И все-таки ворох обрывочных мыслей о грядущих переменах не переставал досаждать тебе. Тогда ты повторял в уме какие-то сомнительные аргументы, уговаривая себя, что уж тебя-то это вовсе не должно волновать. Действительно, ты-то тут при чем?

«Это их дело», – убеждал ты сам себя.

Но подлые мысли возвращались вновь и вновь, как какая-то червоточина, и ты снова и снова начинал спорить с ними и выдвигать все новые аргументы. Опять же, симулировать равнодушие для тебя было бы чем-то новым.

Да. Вот именно.

После двух часов заплывов, вернувшись домой, ты застал отца за телефонным разговором. Почти застукал за чем-то недозволенным, порочным. Он сразу же напустил на себя холодный вид, но ты-то все равно догадался, что он разговаривал с мамой о чем-то очень личном. В первый момент ты пожалел, что прервал его, хоть и невольно, а мгновение спустя уже смущенно улыбался, понимая, что жизнь начинает принимать непривычный тебе оборот. Ты чувствовал себя двойственно.

В сущности, ничего плохого в том, что родители снова сходились, не было. В конце концов, говорил ты себе, пусть лучше мать – почти незнакомый человек, но с которой отца все-таки что-то связывало, чем какая-нибудь тридцатилетняя секретарша из конторы или кто-либо другой – все на одно лицо для тебя, чужие и далекие.

В любом случае тебе было смешно. После того как ты с детства привык к жизни по принципу «делаю, как считаю нужным», в совершеннолетнем возрасте на твою голову вдруг сваливается какая-то мать, которая собирается держать тебя на поводке, живя если не в одном с тобой доме (об этом разговора еще не было), то как минимум поблизости.

У тебя почти не было сомнений, что родители через какое-то время окажутся под одной крышей. А с ними вместе, в дальнем уголке двухэтажного коттеджа, оказалась бы и она, твоя сестра. Все-таки ты не имел представления, как относиться к такой перспективе.

Как бы там ни было, а настал тот день, первая суббота июня, когда father Даниэле и mother Антонелла впервые после многолетнего перерыва отправились на романтический ужин в ресторан. Не прошло и пяти дней с того момента, как мать и Сельваджа обосновались в Вероне, как пробил час и предсказание сбылось. Они обживали квартиру на улице Амфитеатра, ведущей к Арене[2], а ты и твой отец продолжали жить в домике с садом, в котором жил еще дедушка Бруно, отец твоего отца, единственный из дедушек, видевший ваше с Сельваджей рождение. Конечно, не твоя сестра и отношения с ней волновали тебя тогда. В сущности, вы были братом и сестрой, вы были одногодки и наверняка смогли бы договориться, черт побери. Новые отношения с матерью казались тебе куда сложнее. Тебе никак не удавалось определиться, с каким чувством ты принял бы ее в свою повседневную жизнь.

Вечером, в половине шестого, ты как раз выходил из душа, ничего не подозревая, когда услышал, как на первом этаже хлопнула входная дверь. Два голоса, мужской и женский, выкрикнули пару раз твое имя и затихли, уступив место звуку приближающихся шагов. Ты посмотрелся в зеркало, подумав с разочарованием, что теперь многое из привычной жизни уйдет навсегда, но потом прогнал прочь псевдобеспокойство, взял фен и тут же услышал стук в дверь ванной. «Джованни, ты здесь?» – это был голос матери.

Ты был там, Джованни? Физически, вне всякого сомнения, ты был там, но ты не взялся бы утверждать, что твоя голова, полная нерешенных вопросов, находилась там же, где и тело.

Как бы там ни было, твои родители открыли дверь, не беспокоясь, что застанут тебя более или менее обнаженным, под душем или еще как. К счастью, перед этим ты обернул по талии полотенце. Твоя мать, возбужденная собственной энергией, невзирая ни на что и не давая вымолвить ни слова, бросилась тебе на шею.

