— Майтгею вашего, товагищ Вывих, а готов пгизнать лишь как аллегогию консолидигованной воли тгудящихся масс под мудгым гуководством большевиков…
Я подумал, когда мы плыли на «Приаме», Триглистер держал себя с Гуру посдержаннее…
— Будет вам, Триглистер, — откашлявшись, примирительно начал Гуру. Что вы лепите из мухи слона…
Я отметил, обращаясь к мнимому счетоводу, Вывих перешел на вы.
— Позвольте комиссагу самому разгуливать вопгосы, касающиеся могально-политического аспекта боевой подготовки экипажа! — отрезал Триглистер.
— Продолжайте, прошу вас, Степан Осипович, — сказал я.
— На крейсерах типа «Омаха» стоят сто пятидесяти двухмиллиметровые орудия, точно, как у англичан. Только их не по пять, а втрое больше. И, доложу я вам, плакали бы наши дела, если бы не Ян Оттович. Он, дай ему Бог здоровья… — осекшись, Рвоцкий исподтишка взглянул на Триглистера, наверняка, в ожидании нагоняя…
— Благослови Майтреюшка Яна Оттовича, — быстро вставил Вывих.
— Товарищ Шпырев, он же, еще в бытность товарищем Педерсом, служил минным старшиной на эскадренном миноносце «Стремный». Под моим началом, — добавил Рвоцкий скромно. Только я тогда был старшим лейтенантом. Мне присвоили капитанское звание, когда грянула Русско-Японская война. Перебросили из Владивостока в Порт-Артур. И, скажу вам, положа руку на сердце, господа…
— Забегите себе господина, Гвоцкий, — сказал Триглистер.
— Ах да, разумеется, — спохватился капитан. — Я только хотел сказать, никто так ловко не умел ставить минные заграждения прямо у япошек под носом, как товарищ Педерс. Ему дали за храбрость Георгиевского кавалера…
— И без кгестов, повторяю!
— В общем, Ян Оттович нас спас. Давай ставить мины прямо с кормы…
— Откуда мины на научном судне? — я просто ушам своим не поверил.
— Повезло, не сдали на склад, когда разоружались, — Рвоцкий изобразил виноватую улыбку. — Как говорят в России, не было бы счастья, да несчастье помогло. Оно, конечно, рискованно было, мины прямо под неприятельским огнем ставить, да еще на полном ходу, но что поделать, если прижало…
По словам капитана, начальник экспедиции лично возглавил им же назначенную команду минеров, кликнув добровольцев из самых отчаянных смельчаков.
— Братцы?! Кто не из пугливых?! — зычно выкрикнул товарищ Шпырев. Он стоял, широко расставив ноги, выпрямившись во весь свой богатырский рост и не обращая ни малейшего внимания на шрапнель, с воем проносившуюся мимо при каждом разрыве снаряда. — Краснофлотцы!! Есть готовые помереть за святое дело освобождения трудящихся?! Два шага вперед!!!
— Наши люди — все как на подбор, храбрецы, ведь Страна Советов делегировала на «Сверло» самых лучших своих сыновей, — вел дальше Рвоцкий. — Поэтому сразу вызвалось человек тридцать, в том числе, оба корабельных плотника. Их, правда, товарищ Шпырев с собой на корму не взял, приказал оставаться на полуюте, сколачивать салазки для мин. Понимаете, по уставу мины полагается сбрасывать либо со специального плота, либо с кормы при помощи рельсов. Без них — никак нельзя, иначе можно запросто подорвать собственный корабль, деформировав колпачки взрывателей о корму. Чтобы этого избежать, Ян Оттович велел соорудить эстакаду из деревянных брусьев. Люди работали как проклятые, под ураганным огнем. Комендоры с гнавшихся за нами крейсеров пристрелялись, и такую баню нам устроили, что минеры, когда кантовали мины на корму, скользили по крови и внутренностям павших товарищей. Каждый залп сметал людей с палубы, и тогда товарищ Шпырев заменял их новыми из числа добровольцев. Один он, — понизив голос, Рвоцкий слегка подался вперед, — как заговоренный был…
— Мы, магксисты, не приветствуем суеверия… — напомнил о себе Триглистер.
***
Церемония прощания с павшими моряками состоялась полутора часами позже, чем обещал Шпырев. Проволочка случилась по вине самого начальника экспедиции. Во-первых, ему не терпелось увести вверенный корабль как можно дальше от Макапы, пока информация о появлении советского судна шла по инстанциям. Наверное, Шпырев побаивался погони. Во-вторых, он отдал приказ не сбрасывать скорости, пока эсминец не приобретет первозданный вид боевого корабля. Как оказалось, капитан Рвоцкий запамятовал сдать на склад не одни мины, но и артиллерийское вооружение, хранившееся в трюме, и экипаж не успокоился, пока сто двадцатимиллиметровые орудия не заняли свои прежние места. Это оказалась та еще задача, устанавливать пушки на ходу, и все же советские моряки справились с ней в рекордно короткий срок. В итоге, к вечеру «Борец за свободу трудящихся товарищ Яков Сверло» ощетинился орудийными стволами самых разных калибров, как еж иголками при появлении лисы.
