От подобных мыслей она почувствовала что-то вроде головокружения, и именно с той минуты Печальная Икка стала тем, кем стала — романтической коровой с широкими взглядами на жизнь.

«Конечно, есть ещё медведь… Но разве кто-нибудь слышал что-нибудь о медведе, ожидающем чего-то БОЛЬШЕГО, чем хороший урожай мёда?» — последний довод убедил её окончательно.

Вот потому-то Печальная Икка так старательно плескалась в росе, прежде чем войти на рассвете в берёзовую рощу. Она хотела стать самой красивой коровой, какую только возможно себе представить, чтобы Берёзовому Слону не пришлось пожалеть о сделанном выборе, когда они наконец встретятся. Икка всецело поверила в своё высокое предназначение и теперь стремилась ему соответствовать.

— Мы, коровы, должны быть на высоте… — объясняла она какому-нибудь нахальному зяблику, который бойко и звонко интересовался, почему она бесцельно шляется по лесу с утра до ночи и всех поучает вместо того, чтобы строить гнездо и высиживать птенцов или — КАК ТАМ ЭТО называется у коров — телят?

— У меня есть идеалы, — хрустально вздыхала Икка и уходила искать Берёзового Слона на другом краю Нечаянного Леса. Что ж, такое, говорят, бывает не только с коровами…

Когда-то, а по меркам Нечаянного Леса так и давным-давно, Печальная Икка, замечтавшись, споткнулась о коряжку и обронила глиняный колокольчик. Ну, обронила и обронила, да вот беда — он так неловко ударился о землю, что от гладкого красно-коричневого бока отлетел осколок. Колокольчик сразу лишился всей своей звонкости и «колокольчатости». Теперь вместо весёлого перезвона в нём раздавался глухой, невнятный перестук — «бум-дум-гум».

Несколько недель Икка была безутешна.

— Корова без колокольчика — всё равно, что лысая ёлка! Просто верх неприличия! — жаловалась она всем и каждому на свою беду и заливалась слезами. То здесь, то там в Нечаянном Лесу возникали мелкие лужицы и небольшие болотца. В одной такой лужице успела даже поселиться лягушка. Целую ночь она радостно распевала, радуясь обретённому (собственному!) болоту, но на следующий день Икка, оглушённая звонким кваком, отправилась плакать в другое место, болотце мгновенно пересохло и незадачливой квакушке пришлось подыскивать себе новое место жительства.

В конце концов, подружки-сойки подарили Икке новый колокольчик — вдвое звонче прежнего — медный, небьющийся и сияющий. Где они отыскали такую красоту, Бог весть, но романтическая корова надела его и зарыдала от счастья. Временами, когда на неё находила меланхолия, она, правда, любила пожаловаться, что новый медный звон недостаточно нежен и деликатен, но втайне Икка очень гордилась новым колокольчиком. Он так замечательно блестел на солнце!

А старый колоколец так и остался лежать под коряжкой, зарастая травою и мхом. И в один совсем непрекрасный день (никто точно не помнил, когда это произошло, но все сходились на том, что была то ли пятница, то ли суббота), из разбитого колокольца выбралось нечто, а вернее, некто: маленькое, востроглазенькое, с синей шёрсткой, сбившейся в иголочки, и длинными любопытными усиками. Оно пробежало по коряжке, деловито извлекло из-под неё маленькую медную пушечку и оглушительно выстрелило, прямо под ухом у задремавшей Печальной Икки. Так в Нечаянном Лесу появилось Мелкое-Вредоносное-Создание.

(Вот тебе урок — не разбрасывай вещи где попало, никогда ведь заранее не знаешь, что в такой брошенной вещи заведётся… Вдруг, откуда ни возьмись, выберется из брошенного носка эдакое, вредоносное… И что потом прикажешь с НИМ делать?)

Никто не знал, откуда оно, создание, взялось, и как его зовут, но все очень скоро поняли, что главная цель его жизни — устраивать окружающим неприятности и чинить всяческие каверзы. А поскольку было оно крошечное, юркое и смышлёное, то избежать его проделок не удалось никому.

