«Ничего себе, пропал ребенок! — подстегнутый тревогой, я вскочил на ноги. — Если она заблудилась, то за два дня в лесу с ней могло случиться что угодно». Я решил выйти к деревне через лес, «вдруг найду девчушку», — подумал и заспешил в зеленую тьму.

Пройдя десяток метров, я уткнулся в заросли; продравшись сквозь них, попал в болото, под ногами зачавкала хлябь, раза два по пояс ушел в ил. Дальше стало посуше, но мокрые ботинки отяжелели, одежда прилипла к телу. Вскоре вышел на заброшенную вырубку, залитую солнцем; разделся, разложил просушить одежду, присел на пень отдохнуть.

Меня окружало благолепие: в глазах рябило от цветов, буйных трав и земляники (огромной, с наперсток). Вокруг была такая плодородная земля, что казалось, воткни палку — и она зацветет. Я зажмурился и отключился от всего окружающего, и ни с того ни с сего начал вспоминать предшествующую цепочку событий. Пересматривая звенья этой цепи в обратном порядке, я от опушки мысленно пересек ручей, проскочил березняк, настил через овраг и по проселочной дороге вернулся на плот. И увидел Куку и Котла…

Поразительно, но у Куки был приветливый взгляд, доброжелательная улыбка! Всего два часа назад он выглядел настоящим монстром и вдруг такая перемена! Я вспомнил, как при встрече Кука кричал: «Здорово, старина!» и крепко жал руку. Причем пожмет, так пожмет, не то что некоторые — протянут пять холодных сосисок.

Кука спортивный, мужественный; правда, жаль, что для потехи он любит похвастать своим могучим организмом, и при каждом удобном случае (чтобы произвести впечатление на зрителей) раздевается, показывая мощную мускулатуру. В этом он напоминает тех красавиц, которые сделали культ из своей внешности, а ведь они были бы еще красивее, если б вели себя так, будто не знают о своей красоте.

Я вспомнил Кукину смешную всеядность («в жизни полно интересных занятий, хочется попробовать все» — говорил он), его решительные действия, работоспособность (он активный трудяга), его умение всему удивляться. Однажды Кука сказал:

— Я заземленный человек и люблю реальный мир, и отворачиваюсь от всего абстрактного. Все настоящее — мое, все, что оторвано от жизни, для меня не имеет смысла.

Кука совершенно естественный, ему присущи честность и верность, с ним легко, он умеет не портить жизнь другим, и ясно — к нему тянутся все: от стариков до детей. Смело могу утверждать — в Куке есть какая-то хорошая непоседливость, страсть к переменам, он создает вокруг себя ободряющую атмосферу и рядом с ним испытываешь чувство надежности. Ну а чудачества… как же без них в путешествии?! Главное — вы заметили? — Кука не боялся быть смешным, а это редкое качество. К тому же, хорошо отдыхает тот, кто много работал и сильно устал.

Я напряг память и вспомнил, что Кука, не поморщившись, брался за любое дело и в самых безрадостных буднях находил счастливые моменты — да что я говорю! — сами знаете. «Конечно, Кука взбалмошный, неловкий, — рассуждал я, — у него, конечно, есть недостатки, но у кого их нет?». Кстати, я ведь и сам не святой. Я, например… Вот, когда нужно, сразу и не вспомнишь. В общем, есть у меня недостатки, поверьте, ребята, правда, в нужной пропорции к достоинствам.

С Куки мой взгляд скользнул на Котла — и надо же! — передо мной возникла не перекошенная от злости физиономия, а располагающее лицо с чуть ироничной улыбкой. Котел, как всегда, выглядел отлично: гладко причесанный, благоухающий одеколоном. Он писал ноты, сосредоточенный, весь в себе; время от времени брал гитару, проигрывал записанные куски… Я подумал, что, в отличие от многих музыкантов, Котел играет все, что ни попросишь, не то что некоторые — навязывают тебе свои любимые мотивчики, забывая, что у вас могут быть разные вкусы. Я вспомнил, как Котел защищал свою музыку от моих нападок, он хвалил ее как мать, которая не нарадуется на своего ребенка.

Неожиданно я вспомнил, что Котел при любых неприятностях сохраняет хорошее настроение и даже в самых сложных ситуациях не теряет чувство юмора. Кстати, вы конечно знаете, именно в экстремальных ситуациях и проверяется человек.

