. Но это бывает очень редко, поскольку стоят эти услуги баснословно дорого, да еще и с самими алтуфьевцами не так-то просто договориться. Это ведь те еще отморозки. Не сказать, что у нас их боятся, но… дело с ними стараются иметь пореже. Ибо себе дороже.

Между прочим – я уж и не знаю, в силу каких причин – Петровско-Разумовская община тоже держится как-то в стороне от остальных. Мол, мы отдельно, вы – отдельно. Что не мешает, конечно, торговым и прочим отношениям, но вот эта обособленность черных скавенов очень заметна! Эдакий маленький мирок, живущий своим укладом и подчиняющийся своим законам. В который лучше лишний раз не соваться. Одно слово – Эмират. Независимое государство.

Вот так и выходит, что наш участок Серой ветки как бы сам собой поделился на три… зоны влияния, что ли… Союзнические Владыкинская, Отрадненская и Бибиревская общины – и обособленные от них Алтуфьевская и Петровско-Разумовская, каждая в своей скорлупе…»

(Из старого, времен конца 2020-х гг, дневника Крыси)

Закончив обшаривать очередной квартал, Восток посмотрел на часы. До рассвета оставалось уже чуть более полутора часов. Пора было поворачивать в сторону базы «Медведково», чтобы успеть до свету нырнуть в привычные подземные норы.

– Надо же, – пробормотал Восток. – Их крысюками зовем, а сами чем лучше? От света, как крысы, под землю прячемся.

Сталкер уже почти собрался идти, как вдруг взгляд его привлекла обветшалая вывеска на стене длиннющей, как Великая Китайская Стена, панельной многоэтажки.

– «Центральная библиотека номер семьдесят семь» – разобрал он полустертую надпись.

Восток еще раз бросил взгляд на часы, потом на вход в библиотеку, потом – снова на часы. Соблазн был велик. К тому же у него как раз закончился запас непрочитанной литературы, и сейчас чувство самосохранения, требующее как можно быстрее убираться отсюда, боролось в душе сталкера с неодолимым желанием разжиться парой-тройкой новых книг.

– Ай, ладно! – махнул он рукой. – Зайду на десять минут, а потом – рысью до Медведкова. Авось никаких «зверушек» по пути не встречу.

И Восток направился ко входу в библиотеку. Сколь ни удивительно это было, но входная дверь оказалась закрыта. Более того, заперта на замок. Очевидно, до сих пор никто из рыскавших по окрестностям сталкеров не польстился на «разумное, доброе, вечное», хранившееся на полках и стеллажах этого некогда популярного, а ныне заброшенного очага культуры.

– Когда говорят пушки, музы молчат, – усмехнулся сталкер, подергав дверную ручку, и добавил:

– А когда говорят ракеты, то музам вообще лучше не высовываться!

Он уже собирался без лишних церемоний взломать эту в общем-то не слишком прочную преграду, когда заметил, что одно из окон первого этажа, в котором находилась библиотека, разбито. Рядом со стеклом лежало пышное поваленное дерево, крона которого почти закрывала пролом.

– Ясно, – проговорил про себя сталкер; он вообще любил бормотать свои мысли вслух, словно общаясь с невидимым собеседником, особенно во время долгих одиночных вылазок на поверхность. – Его, наверное, деревом упавшим выбило, стекло это.

На долю секунды ему показалось странным, что дерево упало на окно, разбило его, а потом само собой высвободилось, да еще и осколков острых торчать не оставило, но он отогнал эту мысль как вздорную.

– Так тебе, милый друг, скоро черти начнут мерещиться, – покачал головой Восток, обращаясь к самому себе. – Или мутанты безголовые.

Сталкер усмехнулся своим мыслям, еще раз проверил оружие, подтянулся на руках и осторожно протиснулся сквозь разбитое окно, стараясь не шуметь и не порезать костюм о стекло.

После залитых ярким лунным светом ночных улиц царивший в библиотеке мрак показался Востоку в первый момент непроглядным. Но сталкер не торопился зажигать фонарь. Опыт подсказывал ему, что как раз в таких вот безобидных с виду помещениях можно запросто столкнуться с очень неприятными в общении представителями поверхностной фауны. Поэтому Восток сперва некоторое время неподвижно стоял, прислушиваясь к тишине, наполнявшей тесное, заставленное высокими стеллажами пространство библиотечного зала. Прошла минута, другая, но беззвучный мрак, царивший среди покинутых книжных полок, оставался столь же беззвучным. К тому же, за это время глаза сталкера привыкли к темноте, и теперь он различал даже надписи, указывающие тематические разделы.

«Учебники», «История», «Приключения», «Справочники», «Классика», «Фантастика – фэнтези». Сталкер осторожно переступил с ноги на ногу и, держа перед собой автомат, двинулся в направлении отдела фантастики. Была у Востока тайная страсть: он невероятно любил фантастические романы. Страсть эта жила в нем с раннего детства, когда еще мальчишкой он зачитывался произведениями Жюля Верна, Адамова, Ефремова. Позже к ним добавились другие авторы – и популярные, раскрученные, такие как Лукьяненко и Бушков, и совсем малоизвестные Бернгард Келлерман или Анастасия Парфенова…

Много с тех пор воды утекло. Распался и сгорел в ядерном огне мир, рухнул хрустальный замок цивилизации, а вот любовь к этому литературному жанру осталась. Когда-то она помогала Востоку, тогда еще носившему имя, полученное при рождении, отдыхать от текучки и рутины, уносясь в мир захватывающих приключений и событий. Позже, когда весь мир для жителей Москвы сжался до размеров подземки, то же мальчишеское увлечение не давало ему сойти с ума от ежедневных столкновений с кровью, смертью и болью, которыми были буквально пропитаны станции и перегоны московского метро.

Восток зажег примотанный скотчем к стволу автомата фонарь и сделал несколько шагов по покрытому многолетним слоем пыли полу. При этом он не забывал периодически поводить стволом оружия по сторонам и внимательно вслушивался в окружающую тишину.

Внезапно до его слуха донесся какой-то слабый звук. Восток замер, сжав в руках автомат, и весь обратился в слух, пытаясь по звуку разобрать, что за тварь скрывается за книжными полками.

Вскоре звук повторился, он был похож одновременно на сопение, как будто кто-то шмыгал носом, и на какое-то хныканье. Восток мог бы поклясться, что в зале кто-то… плачет! Но кто мог плакать в давным-давно покинутой всеми библиотеке, ночью, в городе, вот уже много лет как превращенном в огромное кладбище? Наверняка этот звук издавала какая-нибудь тварь, может быть, хищная, пожирающая добычу, а может, и безобидная. В последнем, впрочем, Восток сильно сомневался. За годы, проведенные в метро, он уяснил для себя одну простую мысль: в этом мире теперь нет «безобидных зверушек». Каждая тварь, живущая на поверхности, всегда готова укусить, ужалить, поцарапать – и это еще в лучшем случае.