— Налейте мне в глаза мыльной воды, отведем! — Кука состроил смешную рожу и девчушка улыбнулась.

Мы несли ее попеременно — каждый хотел ощущать причастность к спасению ребенка, при этом весело перекидывались словами, как будто и не было между нами никакого скандала. А девчушка всхлипывала и улыбалась, и рассказывала о своих приключениях:

— Я собирала ягодки… Водицу из лужицы пила… Видела лошадку с рогами…

Когда мы вышли из леса, навстречу нам выбежала вся деревня. Нас окружили, посыпались вопросы:

— Где нашли Анечку? Кто сами будете?

Мы сбивчиво отвечали, представляли друг друга, похлопывая по плечам. Мы были в ссадинах, в лепешках грязи, колючках, но счастливые.

Когда жители деревни узнали, кто мы такие, к Котлу с Кукой выстроилась очередь желающих узнать свое здоровье. Котел всех прослушивал стетоскопом, измерял давление тонометром. Прошедших консультацию у Котла, еще раз ощупывал Кука и, без всяких инструментов, подтверждал диагноз, и добавлял:

— Все болезни от мрачных мыслей. Жизнерадостные люди редко болеют. Почаще думайте о хорошем и делайте соседям добрые дела.

Потом прибежали родители девчушки, расцеловали нас и сразу же предложили остановиться у них на несколько дней, а когда мы вежливо отказались, взяли с нас обещание приехать к ним на следующий год.

Мы вышли из деревни и, не сговариваясь, направились к реке. По пути Котел с Кукой продолжали обсуждать своих пациентов.

— Я всем советовал беречь нервы, — похохатывал Котел, — и семью. Счастье-то ведь прежде всего в семье. Что может быть прекрасней ощущения своей необходимости другим? В некотором смысле.

— Я советовал неслабо работать, — бормотал Кука. — Перед работающим человеком отступают все болезни, верно Чайник? — Кука подмигивал мне, давая понять, что мы-то с ним единомышленники и что дружба, скрепленная испытаниями, особенно крепка, а с Котлом иногда можно и поспорить, ради вот таких прекрасных примирений.

Мы подошли к реке и я увидел наш, ставший уже родным, плот…

Самое время сказать: за наше путешествие выпадали всякие дни, но этот был самый яркий, а если учесть и сверхактивное солнце, то и яркий во всех отношениях.

Для ночевки мы выбрали мелкий залив с оборкой прибоя, и сразу после ужина забрались в палатку. Котел взял гитару, и мы затянули песню о дружбе. Мы пели стройно и громко, и скоро песне стало тесно в нашей обители, она забилась о брезент, хотела вырваться на простор.

Потом мы уснули; во сне я ел оладьи с медом.

Утром, сразу после завтрака, мы отчалили.

Уже чувствовалась близость города: на берегах мелькали полосатые переезды и белые зубья шоссе. Мы прибрали вещи на плоту, привели себя в порядок и плыли довольно красиво. От перегрева на нашей мачте потекла смола и, то ли на ее запах, то ли на яркую кофту Куки, к плоту слетелись бабочки; они, как летающие цветы, эскортировали наш плот, создавая дополнительный эффект. Так с бабочками мы и плыли до того момента, когда перед нами открылся белокаменный городок.

А теперь, ребята, хорошенько подумайте, что ждало нас на берегу? Толпа встречающих — вот что! Как только мы причалили, к нам бросились сотни людей. Оказалось, слава о нас, как о спасителях девчушки, катилась впереди плота. Нас встречали как героев, с духовым оркестром. Любители автографов обнимали нас, тискали, душили. Котел раздавал направо и налево наши вещи, словно это не ценности, а всего лишь пирожки. Кука без устали пересказывал наши приключения, явно приукрашивая события. Кстати, и после поездки он частенько добавлял что-то свое. Так наше кораблекрушение он сравнивал с гибелью «Титаника»: все уже происходило на море, в шторм, среди акул, при этом Кука добавлял:

— Скромность снова стала модной, но разорвите меня на части, я находился в самом пекле.

Я в этой суматохе по-деловому показывал зарисовки стоянок.

Когда страсти немного утихли, нас пригласили в пароходство. Нас приветствовал сам глава городка. Поблагодарив за спасение девчушки, он сказал:

— Памятник вам, конечно, не поставим, но обедом угостим.

