Герлин больше не бросила ни одного взгляда через перила балкона. С бешено стучащим сердцем она поспешила вниз по ступеням, а потом через двор, где ей вслед бросали насмешливые взгляды два незнакомых рыцаря. Ей следовало не забыть о гонце в Нойенвальде! Стараясь держать себя в руках, она спустилась с погреб и наполнила кувшин лучшим красным вином, которое только было в крепости. Ей вспомнилось, что она делала то же самое, когда приехал Соломон из Кронаха… Нет, она сошла с ума, ей не следовало даже думать об этом!

А затем она услышала, как со скрипом стали подниматься ворота крепости, и увидела, что, еще до того, как их подняли полностью, во двор проскочил небольшой черный жеребец. При этом всадник пригнулся к шее лошади — и это точно ей не привиделось! Так безрассудно ворваться в крепость мог лишь Дитмар, и теперь она услышала и его звонкий голос:

— Матушка!

Герлин едва не выронила кувшин, однако поставила его и обняла сына. Ее радости не было предела. Не только потому, что Дитмар снова был рядом, но и потому, что ее видение можно было теперь легко объяснить: разумеется, Дитмар восседал на лошади так же, как и его приемный отец и наставник Флорис. И, конечно, при этом его светлые волосы развевались на ветру. Счастливая Герлин утонула в его объятиях, но Дитмар вскоре разомкнул их — остальные всадники въехали во двор крепости, и Дитмару не терпелось представить матери Софию.

— Я так рад снова оказаться здесь! — ликовал он. — А вот, матушка, и София!

Он отступил, давая ей увидеть других всадников, но Герлин не успела рассмотреть светловолосую девушку на серой кобыле. Она пошатнулась, заметив Соломона из Кронаха… и Сирену… Она знала, что мулица уже давно должна была умереть — или же находиться с Мириам в Гранаде.

— Это не можешь быть ты… — одними губами прошептала она мужчине, который как раз с трудом спешился. — Ты ведь погиб в Париже!

Соломон покачал головой:

— Герлин…

Он хотел попросить ее взять себя в руки, хотел объяснить… но, всегда красноречивый, не мог вымолвить ни слова. Он был не в силах отвести взгляд от этой женщины, от ее красивого благородного лица, ясных глаз, синих, как летнее небо, которые сейчас выдавали ее растерянность. От ее высокого лба, на котором почти не было морщин, лишь в уголках ее полных, мягких губ прятались несколько тонких линий. Соломону хотелось знать, поседели ли ее волосы, — он не мог их видеть, Герлин спрятала их под простым покрывалом.

Дитмар рассмеялся:

— Вот ты удивилась, матушка, не так ли? Я сказал господину Соломону, что ему следует поехать с нами. Он хотел пока расположиться в деревне, чтобы мы могли подготовить тебя, но я уверил его, что ты обрадуешься.

Ни Соломон, ни Герлин не обратили на него внимания. Они не отводили глаз друг от друга, и Герлин вскоре поняла, что перед ней не призрак. Призраки не стареют и не устают, а Соломон выглядел изнеможенным. Его когда-то узкое лицо теперь было очень худым, и его испещряли глубокие морщины. Его темные волосы все еще были густыми, но в них появились серые пряди, и хоть он держался прямо, как и прежде, но опирался на седло мулицы, словно ему было тяжело стоять. Лишь его теплые зелено-карие глаза, похоже, совсем не изменились. В них Герлин видела любовь — и страх.

— Ты рада? — осипшим голосом спросил он.

Герлин вздрогнула.

— Ей следует сперва прийти в себя… Разве вы не видите, что она потрясена? — прозвучал мягкий, певучий голос, и в нем улавливался упрек. — Разве можно так сразу набрасываться на нее? Она ведь думала, что он мертв. Как будто недостаточно того, что я…

Изящная девушка стала между Герлин и Соломоном. На ней было темно-зеленое платье для верховой езды, поверх него — широкий плащ, и она куталась в него в поисках защиты, заметив взгляды рыцарей во дворе. Она присела перед Герлин в глубоком реверансе.

— Я София Орнемюнде, — представилась она и запнулась. Только что ей было жаль Герлин, но сейчас она вспомнила, что эта женщина убила ее отца. — Я…

Герлин вспомнила о своих обязанностях хозяйки. Ей следовало поприветствовать девушку — она не должна была почувствовать холодность хозяйки Лауэнштайна, что она сама испытала много лет назад. Она протянула Софии руку и, подняв ее из реверанса, обняла, а затем по-родственному поцеловала ее.

