Между тем обитатели все еще не захваченных городов и крепостей получали достаточную поддержку и не голодали. Однако, как и прежде, путешествовать было опасно, никто не знал, где можно попасть в руки банде распутных крестоносцев. Поэтому Мириам и Аврааму пришлось отложить свои планы вернуться в Аль-Андалус. Мириам заботилась об «осиротевших» придворных графини, тем более что многих девушек пока невозможно было отправить домой. Вместе с Женевьевой она взялась за их воспитание, причем больше внимания уделяла чтению и письму, математике и астрономии, чем музыке, танцам и изящному рукоделию. Вместо того чтобы упражняться в учтивых речах, девушки изучали языки. Женевьева преподавала латынь и греческий, Мириам считала важным, чтобы они понимали итальянский и немецкий.

— Но для спасения их душ лучше, чтобы они читали священные тексты, а не сказание о Кримхильде! — доказывала Женевьева.

— Женевьева, если они захотят прочесть ваше любимое Евангелие от Иоанна, вам придется преподавать им арамейский, — заметила Мириам, которая была совсем не согласна с девушкой. — Но поскольку вы каждый день читаете его им вслух, они и так уже знают его наизусть. Некоторые истории о приключениях весьма поучительны: в сказании о Кримхильде женщины не ждут, пока рыцарь убьет дракона, они сами берут в руки меч. Мне это напоминает о моей катапульте.

Мириам и Соломон проводили время в тесной крепости, выполняя свое обещание — создавая оборонные орудия. Сперва по отдельности, соперничая друг с другом, затем вместе, после того как они определили, что их споры о правильном соотношении высоты осевого подшипника и длины плеча катапульты приносят плоды. Наконец они решили строить патереллу, вращательное орудие, сила выстрела которого зависела от степени скручивания ремней внутри машины. Построить ее было сложней, чем простой требушет, который работал по принципу рычага. Однако ко всему прочему патерелла была небольшой и легкой в управлении. Наконец Соломон и Мириам построили модель орудия, которую Авраам, словно большой ребенок, с радостью опробовал с младшими девушками. Зарядить патереллу было непросто, но они быстро во всем разобрались.

— Это потрясающе, Ариана швырнула булыжник на шесть локтей! — восхитился Авраам и назначил девушку главным мастером патереллы.

— Важно не только расстояние, нужно еще и уметь целиться, — заметил Соломон и снова углубился в вычисления угла наклона держателя на плече орудия, сравнивая длинную и низкую или короткую, но высокую траектории полета камня.

Авраам занимался испытаниями и вскоре понял, что эффективность катапульты зависит не только от вычислений, но и от таланта мастера. Некоторые воспитанницы были более одаренными, другие — менее, и именно у Женевьевы, которая как будущая Совершенная на самом деле должна была проявлять миролюбие, открылся врожденный талант орудийного мастера.

— Ты можешь вычислять сколько душе угодно, Ми… э-э… Айеша! — Аврааму все еще было сложно играть роль мавра, тем более что Мириам уже не надевала свои восточные наряды, не употребляла арабские выражения и вела себя как дочь еврейского торговца с необычными интересами, кем она изначально и была. — Но ты ни за что не сумеешь попасть в цель столько раз, сколько попадает эта маленькая Совершенная.

Авраам продемонстрировал жене модель крепости из дерева, которую он построил, чтобы упражнения в стрельбе из крошечной катапульты стали интересней.

— Не называй ее маленькой Совершенной, это выводит ее из себя, — сказала Мириам и внимательно осмотрела подпорченную лицевую часть «крепости». — Она могла бы сейчас пройти обряд крещения, но считает, что должна еще покаяться.

— Как бы она себя ни называла, она с первого же раза снесла четыре из пяти уборных и два балкона этой осажденной крепости. Ей следует бросить эту идею с крещением, она нам нужна в качестве канонира.

Мириам рассмеялась.

