Председатель долго еще говорил о задачах, которые встали перед колхозом.

После него выступила Николаева. Худая, с заострившимся носом, подпоясанная, как обычно бечевкой, Мария Ильинична обратилась к председателю:

— Ты, Семен Данилович, ругал нас крепко — и не зря, есть за что. Бригадир наш хватается за тысячу дел и ни одно толком не делает. Но и к правлению у нас упрек: сдается мне, что для правления наша бригада эвакуированных — чужая.

Председатель слушал ее, приложив руку к уху, молчал. Но когда Николаева остановилась, он сказал:

— Для меня все бригады равны.

— Возьми те же кормушки: верно, не сделали их! А из чего их делать? В хуторе ни одной дощечки, ни одной палки не найти. Неужто ты, Семен Данилович, не знаешь об этом? Нет уж, коль требуешь, то и помогай!

— Поможем, — сказал председатель, помедлив.

— А мы, — продолжала Николаева, — поможем нашей армии всем, чем можем. Я не накопила, не могу дать денег на постройку самолета или танка. Но вот у меня есть облигации займа — вношу облигаций на пятьсот рублей! У кого облигаций нет — пусть вносит трудоднями. И всем надо сказать, чтоб вносили, во всем колхозе. А может, и в газете про то напечатать — о других печатают, так мы, что ль, хуже других? Напечатать, пусть все помогают!

— Вот это правильно! — поддержал Лобов и встал во весь свой рост за столом. — Товарищ Николаева Мария Ильинична сказала правильно: надо написать обращение ко всем колхозникам, чтобы все собирали средства. И в газете напечатаем, обещаю!

— Если надо, — вставил Антонов, — отдадим всю свою кровь, капля за каплей!

У Антонова в эту минуту было такое преданное лицо, так он смотрел на Лобова, что Алексей вдруг не удержался и сказал:

— Это лишь самогон течет капля за каплей. А кровь надо отдавать всю сразу!

Сказал он не очень громко, но слово «самогон» было настолько неподходящим для этой обстановки, что его услышали многие, кто-то охнул, кто-то хихикнул.

Лицо Антонова медленно покрылось краской, на лбу выступили бисеринки пота. Глаза его забегали, метнулись в сторону Лобова. К счастью Антонова, председатель не слышал Алексея.

Из дальнего угла донесся голос Павлова:

— Жрать нечего, а они самогон гонят!

Многие не понимали, о чем идет речь, недовольно зашумели:

— Что болтают зря? Какой самогон?

— О деле говорите!

Алексей был сконфужен и раздосадован: как это у него вырвалось про самогон? Ничего ведь не видел, только за Павловым повторяет, как попугай! Да, а как же мука, мед? Откуда они у Антонова? И как доказать, если Павлов норовит в кусты? Ну ладно, он еще припрет бригадира фактами к стене!..

А пока что вместе со всеми Алексей внес в фонд постройки самолета двадцать трудодней и одну сторублевую облигацию, единственную, которую имел.

Собрание закончилось, и Антонов сразу увел председателя. К Алексею подошел Степан.

— Слышь, Лexa, что ты про самогон говорил? У нас в хуторе кто-то гонит, да?

Алексей промычал в ответ что-то невразумительное.

13

На рассвете Антонов постучал в окно к Тороповым. Алексей еще не поднимался, и Анна Петровна, накинув на себя пальто, открыла бригадиру дверь. Но он не вошел, лишь бросил с порога:

— Готовьте Алексея на окопы, сегодня уезжают!

И побежал куда-то дальше.

Анна Петровна стояла у открытой двери, сраженная неожиданной вестью. Вот и дождалась, что последний сын уходит из дому!.. Медленно закрыла дверь и возвратилась в комнату. Алексей словно услышал, что речь идет о нем, проснулся, но еще валялся на своей лежанке у печи. Мигающий свет коптилки упал на встревоженное лицо матери.

— Что там, мам? — спросил он.

— Вениамин Васильевич приходил — на окопы тебя берут! Сегодня.

— На окопы?

