Теперь Нянька стала серьёзной, взрослой собакой и у неё оставалось для Андрейки и Кати очень мало свободного времени. Правда, по утрам она заходила в юрту, клала передние лапы на Андрейкину постель и, тыча мордой в бок, облизывала его руки и лицо. Андрейка спросонья отталкивал её. Нянька открытой пастью хватала Андрейкин кулачок, а когда не помогало и это, стаскивала овчинное одеяло, и тогда Андрейка, долго протирая глаза, окончательно просыпался.

Вот только в это утреннее время Нянька имела возможность побыть со своим воспитанником.

Потом она уходила с отарой на целый день, и Андрейка оставался с Катей.

Правда, иногда мать или отец говорили Няньке:

— Иди посмотри Андрейку.

Это было для собаки великое счастье.

Нянька мчалась к юрте, иногда за несколько километров, и уже никакая сила не могла её потом вернуть обратно.

После того как Андрейка однажды пошёл в степь разыскивать отару, заблудился и отморозил себе уши, отец с матерью решили днём не брать с собой Няньку, а, как в прежнее время, оставляли её беречь юрту. Ночью Нянька оберегала хотон, а днём была в полном распоряжении Андрейки.

Но к этому времени у Андрейки появился новый друг. Это был конь рыжей масти, которого отец привёл с колхозной конефермы специально для Андрейки. Коня звали Рыжиком.

Отару овец Арсена Нимаева должны были обслуживать три чабана, но чабанов не хватало; зато лошадей в колхозе было с избытком. Зимой их содержали в табунах и пасли, как и овец, на подножном корму. Вот почему правление колхоза охотно раздавало лошадей чабанам в отары. Колхозный шорник сделал для Рыжика седло, удобное и на загляденье красивое. И вот Андрейку посадили на Рыжика, дали в руки повод. Он очень обрадовался. Раньше Андрейку брали к себе в седло мать или отец, иногда сажали его в седло одного, но держали за ногу, чтобы не упал. Несколько раз Андрейка падал с лошади, но не плакал — очень боялся, что взрослые запретят ездить верхом. А вот теперь у него свой конь, и это куда интереснее.

Нянька следовала по пятам за своим хозяином. Когда Андрейка сидел на Рыжике, он смотрел на Няньку сверху вниз и она казалась ему маленькой.

Рыжик был удивительно умный и послушный конь. Он опускался на брюхо, а когда Андрейка забирался на него, вставал на ноги и весело ржал. Или Рыжик нагибал голову — Андрейка на неё верхом. Рыжик поднимал голову — Андрейка скатывался на спину лошади, потом переворачивался, держась рукой за гриву, и доставал повод.

Наступил в жизни Андрейки и такой день, когда его впервые взяли с собой в отару. В этот день Андрейке исполнилось ровно четыре года. Как обычно, Рыжик был удивительно умный и послушный конь.

Утром его разбудила Нянька, потом он пил солёный чай с молоком и коровьим маслом. И вдруг отец, посмеиваясь, сказал:

— Когда мне стало четыре года, то мой отец взял меня в отару чабанить. Вот и я тебя хочу сегодня взять в отару. А маму оставим дома. Согласен?

Надо ли было спрашивать Андрейку, согласен ли он! Ездить на Рыжике вокруг юрты уже надоело. Андрейка не допил свой чай, мать стала одевать его.

У Андрейки было всё настоящее, как и у отца: дэгыл — шуба из беленьких мерлушек, обтянутая сверху синим сатином и отделанная красной шёлковой полосой, унты из овчины, сшитые бабушкой Долсон как раз по ноге Андрейки. Малахай на белом меху с кисточкой из красных шёлковых ниток на самой макушке; овчинные рукавички — однопалки: когда палец замёрзнет, вытаскивай его, и он быстро согреется вместе с другими пальцами в густой и тёплой шерсти.

В общем, по виду был Андрейка чабан как чабан, только маленького роста.

Посадил отец Андрейку на Рыжика; мать наказала: как замёрзнет, пусть сейчас же едет в юрту. Нянька увивалась тут же.

Мать долго стояла около юрты и смотрела им вслед. Отара медленно двигалась к пастбищу.

Год для зимней пастьбы выдался хороший, снегу в степи почти не было, и овцам удобно было щипать прошлогоднюю траву.

Нянька уже хорошо знала своё дело: она не давала ленивым овцам отставать, а непослушным разбредаться во все стороны. Заботливо она обегала со всех сторон отару, ворчала, когда видела непорядок, а иногда и пускала в ход зубы.

