Мысли Рен прервало появление Франсуа, мастера высшего класса, который неспешно, вразвалочку, подошел к ним.
— Ах, mon dieu[20]. — Он поджал губы и издал характерный для французов звук «пфффф». — Dites-moi[21]: што, неграмотность дам так сильно расти? Или вам так нравится не обрашать вниманье на вивеска? Там написано: мужска парикмахерска салон! — И он так дернул Глорию за локон, что она ойкнула.
— Франсуа, вы разве не помните меня? — спросила Лоррен, ероша короткие волосы.
Он подергал свои громадные черные усы.
— Ах, mais oui[22]! — Мастер наклонился и нежно прикоснулся губами к щекам Лоррен. — У вас вид… как это ви називать? А, как самая спелая клубничка!
Лоррен просияла — приятно было получить комплимент в присутствии Маркуса. Она указала на Глорию и пояснила:
— Она пришла сюда, чтобы сделать короткую стрижку.
— И с маленькими кудряшками? — уточнила Глория; губы у нее подрагивали.
Лоррен широко раскрыла глаза от удивления. Сама она сделала обычную стрижку — гладкие прямые волосы.
— А ты уверена?
— А что скажет на это такая важная птица, как Себастьян Грей Третий? — поинтересовался Маркус. — Он всегда производил на меня впечатление короля зануд.
— Вот что, — сказала им Глория, разглядывая в зеркале свои длинные рыжие локоны, — если уж я решила грешить, то почему не грешить по-крупному? Я хочу сказать — смело, без оглядки.
— Смелее, Rouge[23], давайте делать ваш папа très miserable[24]. — Франсуа накинул на Глорию черную простынку, завязал на шее и повел клиентку в дальний конец парикмахерской.
Лоррен и Маркус остались вдвоем. У нее появилась возможность доказать, что она вполне может занять место Глории, когда та выйдет замуж. Даже лучше: стать для него более важной, чем была когда-нибудь Глория. К тому же она могла открыть свой самый большой секрет — такой большой, что его не знала даже Глория. Сегодня в 11.57 (или в 11.59, если прибавить то время, когда она буквально набросилась на почтальона) Лоррен была зачислена в колледж Барнарда[25]. А тот входит в состав Колумбийского университета. А ведь именно там предстоит учиться Маркусу с будущей осени[26].
Если б только он не листал журнал с таким видом, будто Лоррен здесь и нет.
Она придвинулась к нему ближе, положив ногу на ногу, чтобы обнажить колени («самую мало используемую эротическую деталь», если верить журналу «Джаз-бэби мэгэзин»).
— Бастиан непременно поместит ее под домашний арест, когда увидит эту стрижку.
— Вот гад, — сказал Маркус, даже не взглянув на нее.
— Вот когда я подстригла свои волосы, мне не нужно было переживать. — Лоррен выбрала из стоявшей с краю стола вазочки красный леденец, развернула. — В нашем классе я самая первая на это отважилась.
— Значит, ты хотела кому-то доказать, какая ты есть.
— Ну, не столько доказать… — она сделала паузу, посасывая леденец, — сколько сделать кому-то приятное.
Тут Маркус наконец поднял голову.
— И помогло? Ему понравилось?
Ясно было, что выиграть она может, только сделав ставку на самую простую карту, которая есть в колоде каждой девушки, — на ревность.
— Я не могу поцеловаться и сразу делать выводы.
Маркус наклонился ближе и вытащил у нее изо рта леденец.
— Значит, и до поцелуев дошло?
Лоррен заглянула в его бездонные синие глаза и почувствовала, как быстро забилось ее сердце.
— Я… я… я…
Маркус излечил ее от заикания, вернув леденец на место.
— Пойду-ка я посмотрю, как там Глория.