Также мне надлежит признать, ни Триглистер, ни Рвоцкий не преувеличивали, расписывая уникальные ходовые качества корабля. Не знаю, дал ли капитан полные обороты машине, но, когда эсминец набрал скорость, в снастях завыл ветер, а разговаривать стало тяжело. Вестовой проводил нас вниз, в каюту, но и под палубой чувствовалось, какое мощное сердце бьется в машинном отделении эсминца. Генри, едва мы обустроились, прильнул к иллюминатору. Вскрикнул от изумления, позвал меня. Мы держались левого, поросшего густым тропическим лесом берега. Скорость, с какой он струился на восток, впечатляла…
— Новейшие котлы — сжигают чистую нефть. Никакого угля. Отечественная разработка, между прочим, — самодовольно обронил Гуру, беспардонно распахивая дверь. — Говорил я вам, а вы мне не верили, полковник. А ведь «Сверло» нас прямо к цели домчит, как Пегас Персея. Того, что из эллинского мифа о Медузе, кхе-кхе…
Я вспыхнул. Признаться, Гуру допек меня этим своим Персеем.
— Простите, сэр, но вы ошибаетесь, — порозовев, сказал Генри.
— Это в чем же, юнга? — подбоченился Вывих.
— Крылатый конь Пегас принадлежал не Персею, а Беллерофонту — сыну Посейдона…
— Да ну ладно, — отмахнулся Гуру. — А разве не на Пегасе скакал Персей, когда сразил Горгону, а потом и чудище, которое хотело сожрать Андромеду? Или Персей, по-твоему, не по воздуху летал, юнга?
— По воздуху, сэр. Только у него для полетов имелись специальные сандалии, подаренные ему Гефестом. Беллерофонт тоже убил чудовище, но его звали Химерой. А потом хотел на радостях воспарить на Пегасе к Олимпу, но Зевс не позволил ему этого, выбив из седла молнией. В результате Беллерофонт стал калекой и отверженным…
Как по мне, приведенная Генри история звучала в равной степени аллегорично и мрачно. Гуру же с минуту глядел на моего мальчика растерянно. Затем перевел взгляд на меня и подмигнул.
— Каков молодец, а, сэр Перси? Разделал старого брехуна под орех, видит Индра…
— Нам греческую мифологию преподавали в лицее, — сделавшись малиновым от смущения, оправдывался Генри.
— Не падайте духом, Вывих, — сказал я. — В моих глазах — вы навсегда останетесь самым большим мастаком по части мифов, если не древнегреческих, то современных. Тут вас с пьедестала — никому не сдвинуть…
— О чем вы? — насторожился Гуру. — Что-то не пойму…
— Неужели не догадываетесь?! Вы, Вывих, мягко стелете, да жестко спать. Так, кажется, выражаются в России?
Гуру изобразил изумление. Насквозь фальшивое, как мне показалось.
— Когда мы были в Штатах, вы потчевали меня радужными историями про кисельные реки в молочных берегах, по которым мы поплывем на корабле, полученном в полное распоряжение! Что-то не припоминаю, чтобы вы хоть словом упомянули при этом начальника экспедиции Шпырева. Между тем, вот что я вам скажу, Вывих: этот ваш Шпырев совершенно не похож на человека, поступившего в наше распоряжение! Не пора ли положить карты на стол…
Если только не поздно, — мелькнуло у меня.
— Сэр Перси, — по своему обыкновению, заговорив доверительным тоном, Гуру подхватил меня под локоть. — Что мне надлежит сделать в первую голову, так это извиниться перед вами. Простите меня великодушно за этого неисправимого грубияна, любезный друг. И, поверьте, Ян Оттович, в сущности, неплохой человек. Даже прекрасный по-своему человек. Настоящий борец, я б даже сказал — Прометей! Будьте к нему снисходительны, сэр, сделайте поправку на его прошлое, а ему, уж поверьте, досталось на орехи, как мало кому еще. Он ведь, — Вывих понизил голос, — через застенки Охранного отделения прошел. Об него, говорят, жандармы три месяца к ряду папиросы тушили, хотели, чтобы он заложил товарищей по подполью. На расстрел выводили регулярно, поставят к стенке, хлоп поверх головы. А он — не спекся. Опять же, в Гражданскую басмачи захватили его в плен у стен Бухары, швырнули в зиндан, а сверху накидали гремучих змей. Прямо товарищу Педерсу на голову…
