Около четырех пополудни вы вернулись на маленький пляж, намереваясь еще немного позагорать. Сначала вы просто сидели, молча обнявшись.

– Я люблю тебя, Джонни, – тихо сказала Сельваджа. – Ни с кем никогда я не проводила время так хорошо, даже в Генуе.

То, как она прошептала тебе эти слова, вызвало у тебя приступ дрожи. Тогда ты засмеялся и растрепал ей волосы. Ты был польщен и возбужден. Тебе хотелось сказать ей что-нибудь, но ты не смог. Ты подумал о всех тех девушках, с которыми гулял до сих пор, их было пятеро, и ты решил, что все вместе они не стоили даже одного мгновения, проведенного с ней. Теперь ты умирал от желания узнать, а стоили ли все поцелуи, подаренные тебе бывшими подружками, всего лишь одного легкого касания губами ее губ.

Ты понял, что любишь ее по-особенному, по тому, как замирало твое сердце, когда ты обнимал ее. Тогда ты еще больше прижался к ней и, поскольку она не оттолкнула тебя, закрыл глаза и долго поцеловал ее в щеку…

…О нет, конечно же нет! Ничто не могло сравниться с ароматным запахом ее кожи на солнце!

Она ответила тебе поцелуем в лоб, отведя волосы ладонью.

Ты снова почувствовал дрожь, когда ее розовые влажные губки нежно коснулись тебя. И было так легко в этот момент умереть от счастья. Ты прошептал ее имя и снова закрыл глаза, чувствуя ее дыхание на своем лице.

Вы вернулись домой, когда она пожелала. Было уже около десяти вечера.

Мысль, что вы должны расстаться, опустошала тебя. После того как все божественное в тот день чудесным образом избрало Мальчезине, дабы явиться людям, ты поначалу отказывался верить, что ночь неумолимо вступает в свои права в вашем зачарованном мире и вот-вот разлучит вас.

Мысль, что придется оставить Сельваджу, что необходимо расстаться с той, которая мирно спала теперь на сиденье рядом с тобой, пугала тебя. Силы небесные, как могли вы позволить это?

С первой же секунды, как только вы обменялись невинными поцелуями, ты знал, что романтические истории, случавшиеся с тобой до того, больше не существовали. Исчезли, как исчезли из памяти твоей и лица их участниц, хоть ты и любил их искренне в момент, когда вас связывали отношения. Все сказанные ими слова, все жесты пропали навсегда!

Все, что было до нее, блекло и таяло на фоне новой любви, которая вместе с ее ангельским лицом настигла тебя на Земле.

Будущее с Сельваджей.

Она была беспримерной красотой, просто не могла не быть ею! Отныне и навсегда, так постановили свыше, ты жил для нее и только для нее.

Ты на руках отнес ее до дверей квартиры, даже не вызвав лифт, потому что тебе хотелось задержать бег времени, чтобы подольше касаться ее: поднимаясь пешком по лестнице, ты продлил на три этажа счастье прижимать к груди ее спящее тело.

Но, к твоему сожалению, лестница была не такая длинная, как хотелось бы, и, остановившись напротив двери, ты, не высвобождая рук, нажал на кнопку звонка носом. Тебе хотелось отнести Сельваджу в ее комнату, положить на кровать и уйти, задержавшись лишь еще ненадолго, чтобы полюбоваться спящей богиней.

Мама открыла дверь и очень испугалась, увидев, что ты держал Сельваджу на руках. Но ты жестом попросил ее молчать. Тогда она приблизилась, и умильная материнская улыбка озарила ее лицо. Она нежно погладила дочь по голове, потом посмотрела на тебя с той же улыбкой и жестом пригласила следовать за собой, проводив до комнаты дочери.

Ты осторожно положил Сельваджу на кровать и накрыл ее легким покрывалом. Она повернулась на бок и сонливо задержала твою руку, будто не хотела, чтобы ты покидал ее. Больше всего на свете ты хотел, чтобы она не выпускала твоей руки, но, чувствуя на себе взгляд матери, ты высвободил ее.

– Хочешь заночевать здесь? – спросила мама. – Место есть. Я могу позвонить и предупредить отца.

