Мы идем по берегу, держась за руки. Солнце сияет в вышине. Я не думаю о прошлом. Я не думаю о будущем. Я полон благодарности этому солнцу, и воде, и мягкости песка под ногами, и ощущению ее руки в моей руке.

– Нам нужно делать так каждый понедельник, – говорит она. – И вторник. И среду. И четверг. И пятницу.

– Вскоре все это нам просто-напросто надоело бы, – отвечаю я. – Не стоит повторяться.

– То есть больше никогда? – Ей не нравятся мои слова.

– Ну-у… Никогда не говори «никогда».

– Никогда не говори «никогда», – эхом вторит мне она.

На берегу появляются люди, в большинстве своем это пожилые мужчины и женщины, которые вышли на послеобеденную прогулку. Они кивают нам и кое-кто из них здоровается. Мы киваем в ответ и тоже здороваемся. Никто не спрашивает, что мы здесь делаем. Никто вообще не задает никаких вопросов. Мы для них просто ничем не выделяющаяся часть пейзажа.

Солнце склоняется к горизонту. Соответственно, падает и температура. Рианнон зябко вздрагивает, я отпускаю ее руку и обнимаю за плечи. Она предлагает вернуться к машине и достать из багажника наше «секс-одеяло». Мы выкапываем его из-под груды пустых пивных бутылок, спутанных кабелей и прочей дряни, которая обычно скапливается в багажниках у парней. Хотелось бы понять, как часто пользовались этим одеялом, но я не тороплюсь прибегать к воспоминаниям Джастина. Вместо этого приношу одеяло на берег и аккуратно его расстилаю. Я ложусь и смотрю на небо, и Рианнон ложится рядом и смотрит на небо. Потом мы садимся близко-близко и сидим, разглядывая облака, стараясь вобрать в себя как можно больше.

– Мне кажется, этот день должен стать одним из лучших в моей жизни, – произносит Рианнон.

Не глядя, я нахожу ее руку.

– Расскажи мне о других днях, похожих на этот, – прошу я.

– Не знаю…

– Ну хотя бы об одном. Первое, что придет на ум.

Рианнон на мгновение задумывается. Затем качает головой:

– Да ну, глупо как-то.

– Все равно расскажи.

Она поворачивается и кладет руку мне на грудь. Задумчиво поглаживает ее круговыми движениями.

– Почему-то первое, что приходит в голову, – шоу «Дочки-матери», с показом мод. Обещаешь, что не будешь смеяться?

Я обещаю.

Она изучающе смотрит на меня. Убеждается, что я не шучу. Затем продолжает:

– Тогда я ходила вроде бы в четвертый класс. Фонд Ренвика устраивал благотворительную акцию по сбору денег для жертв урагана, и они зашли в наш класс в поисках добровольцев. Я не советовалась с мамой, я просто записалась. И когда я рассказала об этом дома… Ну ты знаешь, какая она у меня. Она была в ужасе. Уговорить ее сходить в супермаркет – это еще куда ни шло. Но участвовать в шоу? Перед незнакомыми? С таким же успехом я могла бы попросить ее сняться для «Плейбоя». О боже, какая жуткая идея!

Ее рука на моей груди замирает. Она смотрит в небо.

– Но вот ведь какое дело: она не сказала «нет». Мне кажется, я вот только сейчас понимаю, чего ей это стоило. Она не заставила меня идти к учительнице забирать заявление. Нет. Когда настал срок, мы подъехали к зданию фонда и нам сказали, куда идти. Я подумала, что нам выдадут комплекты, подобранные под пару, но вышло не так. Вместо этого нам разрешили выбирать на складе все, что хотим. Вот мы и ходили там, примеряя все подряд. Я, естественно, набросилась на платья – я была еще таким ребенком! В конце концов выбрала светло-голубое платье, все в оборках. Мне казалось, оно такое изысканное.

– Уверен, это было классное платье, – говорю я.

Она пихает меня в бок.

– Прекрати издеваться. Дай дорассказать.

Я прижимаю ее руку к своей груди. Наклоняюсь и быстро целую ее.

– Продолжай, – прошу я.

Мне нравится ее слушать. До сих пор никто не рассказывал мне о себе. Обычно приходится самому обо всем догадываться. Я ведь понимаю, что любой, рассказав мне что-то, вправе ожидать, что я запомню его рассказ. А я не могу дать такой гарантии. Нет способа проверить, остается ли что-нибудь в памяти хозяина того тела, которое я покидаю. И как ужасно, должно быть, сначала довериться человеку, а потом в нем разувериться! Мне не хочется быть за это в ответе.