— София, я счастлива, что Дитмар отыскал тебя и что ты последовала за ним в его крепость. Несмотря на все, что произошло между нашими семьями. Больше всего я хочу, чтобы ты была счастлива здесь. Мой супруг Дитрих был прекрасным человеком, и я надеюсь, что мой сын пошел в него. Да благословит Господь ваш брак и одарит вас множеством детей!

София залилась краской и поблагодарила ее. Она опасалась, что возненавидит эту женщину, но дружелюбный прием тут же расположил ее к Герлин.

— Прежде им нужно заключить брак! — рассмеялся Рюдигер. — Ты не поверишь, но они благонравно живут вместе, чтобы принести клятвы верности в Лауэнштайне! А теперь обними меня, сестренка! И прекрати наконец глядеть так, словно ты увидела призрака!

Внезапно Герлин оказалась в очередных объятиях, причем она испугалась, когда Рюдигер обнял ее лишь левой рукой, в то время как правая бессильно висела на перевязи. К тому же он истощал… Ей придется откормить его, прежде чем отправить в Фалькенберг.

— А это моя супруга Женевьева из Фалькенберга!

Рюдигер подтолкнул вперед Женевьеву, и Герлин с трудом выдавила из себя приветствие. Она тут же перешла на французский, чтобы девушка не чувствовала себя не в своей тарелке. На самом деле для нее это было легко — она свободно владела языком, но в этот день пережила слишком много потрясений.

И все же Герлин снова вспомнила о кувшине с вином.

— Я такая негостеприимная хозяйка! — заметила она. — Не хотите ли вы выпить вина?

Рыцари были не против, в то время как девушки чувствовали себя во дворе крепости скорее неуютно. София настороженно посматривала на слоняющихся без дела рыцарей. Дитмар сказал, что в Лауэнштайне все изменилось, но ей так не показалось. Она испуганно куталась в плащ.

Между тем к ним подошел виночерпий и, в соответствии со своими обязанностями, протянул Дитмару и Рюдигеру по кубку. Евреев обслуживали в последнюю очередь, и Герлин сама наполнила кубок для Соломона. Она вздрогнула, ощутив прикосновение его пальцев, когда он принял вино. И он снова зашатался. Похоже, ему было тяжело наступать на левую ногу.

— Вам нужно присесть, господин Жер… господин Соломон! — Заботливая София заметила его неуверенность, но ей все еще было непривычно называть его настоящим именем. — Долгая поездка вас изнурила.

Соломон слабо улыбнулся.

— Никакая поездка не может быть слишком долгой или слишком утомительной, если она ведет к даме сердца, — прошептал он — так тихо и сипло, что его услышала лишь Герлин. — Но нет, это ведь слова Флориса, не так ли? Или же Дитриха…

— Мне все равно, что вы говорите сегодня! — неожиданно резко сказала ему Герлин. — Вам следовало заговорить раньше! Мы с Флорисом думали, что вы мертвы. Я скорбела по вас до… — До сегодняшнего дня, хотела она сказать, но оборвала себя.

Взгляд Соломона затуманился, когда Герлин учтиво, но отстраненно обратилась к нему на «вы».

— Поначалу я не смог этого сделать, — тихо произнес он. — А потом… Когда я узнал, что вы… что вы снова с Флорисом…

— Но ведь он наверняка был бы рад вас увидеть! — простодушно сказал Дитмар. — Отличное вино, матушка! Мы будем пить его, после того как войдем с Софией в круг рыцарей, не так ли? Но что, ради всего святого, они тут делают? — Он указал на рыцарей во дворе крепости, чьи взгляды, которые они бросали на женщин, ему не понравились. Рыцари ухмыльнулись в ответ на его вопрос. — Кто вы такие? Я не припоминаю, чтобы приветствовал вас в своей крепости. Вы из чьей-то свиты? Какого-то гостя? Тогда вам наверняка следует позаботиться о лошадях вашего господина, или начистить его доспехи, или заняться чем угодно, для чего он вас притащил сюда. Думаю, точно не для того, чтобы вы бродили по двору моей крепости и заглядывались на девушек.