Родители Мэрион быстренько собрались и на такси примчались к офису. Внизу у лифта, которого никто не мог дождаться метались взволнованные мистер Ферст и Мэрион.

— Он не закрыл двери лифта на нашем этаже. Он часто так делает. Развлекается, — сказала Мэрион.

— Сегодня ему не до шуток, — ответил мистер Ферст. — Такой талант — и такая трагедия. Придется подниматься пешком. Быстро!

Вот так и вышло, что когда резной розовый топор взвился над головой бедной Джеммы, спасательная команда уже спешила к ней на помощь.

Пролет, еще один, выше, еще выше. Успеют ли? А если успеют, то будет ли их помощь полезной? Смогут ли эти горе-защитники — средних лет супружеская пара, взбалмошная девица и сухопарый дядька — противостоять маниакальной ярости Фокса? Дерзнут ли?

Выше, еще выше. Пролет, другой пролет.

— Уже немного осталось! — подбодрил отстающих мистер Ферст. — Боюсь, она в страшной опасности. Я никогда не думал… даже в голову не приходило…

Говорить ему трудно, дыхания не хватает. А каково матушке Рэмсботл с ее нынешними телесами?

— Помнишь, как мы лазили по пещерам? — пропыхтела она. — Вот и сейчас та тяжесть в ногах. А завтра они вообще онемеют. Почему мы так спешим, мистер Ферст? Неужели он и вправду собирается убить ее? Скорее всего, это очередная сказка нашей болтливой Мэрион. Мистер Фокс такой приятный человек, такой обаятельный, улыбчивый… а зубы какие белые! Тебе надо лучше чистить зубы, Мэрион, тогда, может быть, ты будешь иметь больший успех у мужчин.

— Я чищу зубы два раза в день, мама. Не таскать же мне зубную щетку на работу.

— А вот Джемма, я уверена, все делает, чтобы…

— Ну и где сейчас твоя Джемма?!

На полу, где же еще.

Просвистел топорик и отхватил пальчик.

Вроде и не больно. Вроде и кровь не особенно хлещет. Мистер Фокс снял перстни и надел их себе на палец. Они легко скользнули по коже. Они щедро сдобрены кровью.

— Видишь, что такое тонкие, изящные руки! — вскричал Фокс. — Вот что значит гимнастика и рациональное питание! У меня нет проблем с весом. Вот что значит самодисциплина. Тебе надо было больше уделять ей внимания, Джемма. Так-так-так… а с шеей придется повозиться!

Он нагнулся, чтобы изучить поле деятельности, четко очерченное золотым воротом, но взгляд его рассеялся, побежали по белому телу холеные руки. Джемма, похоже, лишилась чувств. Но потом, много позже, она смутно вспомнит внезапную глубинную, в самом чреве, боль, рядом с которой потеря пальца была вздором, бредом… сквозь пелену полузабытья она видела глаза Фокса — пронзительные и красные. Вот они совсем близко, а вот подальше, близко, подальше… раз-два, раз-два… они двигались в ритме извечного танца похоти — или любви, назовите как хотите. Прыгало у Джеммы чуть живое сердце, содрогалось тело под ударами палача, и наконец она издала протяжный вопль ужаса и восторга, вопль боли и наслаждения. А теперь умри, Джемма. Все. Достаточно. Больше ничего интересного не предвидится.

— Наверх, матушка, наверх! — покрикивал мистер Рэмсботл, подталкивая в зад свою благоверную. — Спешить надо, слышала? Подадим руку помощи! Я ведь сегодня утром в унитазе-то человеческий палец видел… болтался он там. Иные тела не тонут, все ведь от плотности зависит, насколько я знаю. Говорить тебе не стал, расстраивать не хотел, а сейчас вот сказал. Так что быстрее, старушка. Представь, что за нами погоня, что мы в горах, что портится погода…

Наконец эта безумная, крикливая команда спасателей завершила восхождение. Они остановились у запасного входа. Двери были заперты.

— Мы держим их на замке. Сразу за ними наш демонстрационный зал. Воры еще не перевелись на этом свете, — едва дыша поясняет мистер Ферст.

— Я не хочу заходить туда! — закричала несчастная Мэрион. — Я не хочу видеть этого! Вы что, не понимаете, что с меня и так достаточно?

Но никто никогда и ничего не понимал. И не поймет.

— Шею придется расчленить, — сказал мистер Фокс. — Иначе ничего не выйдет. Извини, но я вынужден идти на это.