Но сейчас, с Рианнон, я не могу устоять перед желанием выслушать ее.

И она продолжает:

– Так что забираю я свое «бальное» платье, и наступает очередь мамы. Удивительно, но она тоже решила надеть платье. Никогда прежде я не видела ее такой нарядной, в самом деле. И вот что изумило меня больше всего: это не я в итоге оказалась Золушкой, а она.

Они обращались с нами, как с настоящими моделями. Одна девочка захотела лимонада, и они побежали и принесли ей лимонад. Я попросила кока-колы, и мне принесли кока-колу. После того как мы выбрали себе наряды, нам сделали макияж и все такое. Я думала, что мама взбесится, но ей все это действительно нравилось. Они поработали над ней совсем немного, просто чуть подкрасили. И ведь этого хватило. Она была очень хорошенькой. Я знаю, сейчас в это трудно поверить. Но в тот день она выглядела как кинозвезда. Все остальные мамы-участницы делали ей комплименты. А затем началось само шоу, и мы дефилировали по подиуму, и все нам аплодировали. Мы с мамой улыбались, и это все было по-настоящему, понимаешь?

Нам, конечно, не отдали эти платья. Но я помню, как на обратном пути мама постоянно повторяла, что я была просто великолепна. Когда мы вернулись домой, папа смотрел на нас, как на иностранок. Что интересно, он решил нам подыграть. Вместо того чтобы коситься все время, он называл нас «мои супермодели», просил повторить для него шоу в нашей гостиной. Что мы и сделали. Было так смешно! Вот и все. Тот день закончился. Я не думаю, что мама хоть раз с тех пор пользовалась косметикой. И я вряд ли стану супермоделью. Но тот день почему-то напоминает мне сегодняшний. Может, потому, что он тоже был не похож на все другие дни?

– Да, наверное, – говорю я.

– Просто не верится, что рассказала тебе все это.

– Почему?

– Потому. Не знаю. Это звучит так глупо, когда рассказываешь.

– Нет, это звучит так: мой самый лучший день.

– А как насчет тебя? – спрашивает она.

– А я никогда не участвовал в шоу «Дочки-матери», – отшучиваюсь я. Хотя, если честно, я был участником нескольких таких шоу.

Она легонько хлопает меня по плечу.

– Нет, ты расскажи о другом твоем дне, который был бы похож на сегодняшний.

Я сканирую память Джастина и узнаю, что он переехал в город в возрасте двенадцати лет. Значит, все, что случилось раньше, – моя законная добыча, потому что Рианнон никогда не попадет туда, где он жил прежде. Я мог бы попытаться отыскать какое-нибудь подходящее воспоминание Джастина, но не хочу. А хочу я рассказать Рианнон что-нибудь свое.

– Был один такой день в моей жизни, мне тогда стукнуло одиннадцать лет. – Я пытаюсь вспомнить имя того парнишки, в чьем теле я временно пребывал, но мне это не удается. – Мы с приятелями играли в прятки. Дело происходило в лесу, и я почему-то решил спрятаться, забравшись на дерево. Думаю, прежде я никогда не лазал по деревьям. Однако, обнаружив одно дерево с низко расположенными ветками, взял и просто полез вверх. Я карабкался все выше и выше. Это было так же естественно, как идти. Помнится, мне казалось, что дерево тянется вверх на сотни футов. Или тысячи. В какой-то момент я взобрался выше самых высоких деревьев. Вокруг не было видно уже ни одного дерева, а я все продолжал карабкаться. Я был там совершенно один, на этой огромной высоте.

В памяти мелькают картинки. Высота. Город подо мной.

– Это было волшебно, – говорю я. – Другого слова не подберешь. Я слышал вопли попавшихся приятелей, слышал, как закончилась сама игра. Но я был совсем в другом мире. Обозревал с высоты раскинувшееся передо мной пространство: когда такое случается с тобой в первый раз, то производит потрясающее впечатление. Я никогда не летал на самолете. Не уверен даже, что бывал в высоких зданиях. И вот оказался там, выше всего, что знал на тот момент. Я чувствовал такое спокойное… удивление, что ли. Ведь я совершил нечто особенное, причем в одиночку, без чьей-либо помощи. Никто мне это не поручал. Никто не заставлял. Я просто карабкался все выше и выше и завоевал награду: я смог увидеть мир с высоты, оставшись при этом наедине с собой. Как я понял, это было именно то, в чем я нуждался.