Именно оно — Мелкое-Вредоносное-Создание смолой прилепило на затылок почтенному и подслеповатому филину петушиное перо. «Это было, конечно, очень забавно, но совсем невежливо по отношению к старику», — посмеиваясь, говорили потом в Лесу. И трещотку к хвосту трусоватого зайчишки привязало тоже оно. Бедняга бежал от неё, пока совершенно не выбился из сил, и только тогда, упав ничком, сообразил наконец, что два часа удирал сам от себя, и разревелся от обиды.

(Поговаривали: взрыв в кладовке у дядюшки Енота тоже учинило Создание, но я-то совершенно точно знаю, кто настоящий виновник… Там постарались двоюродные племянники дядюшки — им вздумалось заново изобрести порох. Изобрести-то они его изобрели, но кладовку пришлось отстраивать заново. Понятное дело, шалуны не возражали против подобного объяснения).

Всякий раз, сотворив очередную каверзу, Мелкое-Вредоносное-Создание выкатывало откуда-то (каждый раз из нового тайника) свою маленькую медную пушечку и принималось оглушительно палить. Одно время за пушечкой в лесу охотились никак не меньше, чем за Созданием, да никому так и не удалось обнаружить, где оно её прячет.

Мелкое-Вредоносное-Создание тратило много сил на то, чтобы привлечь всеобщее внимание, но не прошло и пары лет, как в Нечаянном Лесу к нему привыкли и замечать перестали. Только самые робкие звери вздрагивали теперь, когда оно стреляло из пушечки, остальные же продолжали спокойно заниматься своими делами. Хотя и вздыхали по привычке: «Ну когда же это Создание наконец уймётся…»

Мелкое-Вредоносное-Создание стало для Нечаянного Леса привычной напастью, вроде весенних паводков и летнего комариного зуденья. Шалости, которые повторяются изо дня в день, — это такая скука…

Только единожды ему удалось снова оказаться в центре внимания. И то не по своей воле. Как-то раз в Нечаянный Лес залетела Сорока, чтобы прочесть его обитателям лекцию о воспитании детей. С детьми в Нечаянном Лесу неплохо справлялись и без чужих советов, но на лекцию пришли все, даже бездетные и одинокие звери. Сороку уважали, она знала невероятное множество умных, загадочных, совершенно непроизносимых слов. Ее ходили слушать для общего развития.

(Что такое общее развитие?… Ну, как тебе сказать… Это такое развитие, что вообще-то никому не нужно… Но в общем — всеми приветствуется).

В конце лекции, когда размякшие от обрушившейся на их головы премудрости слушатели всецело уверились, что с такими грандиозными познаниями, как у доктора Сороки, можно воспитать «по науке» даже личинку жука-короеда, кто-то из них вздохнул — вот бы нам Создание перевоспитать… — и рассказал историю Мелкого-Вредоносного от первой трещины на колокольчике до последней шалости.

Сорока разволновалась так, что даже перья на голове у неё стали дыбом. Она воскликнула «расизм!» и добавила что-то про дискриминацию (слушатели прилежно записали).

— Вы все невзлюбили бедное создание только потому, что у него синяя шёрстка. А ребёнку нужно самовыражение. Самовыражение и простор для творчества!

Ухватившись за эти мудрёные слова, доктор Сорока так разошлась, что прочитала ещё целую лекцию, обогатив Нечаянный Лес пятью новыми словами на «изм», смысл которых никто не понял даже приблизительно. Аплодировали ей стоя, а она скромно раскланивалась, покачиваясь на ветке, и шептала охрипшим голосом:

— He стоит благодарности, друзья мои, не стоит благодарности…

Дед Ёж проворчал:

— В мои-то годы шалунам сначала давали взбучку, а уже потом смотрели, синее у них брюшко или, к примеру, оранжевое…

Но его никто не услышал. (Старый Ёж был глуховат, и сорочье красноречие на него не действовало).

В тот вечер не было в Нечаянном Лесу норы или гнезда, где не обсуждали бы, как перевоспитать Мелкое-Вредоносное-Создание при помощи современных методов. Но поутру Сорока улетела, лекция забылась, а Создание как шалило, так и продолжало шалить, не обращая никакого внимания на то, что к нему теперь относятся с пониманием.