Стол обставили талантливо: окрошка, самовар, баранки, но какая-то догадливая старушка принесла вареную картошку, огурцы и квас, и стол накрыли еще талантливее. От нашего имени выступил Котел. Щеголяя модными словечками, он заговорил о нашем плавании, сильно искажая истинное положение вещей, присваивая себе часть общих заслуг. В какой-то момент я вскочил и хотел призвать Котла к справедливости, но меня остановил Кука:

— Пусть ловит кайф. И раньше его шуточки были дурацкие, но они снимали напряжение, они — неслабая защита от унынья. Мы-то с тобой знаем, как все обстояло, что я играл главную роль.

Я усмехнулся, но когда Котел закончил выступление, объявил:

— Вернусь домой, опишу всю поездку. Опишу все, как есть.

Кука сразу схватил меня за локоть:

— Не забудь написать про все мои достоинства. Особенно верность дружбе. Ты же знаешь, я за друзей стену сломаю.

Котел толкнул меня в бок:

— Отметь, что я игрой на гитаре скрашивал путешествие.

В Москву решили лететь на самолете местной авиации. Аэропорт представлял собой обычную избу с флюгером и радиоантенной, и в нем работал всего один человек — он был и начальник аэропорта, и диспетчер, и радист, и кассир. За избой виднелась взлетная полоса — травянистая поляна, на которой паслись козы и гуляли куры. Перед взлетом маленького самолета «кукурузника», на поляну начальник пустил овчарку, и та разогнала живность.

…«Кукурузник» чихнул, затарахтел, его забила дрожь; рокот мотора перешел в гул, дрожь превратилась в тряску; «кукурузник» понесся, подпрыгивая на кочках, потом взлетел. Я посмотрел в иллюминатор. Внизу мелькнула изба-аэропорт, какие-то постройки, шоссе и светлая лента реки, на которой, точно чешуя, блестела солнечная рябь. Виднелись баржи, лодки рыбаков. «Кукурузник» забирался выше; баржи превращались в черточки, лодки — в точки, река сузилась до узкой змейки, потом исчезла совсем.

…В качестве приложения ко всему вышесказанному, добавлю: когда Кука узнал, что я пишу этот очерк, он предоставил мне свой дневник, с тайной надеждой на соавторство. Вначале я хотел упомянуть его имя, чтобы в случае провала книги ответственность делить поровну, но потом подумал, что в случае успеха ведь и славу и гонорар придется делить на двоих, и отказался от его услуг. Я только бегло пробежал его каракули, а потом засунул под хромую ножку стола.

И все же приношу благодарность Куке за готовность помочь, что равносильно помощи, а также Котлу, которому часть рукописи я читал по телефону и он вносил уточнения. Разумеется, благодарю их не слишком горячо, а то еще задерут носы, а вот вам, ребята, — большущая благодарность! За то, что дослушали меня до конца.

Ну, а теперь, ребята, если вам интересно, расскажу, как сложились наши судьбы в дальнейшем.

Во время путешествия на плоту нам троим вместе было семьдесят лет, а теперь — ого сколько! Как вы догадываетесь, мы обзавелись семьями, чего-то добились в работе, но представляете, в нас все то же мальчишество, те же привязанности — каждое лето мы по-прежнему отправляемся путешествовать (ведь молодость это не лицо без морщин, не джинсы и кроссовки — это состояние души). Мы стали закадычными друзьями, и никакие жизненные передряги не испортили наши отношения, даже жены не смогли нас поссорить. Вы поняли мою глубокую мысль? Обычно как? Перед женитьбой мужчина клянется, что он с друзьями до гроба, а потом жена быстро разгоняет его дружков, а его самого прибирает к рукам, отучает от «вредных привычек» и, как бы это выразиться, ну старается подмять под каблучок, что ли. Женщины ведь быстро прощупывают слабые стороны мужчины и давят на них. Загляните в любую семью, кажется, вождь мужчина — он хорохорится, чего-то бурчит, а жена знай гнет свое, вертит им как хочет.

У меня-то все не так, смею вас уверить. Я-то из другого теста. Вы же помните мою исключительную осмотрительность. Остался холостяком, говорите? Нет, тут вы не угадали. Я женился конечно, но сразу же поставил свою избранницу на место. Во мне, понимаете ли, нежность сочетается с твердостью. А вот мои друзья… Вы и вообразить не сможете, какое жалкое зрелище они представляют — этакие затюканные муженьки, осажденные повседневными заботами и требованиями своих благоверных. Но надо отдать им должное — целый год они ходят замученные семейным счастьем, а с наступлением лета распрямляются, в их голосах появляются жесткие нотки, они перебирают походное снаряжение, перезваниваются. Их жены, разумеется, это предвидят и не сидят сложа руки: выдумывают им разные срочные дела, достают путевки на юг, а то и имитируют болезни. Но в моих друзьях уже началось брожение, их все сильнее охватывает страсть к странствиям.