Он быстро встаёт, под пытливым взглядом матери моет руки и нос, уверяя, что щёки и шея уже успели высохнуть сами, без полотенца, пьёт кислый-прекислый айрак прямо из ковша с длинной ручкой, которым мать черпает айрак из высокой длинной кадушки — долбянки. Об этой кадушке и об айраке вот что однажды рассказала Андрейкина мать.

Далеко-далеко отсюда росло могучее дерево. Его срубил степной бурят Нимай — отец Арсена Нимаева; отрезал кусок, выдолбил середину и налил туда овечье молоко. С тех пор в этой кадушке всегда был айрак — кислое молоко, такое вкусное, что у людей обязательно закрывались глаза, когда они пили айрак. Нимай — отец Арсена — пил его день и ночь и стал самым сильным батором в степи. Но кадушка всегда оставалась полная. Потом айрак стал пить Арсен Нимаев и тоже стал таким сильным, что ни разу не болел и мог побороть в колхозе любого силача.

Теперь айрак должен пить Андрейка, и он станет сильнее своего отца, Арсена Нимаева. Андрейку не нужно было уговаривать: ему нравился айрак, он хотел стать самым сильным батором в своём колхозе и во время сурхэрбана — летнего спортивного праздника — побороть на поясах своего отца.

Андрейка удивлялся, что айрак в кадушке всегда был, сколько бы его ни пили. Откуда брался айрак? «Так сделал дедушка Нимай», — улыбаясь, отвечала мать. Это всё-таки очень хорошо, что айрак всегда есть в юрте! В любую жару выпей стакан айраку — и ты напился.

Поел баранины — выпей айраку. Очень хорошо! Можешь целый день ездить потом по степи, и тебе не захочется пить. Вот почему ни мать, ни отец, ни Андрейка не пьют воду, а только айрак.

Андрейка совсем забросил отару, с утра уезжал на Пронькин лог и не сходил с трактора весь «световой день». Андрейка узнал, что световой день бывает, когда светит солнце. До тех пор, пока солнце видно на небе, можно ездить на «Тимоше» и пахать целину. Стоило солнцу исчезнуть за сопкой — и «Тимоша» останавливался, а Андрейка возвращался на Рыжике к своей юрте.

На вагончике висела доска показателей. Когда учётчик против первой фамилии «Суворов» выводил мелом цифру «5», похожую на след от подковы, дядя Костя становился весёлым и говорил Андрейке:

— Неплохо вчера мы с тобой поработали! Перевыполнили план на полгектара.

Больше всего дядя Костя радовался, когда против его фамилии стояла цифра «7», похожая на литовку, которой отец косил прошлым летом сено для Кати.

Бывали случаи, когда против фамилии дяди Кости рисовали подкову, а кто-то из трактористов получал литовку. Дядя Костя, правда, огорчался, но не очень. Андрейка этого не мог понять. Ведь красный флажок, который украшал радиатор «Тимоши», в таких случаях переходил на другой трактор, и это было обидно до слёз. В прошлом году у отца хотели отобрать красный флажок «Лучшему чабану колхоза», потому что кладовщик напутал и записал шерсть, остриженную с овец Арсена Нимаева, другому чабану. Отец и мать тогда стали скучные, сердитые, и никто из них не смеялся — до тех пор, пока не выяснилась ошибка. Потом уж, когда флажок по-прежнему висел в Андрейкиной юрте, кладовщика сняли с работы. Конечно, такой человек не может быть кладовщиком.

Вообще Андрейка считал, что один флажок должен всегда быть в его юрте, а второй — на радиаторе «Тимоши».

Дядя Костя, наверно, этого не понимал.

— Ты пошто сердитый? — спрашивал он.

— Не, я так, — чуть не плача, отвечал Андрейка.

— Да уж я вижу, что сердитый, — продолжал допытываться дядя Костя.

Андрейка хмурился:

— Беда флажок жалко! Зачем флажок отдал?

— Так ты пойми, чудак человек, я же бригадир!

Бригадир не только о своём тракторе думать должен. А ведь ты помощник бригадира!

Тем, что дядя Костя считал его своим помощником, Андрейка гордился, но то, что у «Тимоши» отбирали флажок, а дядя Костя отдавал его, — это было совсем плохо.

Через день-другой дядя Костя становился грустным и говорил:

— Вот мы с тобой сегодня заберём флажок, зато все тракторы, кроме «Тимоши», не выполнили плана.