Ты испугался, что твой влажный торс четко отпечатается на ее блейзере. «Привет, мама», – прошептал ты, полузадушенный в ее объятиях. Ты поискал глазами отца и в немом усилии попросил о помощи, но он только засмеялся, пожал плечами и сдивнул еще дальше на лоб свои очки fifties style. Тебе не оставалось ничего другого, как сдаться на милость этим объятиям и пахнущим дорогой помадой поцелуям. Мама растормошила твои мокрые волосы и в эйфории, смеясь, схватилась за полотенце. Ты инстинктивно вскрикнул и прижал небесно-голубую махровую ткань к телу. Конечно, она была твоей матерью и не раз видела тебя голым, но, черт возьми, минимум приличий, особенно в ванной – это святое!

Родители рассмеялись, заражая друг друга безудержной радостью, потребовали присоединиться к ним в столовой как можно скорее, закрыли чертову дверь, оставив тебя в покое, и спустились вниз.

Ты вздохнул – чувство неловкости еще не прошло – и сразу же стал одеваться, чтобы обезопасить себя от других набегов и вообще неприятностей любого типа.

В столовой родители пили охлажденный «Шардоне», удобно устроившись на диване. Мамин блейзер был сама элегантность, и вообще она выглядела потрясающе. Все в ее облике было продумано до мельчайших подробностей, но при этом бросающаяся в глаза аккуратность вовсе не давлела над остальным. Эта женщина по имени Антонелла была такой, какой ты помнил ее всегда, – в элегантной одежде с позвякивающими браслетами или ожерельем. Когда она двигалась, то наполняла собой все окружающее пространство, издавая легкий каскад нежных звуков.

Ей вот-вот должно было исполниться сорок два, но выглядела она очень молодо. Красивая, упрямая и свободная женщина, даже чересчур свободная, особенно в том, что касалось некоторых деликатных вопросов и решений, которые она принимала, будучи уже взрослой матерью.

Как и твой отец, ты всегда думал, что должность комиссара полиции – не лучшая работа для нее. Карьера и связанные с ней обязанности, ответственность и ограничения занимали уйму времени. Это было время, украденное у семьи. Ты с большим удовольствием представил бы ее в роли какого-нибудь менеджера региональной санитарной службы, которая по служебной надобности время от времени летает в долгие командировки.

Твой отец был нотариусом, как и дедушка Бруно, хотя больше походил на интеллектуала-прогрессиста, интересующегося политикой и искусством, увлекающегося фотографией и коллекционирующего старинные гравюры Дюрера, Рембрандта и Адольфа Мартиаль-Потемона.

Даниэле и Антонелла… Тоже мне парочка. Просто не в тон друг другу, и все тут. Хотя, кто знает, может быть, тебе пришлось бы немного пересмотреть свое мнение, если бы ты подумал об их параллельных интересах: твоя мать увлекалась живописью, отец – фотографией. В вашей семье, теперь это было столь очевидно, у каждого был свой интерес, страстное хобби. Для тебя это было плавание, для Сельваджи, ты узнал об этом через некоторое время, – художественная гимнастика, а твои родители испытывали восторг, покрывая стены в доме картинами и фотографиями, собственными и чужими.

Пожалуй, ты не ошибся, обратив внимание, что в этот вечер они впервые действительно спокойно беседовали друг с другом. Странно, но у тебя, когда ты какое-то время подсматривал за ними из‑за двери, наблюдая, как они говорят о модных ресторанах и дискотеках для сорокалетних, вдруг возникло тревожное ощущение. Наконец отец заметил тебя и объявил, что они с мамой не останутся ужинать дома.

Твое «о’кей» вполголоса все-таки выдало неподдельную радость. «Отлично!» – подумал ты. Весь вечер дом будет в твоем распоряжении и можно пригласить друзей, Наутилуса и Паранойю, вместе посмотреть по телику товарищеский матч Италия – Франция.

Но, к сожалению, у родителей были другие планы.

– Ну что ж, Джованни, – сказал отец, – я думаю, ты не будешь против, если Сельваджа переночует у нас сегодня!

И все мечты о матче лопнули в одно мгновение как мыльный пузырь. Бац! Поскольку у тебя не было другого выбора, ты нехотя ответил: «О’кей». В твоей голове оно больше прозвучало как «ко», нокаут, амба.

– Вы непременно друг другу понравитесь, – уверенно предположил твой отец.