В тот вечер, в половине десятого, мы — я и Вулф — после ужина направились в кабинет, чтобы насладиться кофе, когда в дверь позвонили. Вулф мельком взглянул в ту сторону, но не остановился, хотя увидел, кто пожаловал. Перед этим, по моему настоянию, Ральф Кернер из ремонтной мастерской первым делом привел в порядок входную дверь и вставил новую панель с прозрачным лишь изнутри стеклом. Засов тоже заменили, и он еще не совсем свободно скользил в пазах. Отворив дверь, я впустил инспектора Кремера.

Он как-то странно взглянул на меня, будто хотел о чем-то спросить, но не знал, как лучше сформулировать вопрос. Затем он окинул взглядом следы взрыва на стене, на скамье, в прихожей, на вешалке и на полу.

— Стекло, — пояснил я. — Если бы вы только видели!

— Да, конечно, — ответил он, направляясь дальше по коридору. Я-за ним.

Обычно Кремер идет прямо к красному кожаному креслу, но на этот раз он изменил свой маршрут. Переступив порог и сделав три шага, он остановился и обвел глазами помещение, слева направо и справа налево. Затем подошел к большому глобусу и не спеша покрутил его — сперва в одну, затем в другую сторону. Я стоял, в изумлении следя за его манипуляциями. После этого Кремер снял пальто, бросил на одно из желтых кресел и, усевшись в красное кожаное кресло, заявил:

— Уже многие годы мне хотелось покрутить его. Это самый большой и самый красивый из всех глобусов, которые мне когда-либо довелось видеть. Я также никогда не говорил, что это самый лучший из всех известных мне рабочих кабинетов. И самый уютный. Говорю об этом сейчас потому, что, вероятно, мне уже никогда больше в нем не бывать.

— В самом деле? — поднял брови Вулф. — Собрались на пенсию? Вроде бы вы еще вовсе не так стары.

— На пенсию я не собираюсь, хотя, пожалуй, и следовало бы. Вы правы, я еще недостаточно стар, но уже порядком устал. Нет, на пенсию я не ухожу. Это вы уходите. Можете назвать это отставкой.

— Вас, очевидно, ввели в заблуждение. Или, быть может, вы строите какие-то предположения?

— Предположений я не строю, — ответил Кремер, доставая из кармана сигару (не «Дон Педро») и стискивая ее между зубов. (За многие годы нашего знакомства он не выкурил ни одной.) — Бесполезно притворяться, Вулф. На этот раз вам и в самом деле пришел конец. Так думают не только окружной прокурор и полицейский комиссар. Мне кажется, они говорили даже с самим мэром… Наш разговор записывается на магнитофонную ленту?

— Разумеется, нет. Даю вам честное слово, если вы не верите.

— Верю, верю …

Вынув сигару изо рта, Кремер швырнул ее в мою корзину для бумаг — и, как всегда, на два фута мимо цели.

— Мне не известно, — сказал он, — принимаете ли вы меня за дурака, но это не имеет значения.

— Пф! Никчемная болтовня. Мои представления о вас зиждутся не просто на предположениях. Я и правда хорошо знаю вас. Конечно, ваши умственные способности не безграничны — как, впрочем, и мои, — но вы вовсе не дурак. В противном случае вы бы в самом деле поверили, что мне конец, и в мой дом уже не пришли. Вы оставили бы меня один на один с мстительным окружным прокурором, быть может, слегка сожалея о том, что у вас уже никогда не будет предлога побывать в этом уютном кабинете и повертеть большой и красивый глобус.

— Черт побери! Я его не вертел!

— Хорошо, можете по своему желанию употребить любое другое слово, например: «кружить», «вращать», «поворачивать». Так зачем же вы все-таки явились ко мне?

— Это объясните вы сами.

— Ну что ж, согласен. Вы сильно подозреваете, что со мной еще не покончено, что где-то может существовать какая-то щель, протиснувшись в которую я вновь выползу наружу, и вам любопытно знать, где эта щель и как я ею воспользуюсь.

— Вам придется изрядно попотеть, протискиваясь в щель.

— Черт возьми, перестаньте передразнивать мою манеру высказываться! Я выбираю слова, которые более полно выражают мою мысль и служат моим целям. Арчи, скажи Фрицу, чтобы принес кофе. Три чашки. Или вы предпочитаете пиво, коньяк?

Кремер проголосовал за кофе, и я направился в кухню. Хотя позади у меня был трудный день — я, помимо прочего, встречался с Джилл, и у нас состоялся длинный разговор, — я тем не менее не канителился с кофе. Мне тоже хотелось знать — где и как? Когда я, распорядившись насчет кофе, вернулся, говорил Вулф:

— …Но я не стану раскрывать перед вами свои дальнейшие планы. Фактически я не намерен вообще что-либо предпринимать. Собираюсь впервые за десять дней бездельничать, так сказать, плыть по течению: читать книги, пить пиво, обсуждать с Фрицем различные блюда, пустословить с Арчи, быть может, поболтать с вами, если вы найдете время заглянуть в мою обитель. Я ничем не связан, мистер Кремер. Пребываю в благодушном настроении.

— В благодушном настроении? Черта с два! Ведь ваши лицензии аннулированы.

— Не надолго, мне думается. Когда подадут кофе… Появился Фриц с подносом, поставил его на стол Вулфа и — удалился. Разливая ароматный напиток по чашкам, Вулф не забыл, что Кремер пьет его с сахаром и сливками, хотя прошло не менее трех лет с тех пор, когда инспектор в последний раз пил с нами кофе. Поднявшись, я подал Кремеру его чашку и, вернувшись со своей, вновь устроился на прежнем месте за письменным столом, закинув ногу на ногу; очень хотелось надеяться, что к ночи у меня тоже появится благодушное настроение.

Сделав глоток, — он любит кофе более горячим, чем я, — Вулф откинулся на спинку кресла.

— Девять дней назад, во вторник на прошлой неделе, я отказался отвечать на ваши вопросы. И в этом отношении моя позиция осталась неизменной. Но если вы не против послушать, я мог бы описать некую гипотетическую ситуацию, как она мне представляется. Согласны?

— Валяйте. Я всегда в состоянии встать и уйти. — Кремер отхлебнул слишком много чересчур горячего кофе, и я опасался, что он выплюнет жидкость на ковер, но он усиленно заработал челюстями и в конце концов справился.

— Давайте предположим, — начал Вулф, — будто пять дней назад, в последнюю субботу, целый ряд фактов и наблюдений вынудили меня заключить, что человек, связанный со мной профессионально многие годы, совершил три убийства. Первый факт стал известен в то утро, когда Пьер Дакос нашел смерть в моем доме и когда Арчи — я оставляю сейчас формальное обращение — передал мне слова Пьера, сказанные им при появлении у меня в доме. Тогда сообщить Арчи подробности Пьер отказался и заявил, что доверит их только мне. Пожалуй, чрезмерное тщеславие помешало мне тогда обратить на данный факт более пристальное внимание; по словам Пьера, я был величайший детектив на свете. Сказалась людская суетность.