— Но прежде нам придется кое-что изменить в патерелле, — пробормотала она. — Все эти штуки создавались как осадные орудия, однако нам она нужна для обороны. А значит, пущенные из нее камни должны перелетать через стены нашей крепости или лететь со стен вниз. А для этого ее следует сделать меньших размеров и более удобной для перемещения.

— И, возможно, более простой в использовании, — заметил Авраам, думая о девушке-канонире.

В отличие от девушек и совсем юных оруженосцев, рыцари едва интересовались орудием. Большинство из них, похоже, не понимали, что эта крошечная игрушка — лишь модель очень большой, вполне боеспособной машины. Рыцари вообще весьма скептически относились ко всем нововведениям. Соломон тщетно пытался побудить их упражняться в стрельбе из лука. Он сам владел основными приемами и мог начертить схему лука и попросить столяров изготовить его, как и намного более сложную катапульту. Он мог бы обучить воинов, и наверняка нашлась бы парочка прирожденных стрелков, которые достигли бы неплохих результатов. Но рыцари противились. Они не хотели отказываться от своего традиционного оружия.

Все же вскоре Фламберт де Монтальбан, замученный сестрой и вдохновленный Софией, согласился поэкспериментировать. Чтобы понравиться Софии, Фламберт сделал бы что угодно. Он перестал бояться играть с огнем и теперь ухаживал за девушкой по всем правилам «высокой любви». София уже не сопротивлялась так, как прежде. Терпение Фламберта приносило плоды: через время София оценила его кротость и приветливость, тем более что рыцарь был привлекательным и умел играть на лютне, как никто другой. И он был рядом, в то время как Дитмар из Лауэнштайна постепенно становился для Софии рыцарем из снов. Со времен их короткого романа в Майнце прошло уже почти три года. С тех пор она ничего о нем не слышала, и его образ начинал блекнуть. Действительно ли они были созданы друг для друга? Вернется ли она когда-либо в Лауэнштайн?

Воспоминания Софии о крепости отца также блекли — что на самом деле было неплохо, поскольку она переставала быть робкой и бояться встречи с любым представителем противоположного пола. Но хотелось ли ей еще вернуться в родные края, где всегда было сыро и в основном холодно, если здесь она грелась в лучах солнца и преданной любви Фламберта?

Однако для нее ложкой дегтя все еще оставалась его вера и то, что он из-за нее подвергался опасности. Софию невозможно было убедить принять веру альбигойцев, многое в их учении казалось ей нелепым. И именно это заставляло ее сомневаться в своей зарождающейся любви к Фламберту. Возможно, она была бы готова принять его веру, если бы любила его так сильно, что могла бы умереть за него. А вот с Дитмаром все было по-другому, во всяком случае, так ей помнилось. Но тогда она была совсем еще юной, к тому же не находилась на волосок от смерти. Теперь ситуация изменилась. Хоть их побег из Тулузы прошел довольно гладко, рыцари и девушки все же видели в городе огонь, когда под покровом ночи ехали к Монтальбану, и не осмелились спросить, не горели ли это костры, на которых сжигали еретиков. Софию приводила в ужас любая смерть — на костре или от меча крестоносца. Если она когда-либо вообще вступит в отношения с Фламбертом, то лишь в случае, если он обеспечит ее безопасность!

Однако пока она позволяла ему окружать ее заботой, писать для нее песни и воспевать ее красоту. Впрочем, в переполненной крепости и заниматься больше нечем было. София работала в огороде, обучала младших девушек кройке и шитью и, разумеется, посещала богослужения. Но в Монтальбане не было развлечений, и причиной тому была не вера альбигойцев. С ограничением передвижения на юге Франции прекратился и поток новостей, которые приносили трубадуры и странствующие рыцари. Так что София не получала никаких вестей из Лауэнштайна, хотя историю о терпении юного рыцаря, который целую вечность стоял под стенами крепости, где была заключена его возлюбленная, и не обстреливал крепость, чтобы не подвергнуть девушку опасности, давно уже вплели в свои песни о любви трубадуры.

Итак, жизнь в крепости протекала мирно, пока весной 1216 года граф Тулузский не появился в Марселе.