Папаша Рэмсботл открыл свой маленький кожаный саквояжик, который всегда был при нем — «на всякий пожарный случай», по его определению. Оттуда Рэмсботл извлек изогнутую проволоку, блестящую металлическую пластинку и с помощью этого «инструмента» легко и быстро вскрыл замок.

…Вовсю гулял по комнате ветер, теребил перья подохшей с перепугу чайки, сбивал струйки фонтана, так что капли воды попадали Джемме на лицо.

Мистер Фокс даже задержал воздетую для последнего удара руку.

Ветер и вода расшалились, Джемма, и усыпали твое лицо жемчужными каплями слез. Если бы я мог собрать их в ожерелье…

Он вдруг просветлел лицом, отложил топор, упал рядом с Джеммой на колени, предпринимая очередную отчаянную попытку снять золотой ворот-ожерелье без помощи топора… да, он действительно изо всех сил пытался сделать это, но тщетно. И тогда он снова взялся за орудие смерти.

— Ну-ну, только без грубостей! — раздался за его спиной грозный голос папаши Рэмсботла.

Мистер Фокс крутанулся, побелел, и упала рука, топором увенчанная. Мистер Ферст быстро обезоружил его. Мэрион с матерью бросились к Джемме.

— Джемма, дорогая моя! — вопил мистер Ферст. — Я же предупреждал, чтобы ты не сходила с места. Я знал, что та лестница таит для тебя смертельную опасность. А ты, Леон, боюсь, невменяем.

Джемма застонала, только сейчас ощутив боль в руке, главное в спине.

— Я не могу двинуться, — прохрипела она. Похоже, что правда.

— Я должен позвонить в полицию, — сказал Ферст. — Ты сознаешь это, Леон?

— Я прекрасно сознаю это, а также все остальное. Орды варваров уже близко. Толпы туристов. Зеваки. Быдло. Мне пора уходить. Бизнес наш приказал долго жить. Без меня ты не выплывешь. Все, конец фирмы «Фокс-и-Ферст».

— Конец так и так, — сказал Ферст. — Массовое производство твоих изделий провалилось. Рынок их не приемлет. Рядовой покупатель по-прежнему уважает себя и свой карман. Эротическая бижутерия никого не интересует. Да, был всплеск богемного спроса, но теперь все идет ко дну. Посему я покидаю славную Кэрнеби-стрит и принимаюсь за другое дело. Солидное. Серьезное. Полезное. И вспомни мои слова, здравый смысл всегда побеждает.

— Вспомнил. Звони в полицию, — воскликнул Леон Фокс. — Пусть мчатся сюда со своими сиренами, собаками, пушками. Лучше бы я повесился. Ты говоришь здравый смысл? Да это варварство! Быдло торжествует! И то ли еще будет. Теперь начнутся страшные, темные времена. Все заполонят картонные стаканчики, растворимый кофе, резиновые перчатки на профосмотрах, бритые головы и вечный запах тушеной капусты… Так я и знал, что этим жизнь кончится.

Мистер Ферст взялся за телефон. А мистер Фокс вонзился взглядом в Джемму.

— Глупая ты девчонка, Джемма. Зачем тебе вздумалось бежать? Я же просто пошутил. А ведь мы могли бы быть счастливы с тобой. Если, конечно, тебя хорошенько вышколить.

Ферст уже вызвал полицию. Потом опустился на колени, приподнял голову Джеммы и припал к ее нежному ротику сухими своими губами. Мэрион глухо вскрикнула.

— Какая чудесная картина! Джемма и миллионер у ее ног. Но она заслужила это, — пропела матушка Рэмсботл, с умилением качая головой.

Печальный, суховатый голос Джеммы более не слышен.

— Все? — холодно вопрошает Хэмиш.

Эльза глядит в распахнутые французские окна. У ворот копошатся с лопатами и метлами Энни и Джонни. Энни очищает дорожку. Джонни восстанавливает перекошенные балясины ограды. Их движения легки и непринужденны, будто не в жизни, а в кинокатастрофе они реставрируют смятенные стихией постройки.

Прощай, Виктор. Ты разбил барьеры, которые барьерами не были, но для твоей семьи это уже не имеет значения.

— Это конец? — бодро интересуется Эльза.

— Не совсем, — отвечает Джемма, перебирая свое ожерелье. — Когда я очнулась в больнице, рядом был Хэмиш. Он попросил моей руки, и я сказала «да». Ну, для парализованной девицы да еще четырехпалой, да еще свежеизнасилованной, предложение было более чем лестным. Я и мечтать о таком не смела.