Ах, если бы это было возможно. Это был бы королевский подарок. Но ты не хотел, чтобы утром мама стала третьей лишней, поскольку она работала на этой неделе в вечернюю смену. Не то, чтобы ты не испытывал сыновней любви к своей матери, просто ты не хотел, чтобы она играла роль палки в колесе в твоих отношениях с Сельваджей. Ее присутствие наверняка помешало бы тебе вести себя так, как хотелось. Поэтому ты поблагодарил за приглашение, но отклонил его.

Вы попрощались в дверях, и она чисто по-матерински приласкала тебя, нежно потрепав за вихор. В твоей жизни не хватало именно таких материнских проявлений любви.

Ты поцеловал ее в щеку и стал спускаться по лестнице. Только когда дверь за твоей спиной закрылась, ты остановился и обернулся, чтобы в последний раз сегодня подумать о Сельвадже, которая в этот момент мирно спала в своей постели.

Ты оставил в Мальчезине частичку себя самого и потому часто мысленно возвращался туда, думая о Сельвадже, которой теперь всецело принадлежало твое сердце.

Правда, от твоей сестры не было никаких известий после того знаменательного дня, хотя мама и говорила, что она осталась очень довольна поездкой и жаждала отправиться куда-нибудь еще в компании с тобой и твоими друзьями.

На третий день, изнемогая от неизвестности, ты узнал, что мама хотела купить кое-какие кисти и краски, и вызвался ее проводить, надеясь под этим предлогом разузнать что-нибудь еще. В магазине ты подождал, пока она сделает свой выбор, и, принимая от нее первую серию коробок и пакетов, с равнодушным видом, как бы невзначай спросил:

– Мама, а что Сельваджа, завела себе новых друзей? Что-то давненько я ее не слышал.

– Нет, я бы не сказала, – ответила она. – Она все больше дома сидит, иногда ходит по магазинам. Начинает осваиваться в городе, – добавила мама, улыбаясь неизвестно чему.

Ты спросил себя, почему же тогда она не позвонила тебе, ты бы мог показать ей интересные места, прогуляться вместе и все такое. Ты как минимум ждал этого после Мальчезине.

– А почему ты меня об этом спрашиваешь? – поинтересовалась мама, прерывая ход твоих мыслей. – Что-то не так?

– Вовсе нет, – невозмутимо соврал ты. – Просто мои друзья спрашивали, действительно ли ей понравилось в их компании.

И мама, задумавшись в сомнениях над двумя небольшими подрамниками и совсем не беспокоясь о том, чтобы подсластить тебе пилюлю, медленно произнесла:

– Кажется, она говорила мне, что ей понравилось. Я даже вчера предложила ей позвонить тебе, чтобы вы сходили куда-нибудь вместе, но, очевидно, она этого не сделала. Да, я определенно говорила ей об этом. Или нет. Не помню. Не обращай внимания.

Эти слова привели тебя в замешательство. И разумеется, тут же зародилась обида, ты почувствовал себя оскорбленным.

В самом деле, Сельваджа звала тебя, когда хотела, и вила из тебя веревки, а как ты чувствовал себя потом, ее совершенно не волновало!

Она вспоминала о тебе только тогда, когда ей было это выгодно, например, сопроводить на дискотеку или провести денек на озере. Ты и в первый раз не хотел в это поверить, и как идиот опять наступил на те же грабли! Очень может быть, что за спиной она просто смеялась над тобой – и баста. Она воспринимала тебя как своего пажа, камердинера, холопа!

Боже, прямо уму непостижимо, как ты умудрился попасть в эти сети второй раз, поддаться обману, решив, что она питает какие-то чувства к тебе, новоявленному Джеппетто[11]. Вот для чего понадобились все эти нюни в Мальчезине! Фальшивые поцелуи, фальшивые объятия. Но стоило тебе отвернуться – бац! – как настоящей лицемерке, ей больше не было дела ни до тебя, но до твоего мира. Вот же какая актриса! Она понятия не имела, что такое искренность!

Не было смысла мучиться из‑за такой говнюшки, из‑за властной, подлой девчонки, которая притворялась, что любит тебя, только когда ей это было выгодно!

Горькое разочарование и накатившая волна уныния душили тебя почти до рвоты.

У‑у‑у.

Вот стерва.