Алексей резко поднялся, сел. Сердце забилось тревожно, гулко. Так, значит, на окопы! Это Антонов нарочно его отправляет с хутора… Да, но и Лобов вчера говорил, что пошлет людей на строительство оборонительного рубежа. Так что выбор мог пасть на Алексея неумышленно…

— И зачем только нужны эти окопы? — сдерживая слезы, негромко произнесла Анна Петровна. — Фашистов же окружили!

— Какая ты, мама, непонятливая! — сказал Алексей, вертя в руках заплатанный, видавший виды ботинок: с такой обувью пускаться в дальний путь было явно рискованно. — Как же ты не понимаешь? — повторил он. — Ты думаешь, наши не знают, что надо, а что не надо делать? А ну, как немцы попытаются пробиться из Сталинграда? Верно, Федя? — обратился он к Феде, который сидел в своем углу на матраце.

Лицо у Феди было опечаленное, смущенное, он словно извинялся перед Анной Петровной, что вот он, Федя, остается здесь, а ее сына посылают куда-то на окопы.

— Сколько этих окопов оставили в сорок первом, не счесть! — сказал Федя. — Копали днем и ночью, а немец пойдет где-нибудь стороной — и вся работа прахом!

Обувая второй ботинок, Алексей принялся развивать свои соображения о значении оборонительных сооружений. Анна Петровна была с ним согласна, но ей — ой как не хотелось расставаться с сыном.

— А почему ты должен ехать? Другие тоже могут.

— Так я ж комсомолец, мама!

— У тебя вон и обуви нет — сразу ноги обморозишь!

— Почему — сразу? — не согласился Алексей. — Может, вовсе и не сразу!

Но Анна Петровна решила действовать по-своему. Пока Алексей умывался, она пошла к Антонову. Бригадир только-только возвратился откуда-то, стоял посреди комнаты, когда появилась Анна Петровна. Встретил ее настороженным взглядом.

— Что? — спросил он. — Где Алексей?

— Дома, — ответила Анна Петровна. — Только ему не в чем ехать, Вениамин Васильевич! Куда ж он в рваных ботинках?

Антонов смерил ее с головы до ног, помолчал. Потом повернулся, сел на лавку и, придерживая валенки рукой, поочередно снял их со своих ног. Стоя в белых шерстяных носках на глиняном полу, протянул валенки Анне Петровне.

— Пусть обувает мои!

Смущенная, Анна Петровна отказалась:

— Что вы, Вениамин Васильевич! А как вы?

— Перебьюсь как-нибудь!..

Анна Петровна слабо протестовала:

— Это ваши валенки, так не годится!..

— В первую голову — все для фронта, для победы! — заявил Антонов. — Валенки нам на бригаду дали, так что пусть обувает! И пусть поторопится: часа через два в путь!

— А кто еще поедет? — только и спросила Анна Петровна.

— От нас трое: Алексей, Николай Иванович и Полякова. Остальные из центральной бригады.

Когда Анна Петровна вернулась домой с валенками, Алексей очень удивился, но сразу же переобулся, не испытывая при этом никакого угрызения совести: бригадировы так бригадировы, ему все равно, лишь бы было тепло. Узнав, что Николай Иванович тоже едет на работы, побежал к старику. Павлов только вернулся со скотного двора, где дежурил, и уже все знал лично от Антонова. Видно, они крепко поговорили между собой, потому что Павлов, сидя на лавке, ожесточенно ругался и произносил какие-то не очень внятные угрозы.

— Я тебе покажу! — рычал он в пространство, где по его расчетам должен был находиться Антонов. — Избавиться хочешь? Я от тебя скорей избавлюсь! Ты у меня вот где сидишь — в кулаке!..

Алексею расхотелось говорить со стариком, и он возвратился домой. Там уже хлопотала мать, собирая ему вещи в дорогу, а Федя прилаживал к мешку лямки, чтобы Алексею было удобно нести за плечами. Комптон, наблюдая все это, улыбался снисходительно и ободряюще одновременно.

— Ну что, молодой человек, в путь? Помни, Алексей, все великое начинается с дороги!

Алексей не нашелся, что ответить, неясно было, подбадривает он или подшучивает. А Федя сказал с сожалением:

— Вернешься — нас, может, и не застанешь…

— Почему? — удивился Алексей. — Я ж через две недели вернусь!

— Служба, брат! Тут не через две недели — через два часа могут снять и бросить за тыщу верст!