Показательно, если Котел и ругает окружающее, то с болью, и всегда говорит, как можно все изменить. Я подумал — тот, кто любит свою родину, всегда будет говорить о том, что мешает сделать ее лучше. В этом смысле Котел опять-таки напоминает мать, которая шлепает своего ребенка за проступки, но и не представляет свою жизнь без него.

— Я сам постоянно меняюсь, хочу в себе что-то улучшить, и приветствую все новое, — говорил Котел. — Все новое, возвышенное, встречаю с интересом, будь то в искусстве или в повседневной жизни. Это только для вас я пессимист, а на самом деле я оптимист, ведь, как известно, пессимист — это хорошо осведомленный оптимист.

Ну что еще сказать? «Котел вовсе не вероломный, не коварный», — подумал я и в меня вселилось раскаяние, которое с каждой минутой приумножалось; я сильно пожалел о словах, которые наговорил Котлу.

И вот странная штука, нравится вам, ребята, это или нет, но взглянув на своих друзей издалека, сразу простил их. Я вдруг почувствовал: мне сильно не хватает мелодий Котла и его болтовни, суеты и дурацких клятв Куки. Как ни крути, а хорошо, что все мы разные, иначе мир был бы слишком однообразным. Крайне важно — именно на плоту я понял, что такое товарищество, подлинная мужская дружба… Я что-то разошелся. Словом, без сомнения, мои друзья оказались неплохими путешественниками, но, конечно, не такими отменными, как я. И, понятно, как требовательный капитан, я часто был недоволен командой, поскольку знал — все можно делать лучше; под этим соусом мне приходилось делать замечания Котлу с Кукой, но это уже детали.

Теперь, после моей исповеди, вы, ребята, можете уйти, хлопнув дверью, но не спешите осуждать меня. Уж такой я человек, раньше кое в чем заблуждался, а теперь вот словно вышел из темного леса на солнечную поляну. И не ждите от меня ответа, как такое могло произойти.

В моей голове был сумбур; внезапно я понял: бегство должно быть не от сложной жизни, не от сложных отношений, а как раз в эту сложную жизнь; именно в борьбе разных взглядов закаляются характеры, складываются четкие убеждения. И потом, в путешествии мы по-настоящему узнали друг друга. Короче, я вдруг почувствовал, что меня тянет на плот к Котлу и Куке; какой-то невидимый магнит со страшной силой тащил меня к ним. Боюсь, вы не поймете, но тем не менее я даже не предполагал, что всего за несколько часов смогу по ним соскучиться. «Если я не могу без них, значит они мои друзья, а дружба — большой, ответственный груз», — к этой простой истине я пришел, только увидев все со стороны, и подумал: вот сейчас, в эти минуты теряю друзей навсегда. Вскочив, быстро оделся, схватил рюкзак и вдруг — вы, ребята, не поверите — чуть в стороне, под кустом боярышника, в просвете среди листвы увидел голубой комок. От волнения меня затрясло.

— Аня! — прокатилось по лесу эхо, хотя я только раскрыл рот, чтобы позвать девчушку.

Я подбежал к боярышнику и в этот же миг с другой стороны куста раздвинулись ветки и я увидел… Котла и Куку! — а под кустом, свернувшуюся калачиком, всю в комариных укусах, спящую девчушку.

— Аня! — взволнованно прошептал Котел, взял ребенка на руки и понес на поляну, куда бросился Кука, на ходу снимая кофту.

Котел положил девчушку на расстеленную Кукой кофту, стал прослушивать ее дыхание, а прослушав, заключил:

— Дыхание хорошее. Ребенок переутомился и, судя по всему, спит давно. Давай Чайник легонько помассируй ее, а мы с Кукой приготовим спиртовой компресс.

Слаженно, без спешки, с профессиональным спокойствием они открыли аптечку, измерили у девчушки температуру, растерли ее ватой, смоченной спиртом, завернули в Кукину кофту. Через несколько минут девчушка зашевелилась, зачихала, потом открыла глаза и, увидев трех незнакомых людей, расплакалась.

— А мы все знаем, все знаем! — мягко запел Котел. — Тебя зовут Анечка, ты собирала ягодки. Сейчас мы тебя отведем к маме и папе.