И этот треугольный затворник смел что-то говорить против Куттера! Мандюк сумчатый! От себя внимание отводил, не иначе! Вот уж действительно...
Ух!
Поединщики, до сих пор ограничивавшие себя защитой да разведочными выпадами, наконец, взялись за дело всерьез. Деревянные мечи так и замелькали — удары, выпады, защиты, уходы... Незнакомый Чарльзу хорек брал скоростью и верткостью, а вот Хабаккук... Этот толстоногий, жирнохвостый притворщик отмахивался с такой ленивой уверенностью в каждом движении, что сразу становилось ясно. И понятно.
Мандюк сумчатый. Мог бы и рассказать...
Маттиас вдруг осознал, что его захватило зрелище боя. Что ему хочется смотреть еще и еще!
О Эли! Нет! Спустя столько лет обнаружить, что его душа все еще жаждет насилия?!
Чарльз взмолился всем известным святым и самому сыну божьему, прося спокойствия и отрешенности. И молитвы помогли — душа успокоилась, тяга к кровавым зрелищам пропала, и Маттиас снова смог смотреть на арену отрешенным, безучастным взором, как и пристало отринувшему путь тьмы и уверовавшему в пути, открытые миру Эли. И уже спокойно крыс наблюдал, как торжествующий Хабаккук одним прыжком оказывается на трибуне, возле друзей, а грустный хорек прихрамывая и перекосившись на левый бок плетется к палатке целителя. Да-а... печальное зрелище. Страшно подумать, чем мог бы кончиться бой, будь у кенгуру в руках не деревянный... в общем-то палка, не более... а настоящий меч? Его противнику в бою не позавидуешь...
Когда солнце коснулось верхнего среза внешних стен Цитадели, Чарльз и Ким наскоро перекусили в одном из павильонов на площади, взяв всего лишь один кусок сыра на двоих. Собственно, Маттиас откусил только пару раз, предоставив леди возможность съесть большую часть. Сам же он все это время грыз палку для грызения, ту самую, что подарил Фил, на последнем заседании комитета. Уже порядком погрызенная, палка потеряла былую изящность и красоту, но все же еще была достаточно прочна для его зубов.
День тянулся очень медленно. Прошел конкурс мечников-рыцарей, выступили лучники, арбалетчицы. В последнем конкурсе поучаствовала леди Кимберли. Она не заняла первого места, но тем не менее, получила поощрительный приз из рук самого герцога. Потом свою выучку демонстрировали тройки дальней разведки — скауты. А день все тянулся и тянулся...
Но вот, наконец зажглись факелы, зазвучала музыка, на центральном подиуме обосновался Фил, со свитком в лапах и разумеется неизменной троицей — Таллис, Нахуум и Хабаккук в качестве актеров. Под руководством директора гильдии Писателей, подбадриваемые солеными зрительскими шутками, то и дело пускаясь в импровизацию, они начали в лицах ставить рассказ занявший третье место в конкурсе.
Рассказ как раз достиг середины, когда Кимберли доела последние сырные крошки и напоследок утолив жажду из фонтанчика, они отправились вглубь главного здания Цитадели. Страстной четверг подошел к своему завершению, и им пора было идти на мессу.
Ведя леди Кимберли бесконечными коридорами, Чарльз обдумывал сегодняшний день, его наступающее завершение и становился все мрачнее и мрачнее. Леди Кимберли присоединилась к ним, она будет участвовать в таинстве причастия и продолжит путь, дорогами Эли — во оставление и искупление грехов. И это хорошо! Но сколь много еще вокруг блуждающих во тьме неверия и невежества! Друзья, соседи, люди и нелюди, окружавшие его каждый день, дравшиеся вместе с ним, ходившие с ним в ближний патруль... И он ничем, совсем ничем не может им помочь!
Да что он может вообще? Совсем немногое. Писать рассказы и показывать пример собственной жизнью и собственной верой. Увы, всего лишь... Он даже не может проповедовать, ведь он не святой наставник, он даже не знает толком Книги Дорог!