Нет, иногда всё-таки дядя Костя был непонятным человеком. Если бы не Андрей, то дядя Костя, чего доброго, и совсем бы отдал свой флажок на другой трактор.

Андрейка всё больше и больше привыкал к «Тимоше», к дяде Косте, к деду Егору, прицепщику Васе, к другим трактористам и прицепщикам, хотя, кроме дяди Кости и прицепщика Васи, который всё время находился на сиденье плуга, со всеми остальными он встречался только раз в день, за обедом.

Первые дни Андрейка уезжал на обед в свою юрту, но потом дядя Костя строго сказал:

— Раз он помощник бригадира, прими его, дед Егор, на котловое довольствие.

— Слушаюсь! — по-военному отвечал дед Егор, который не только доставлял в бригаду воду и бензин, но выполнял и обязанности повара.

Как тут Андрейке было не подчиниться! Он остался обедать в бригаде. Через несколько часов на своей лошади, сопровождаемая Нянькой, приехала обеспокоенная мать. У неё были, так же как у Андрейки, свекольно-красные щёки, она ловко сидела на лошади в своём новом праздничном дэгыле. Весной мать всегда любит принарядиться сама, принарядить отца и Андрейку.

Мать поздоровалась с дядей Костей.

Мать увидела, что Андрейка благополучно сидит в кабине трактора, и поехала рядом с «Тимошей». Она ничего не говорила, только поздоровалась с дядей Костей.

— Сайн, товарищ Суворов! — сказала она громко.

Дядя Костя тоже сказал «сайн» и улыбнулся ей.

Улыбнулся и Андрейка. Он очень смешной — с запылённым лицом, без двух передних зубов. У него выпал ещё один зуб. Однако Андрейка уже забыл о своём желании иметь стальные, как у дяди Кости, зубы. Малахай и дэгыл на Андрейке покрыты пылью. Тут уж ничего не поделаешь: всем был хорош «Тимоша», но у него открытая кабина, не то что у «ДТ-54», на котором ездит молоденький тракторист Сеня Правосудов. Правда, дядя Костя предлагал Андрейке перейти к Сене.

— Там будешь ездить, как в «Победе», — говорил он. — Видишь, какой всегда Сеня чистый! А мы с тобой как черти грязные.

Андрейка обиделся. Неужели дядя Костя думает, что он променяет «Тимошу» на «Дэтэшку», как сам называл «ДТ-54»? Или дядя Костя всё не мог забыть того случая, когда Андрейка ушёл с трактора и поехал на «Победе» с председателем колхоза? Так тогда Андрейка был ещё глупый, не знал, что трактор зовут «Тимошей», не умел переключать рычаги, не знал даже, где у трактора находится мотор, а где тормоз. Многого тогда не знал Андрейка. А теперь он ни за что не уйдёт от дяди Кости, хотя здесь у него забивает пылью глаза, нос, уши, даже волосы под малахаем и песок постоянно хрустит на зубах…

Когда проехали до конца борозды, дядя Костя остановил «Тимошу».

— Спасибо Няньке, а то бы не нашла тебя, — сказала мать Андрейке. — Подъезжаю к вагончику, а там Рыжик пасётся да Нянька бегает. Ты пошто обедать не приехал?

— А он с нами обедал, — ответил дядя Костя.

— Нехорошо так делаешь! — Мать покачала головой. — Я обед готовила, ждала, а ты людей тут объедаешь.

— Я не сам, дядя Костя велел… — Андрейка нахмурился и перестал улыбаться.

— Вы не беспокойтесь, — сказал дядя Костя. — Андрейка ведь всё время со мной, а еды у нас хватает.

— Мешает он тут вам.

— Андрейка-то? — удивился дядя Костя. — Помогает!

Андрейка покраснел от удовольствия, это видно было даже сквозь слой пыли.

И отец и мать были уверены, что Андрейка поездит на тракторе день-два и ему надоест. Но дни проходили за днями, а Андрейка исправно уезжал на Пронькин лог. Если в тракторе случалась неисправность, Андрейка во все глаза смотрел, как дядя Костя управлялся с ней. Он был счастлив, если тракторист говорил ему:

— А ну-ка, помощник, бери тряпку да протри мотор, а то все свечи песком позабивало.

Нет, Андрейке нравилось здесь! Он видел, как Пронькин лог с каждым днём всё больше покрывается пахотой. Немало здесь поездил взад-вперёд и «Тимоша», а на нём Андрейка. Пока Пронькин лог весь не перепашут, Андрейка ни за что не расстанется с дядей Костей и «Тимошей»…