Сердце Лоррен ухнуло вниз. Только что он с нею заигрывал — она могла в том поклясться — и вдруг моментально испарился! Этого Лоррен не могла понять: она же спрыснула себя духами от Фрагонара, которые привез ей из Парижа отец, а надето на ней было короткое дневное платье от Пату. Все самое лучшее. Или не самое?
Может быть, она выбрала неудачное место. Парикмахерская — не то место, где пробуждается чувственность. И уж точно не здесь надо открывать душу. Когда она признается Маркусу в любви, все должно быть на своем месте: лунный свет, красивая музыка, подчеркивающий ее женственность наряд.
Лоррен встала и пошла вслед за Маркусом.
— Я хочу сама убедиться, что наша принцесса еще жива, — сказала она.
Когда подошла Лоррен, Франсуа накладывал завершающие штрихи на прическу Глории. Он развернул ее кресло так, чтобы друзья могли обозреть Глорию со всех сторон.
— Voilà! C’est magnifique, non[27]?
Челка свешивалась со лба Глории, подобно засохшему осеннему листику, занавешивала один глаз цвета морской волны и заканчивалась чуть ниже уха. Глория посмотрела на друзей широко открытыми испуганными глазами.
— Ой, мама! Неужели я стала похожей на мальчишку?
— Скорее уж на кинозвезду! — Маркус даже присвистнул от восхищения.
Лоррен мельком взглянула на собственное отражение в зеркале и чуть не расплакалась. Ну почему так выходит, что она вдруг стала выглядеть, как затрапезная Жанна д’Арк, а Глория похожа на восходящую кинозвезду с глазами лани?
Она прогнала это чувство зависти. Ведь не виновата же Глория в том, что волосы у нее потрясающие, верно? Лоррен поцеловала подругу в щечку.
— Ты смотришься просто невероятно классно, милая моя!
— Вот только врать не надо, — сказала Глория, поднимаясь из кресла.
— Если б они и лгали, уже все равно ничего не поделать. — И Франсуа щеточкой стряхнул волосы, попавшие ей на плечи.
— C’est vrai[28], — не могла не согласиться Глория. — Теперь, Франсуа, нам не хватает только одного — по стаканчику самодельного джина, чтобы обмыть ваш шедевр.
— С каких это пор ты пьешь джин? — расхохоталась Лоррен. — Нет, погоди: «с каких это пор ты пьешь, точка».
— Ну, я хотела сказать… умозрительно.
Лоррен подметила, что при этом Глория исподтишка бросила многозначительный взгляд на Маркуса. Так она обычно смотрела на тех, кому поверяла свои тайны, как бы говоря этим взглядом: «Кроме тебя, об этом никто не должен знать». А Лоррен больше всего злилась, когда ее не посвящали в какую-нибудь тайну. Скажем так: она больше всего злилась, если ее не посвящали в тайну, касающуюся Маркуса.
— Ой, мама! У меня голова стала такой легонькой! Так должно быть? — с беспокойством поинтересовалась Глория, приглаживая волосы рукой.
Левой рукой, на которой ничего не было.
Лоррен чуть не задохнулась от неожиданности.
— А почему ты не надела кольцо?
От лица Глории отхлынула кровь.
— Наверное, я забыла надеть его после того…
— …Как мы вчера ходили в бассейн, — мгновенно договорил за нее Маркус.
Лоррен недовольно нахмурилась.
— Глория, мы ведь вчера ходили с тобой после уроков в библиотеку, помнишь? Разве что бассейн оук-лейнского загородного клуба вдруг стал открыт после пяти вечера — впервые с тех пор, как президентом был еще Рузвельт[29]. — И тут ее посетила мысль, которая преследовала Лоррен в ночных кошмарах. — У вас… у вас что, роман?
— Нет! — хором вскричали Глория с Маркусом.
— Это было бы все равно, что назначать свидания родному брату, — с ужасом выговорила Глория.
Франсуа издал смешок, напоминавший кудахтанье курицы.
— Думаю, я не дольжен мешать этому ménage à trois, non[30]? — И удалился легким шагом.