Ах, как было бы хорошо, если бы одна из дорог Эли привела бы в Цитадель священника. И не на три дня, как наезжает наставник Хуг, благодарение Эли, за его визиты... А насовсем! Тогда, быть может он смог бы помочь и другим найти пути Эли, принять Его учение и Его дороги!
Ведь не зря же был явлен Чарльзу знак! Не зря же было явлено ему видение истязаемого лорда Иешуа, не просто же так он видел прикрытую лишь набедренной повязкой Его наготу, чувствовал Его боль, всем сердцем ощущал Его доброту и прощение...
Последняя жертва, истинная жертва!
И урок. Необходимый урок.
Смог бы сам Чарльз отдать жизнь за других? Трудно сказать... Последнее время скорее нет, чем да.
Эгоизм? Вряд ли.
Трусость? Кто знает...
Вокруг него последнее время появилось так много тех, ради кого стоило остаться в живых. И за кого не страшно было умереть!
Смог бы он принять смерть за леди Кимберли? Безусловно!
За своего сюзерена и повелителя? Да.
За друзей и крыс его стаи? Снова да.
За веру? Если потребуется.
Но тут холод сомнения коснулся его мыслей.
Смог бы он умереть за лорда Иешуа? За Учителя, открывшего пути Эли миру и проповедовавшего их? Чарльз хотел бы сказать да, но всякий раз останавливался, думая обо обо всех окружавших... ему совсем не хотелось их покидать!
Чарльз пытался разобраться в собственных мыслях, но кружение сомнений не ослабевало и даже молитвы не помогали! Он должен, он обязан успокоиться и осмыслить все это. Он должен руководствоваться наставлениями святых, догматами веры и самое главное — помнить об учении и жертве самого Иешуа!
И в конце концов, разве не привел он леди Кимберли к постижению таинства причастия и путей Эли? То малое, что лишь ему по силам!
Маттиас вспомнил ее лицо, в тот миг, когда она просила его разделить с ней этот путь... Он было прекрасно, и озаряла его любовь! Она пройдет этим путем, она сделает это для него и это великолепно!
Зал, избранный для проведения церемонии — длинное помещение с белым, неправильной формы куполом вместо стен и потолка — изнутри напоминал половинку разрезанной вдоль гигантской яичной скорлупы. В тупой части «яйца» был устроен временный алтарь — символическое изображение дуба с разбегающимися от корней на восемь сторон света дорогами. Перед алтарем, на маленьком подиуме стоял переносной аналой.[2] Остальное пространство зала занимали скамейки и лавки.
Наставник Хуг сам стоял у входа, встречая прибывавших прихожан. Когда Чарльз и Кимберли вошли в зал, он как раз очень тихо что-то говорил сэру Саулиусу. Наконец пожилой крыс кивнул, прошел к своему месту и опустившись на колени, начал молиться. Маттиас тем временем бросил быстрый взгляд в зал, увидев и других прихожан, многие как Саулиус молились, стоя на коленях.
Святой наставник, проводив взглядом сэра Саулиуса, улыбнулся Чарльзу и чуть поклонился леди Кимберли. Очень высокий, с коротко стриженой каштановой шевелюрой, толстогубым улыбчивым лицом, придавленным как гирей широким, приплюснутым аристократическим носом и оттененным короткой бородкой. Поправив рукава одетой поверх сутаны простой белой альбы[3] с фиолетовой столой[4] через плечо, священник крепко пожал лапы крыса.
— Наставник Хуг... — смущенно потупился Чарльз.
— Чарльз, сын мой! Рад тебя видеть, — священник говорил глубоким, звучным баритоном. — Но я ждал тебя вчера.
— Простите наставник Хуг, не решился побеспокоить вас своими мелкими проблемами. Ведь вы наверняка устали в пути.
— Ты не прав Чарльз, — покачал головой священник, — не бывает мелких проблем, ибо все они суть препоны, на дорогах созданных Эли. И все они равно важны. Что же до усталости... — тут наставник Хуг улыбнулся еще раз. — Неужели я кажусь тебе столь немощным, чтобы из-за какой-то там усталости отказаться повидать старого друга? Чарльз, ты ошибаешься. Итак, поскольку сегодня вечером мы оба будем заняты, предлагаю тебе навестить меня завтра утром. После завтрака. Согласен?