Андрейка объезжал отару, подгонял овец, щёлкая длинным бичом. Но овцы почему-то не очень боялись Андрейкиного бича. Отец посматривал на Андрейку с чуть заметной улыбкой, иногда спрашивал:

— Замёрз?

Андрейка отрицательно мотал головой.

До обеда Андрейка выдержал хорошо. Ему так понравилось быть чабаном, что отец с трудом отправил его в юрту. Нянька побежала за своим маленьким хозяином. Завидев ещё издали юрту, Нянька стала лаять. Она давала о себе знать матери Андрейки. Мать вышла из двери и помахала рукой. Андрейка стегнул Рыжика и поехал рысью.

Нянька обогнала его, успела добежать до мамы, лизнула ей руку, снова помчалась навстречу Рыжику.

— Очень замёрз? — спросила заботливо Андрейку мать.

— Не-а, — ответил Андрейка, и не успела мать протянуть руки, чтобы помочь ему сойти с лошади, как он перекинул правую ногу через седло и скатился на землю.

Мать погладила руки Андрейки — они были тёплые, щёки красные, и только под носом холод выжал светлую каплю. Нянька высунула свой длинный язык, хотела было лизнуть Андрейку, но мать прогнала её.

— Нянька дура!

— Нока дура! — повторил за матерью Андрейка.

Мать прошла в юрту и положила на тарелку Андрейке большой кусок баранины, какой давала всегда отцу.

Андрейка с жадностью стал есть. Оказывается, он очень проголодался на холоде. Только через некоторое время он вспомнил о Няньке. Она сидела у двери и, часто моргая ресницами, смотрела на маленького чабана. Ей тоже хотелось есть, но она была приучена к порядку и не просила мяса, а только помахивала хвостом.

Андрейка не съел и половины куска и уже был сыт. Мать вышла в это время из юрты, и Андрейка бросил всё мясо на деревянную тарелку. Нянька быстро расправилась с куском и, когда вернулась мать, как ни в чём не бывало сидела на своём месте.

— Всё съел? — удивилась мать, увидя, что на тарелке у Андрейки ничего не осталось.

— Всё, — подтвердил Андрейка.

Пусть мать думает, что он умеет обедать, как отец. Ведь настоящий чабан съест и побольше.

С этого дня Андрейка и стал считать себя настоящим чабаном.

Правда, отец редко брал его с собой в отару. То было в степи очень холодно, то не отпускала мать, то приезжала бабка Долсон, то Андрейке хотелось одному поездить по степи, чтобы ни отец, ни мать не видели, как он скачет на Рыжике.

Часто Андрейка затевал игры с Нянькой и Катей. Он гнал изо всех сил Рыжика по степи. Нянька и Катя старались не отставать. Рыжик вначале позволял себя догонять, но потом вдруг вырывался вперёд. Катя была быстрой, но её хватало ненадолго. Нянька, вывалив язык, бежала изо всех сил и, когда уже совсем отставала, начинала сердито лаять, как будто кто-то был виноват.

Рыжик, услышав её лай, тут же сбавлял бег и останавливался. Он косил своим горячим глазом назад, хотя Андрейка изо всех сил натягивал повод.

Нянька нагоняла Рыжика, они ждали Катьку.

Андрейка сползал на землю, а трое его друзей ложились тут же, вытянув вперёд морды.

Катька, конечно, не могла улежать долго, вскоре вскакивала на свои тонкие ножки и начинала носиться вокруг.

Андрейка смотрел на неё укоризненно, Нянька начинала недовольно подвывать, да и Рыжик подавал свой голос.

И всё же её не удавалось угомонить.

Андрейка лез на Рыжика, и всё начиналось сначала.

Так развлекался Андрейка со своими друзьями.

Прошло ещё два года. За это время Андрейка подрос и стал лихим наездником. У него появился новый друг — Дулма.

Кто же такая Дулма?

Дулма

У чабана Бутид Балбаровой в юрте поселилась радость. Пасёт ли Бутид свою отару, уедет ли за продуктами в село, там, в юрте, остаётся эта радость и манит, и зовёт к себе, и заставляет торопиться обратно. Её зовут Дулмой. Ей сейчас пять лет. Это внучка колхозного чабана Бутид Балбаровой. Мать у Дулмы умерла, и теперь Дулма живёт с бабушкой. Вот уже год, как она не отстаёт от бабушки ни на шаг — с тех пор, как умерла мать. Чуть забрезжит рассвет, Дулма на ногах; быстро наденет свой маленький дэгыл, возьмёт в руки плётку, и вот бабка уже подсадила её на коня.