Минут пятнадцать проехали молча.
— Вот хрень, — с досадой бросил Игорь. Я обернулся.
— Теперь аккумулятор барахлит, — пояснил мой институтский приятель. Присмотревшись к доске приборов, я тоже заметил соответствующую тревожную лампу, сверкавшую, будто вечный огонь на могиле Неизвестного солдата.
— Что за напасть?! — Пугик взглянул на злосчастный индикатор с такой ненавистью, словно надеялся, будто тот, убоявшись, погаснет. Из этой затеи ничего не вышло. Механизмы не чинятся подобным образом, по крайней мере, так я думал тогда.
— Что же нам делать? — Ольга немного подалась вперед. От нее едва осязаемо веяло духами. Слабый такой, приятный аромат.
— Дотянем, — процедил Игорь сквозь зубы. Признаться, его уверенность меня не заразила. Да и куда он намеревался дотянуть? До дома было почти так же далеко, как в самом начале пути, кругом нас возвышались горы, места были глухими, безлюдными.
— Дотянем до леса, решили друзья, — в такт своим мыслям пробормотал я. Это была строка из старой песни о подвиге советских военных летчиков.
— Только не так, как они, — сухо откликнулся Игорь, он ее, вероятно, тоже слышал в детстве.
— Надеюсь, — сказал я. — В любом случае, у автомобильных дорог хотя бы есть обочины, куда можно съехать…
Игорь скупо кивнул. Ольга не проронила ни звука. На какое-то время в салоне воцарилась тишина, нарушаемая лишь приглушенным ревом мотора, да воем воздуха, обтекавшего кабину. Шоссе оставалось таким же узким, как и прежде, зато сделалось гораздо ровнее. Вероятно, за отрезок, на котором мы очутились, отвечала какая-то другая эксплуатационная контора, обладавшая большими финансовыми средствами. Или, ее начальство просто воровало несколько меньше, кто знает, как там было на самом деле. Игорь не преминул воспользоваться качеством асфальта, скорость немедленно возросла.
— Чем выше обороты, тем лучше подзарядка, — пояснил Пугик, когда Ольга посоветовала ему сжалиться над машиной. Мы не стали перечить, в конце концов, именно Игорь был капитаном нашего судна. Водителю виднее, как быть.
Около полуночи, прогрохотав по узкому, кишкообразному мосту, под сводами которого в конвульсиях билась река, разбуженная дождем, который прошел в горах, мы выехали на новую дорогу. Треугольный знак «Уступи», выхваченный фарами из мрака, свидетельствовал — она главнее нашей. Машин от этого не прибавилось. За коротким подъемом показалось село, я не успел толком разобрать название, прежде чем информационный щит исчез за кормой.
— Голубовка, — предположил я. — Или Голубинка. Короче, что-то связанное с голубями.
— Или с голубикой, — сказала Ольга.
— С голубцами, — подхватил я.
— С голубыми, — буркнул Пугик, и мы рассмеялись. Деревенские дома стояли темными, нам не попалось ни единого освещенного окна. Даже лампы уличных фонарей — и те, не горели. Весь поселок — будто вымер. Я, невольно, вспомнил «Судьбу Иерусалима» Стивена Кинга, как раз дочитывал этот роман о вампирах, облюбовавших крошечный городок в американском захолустье, когда жена раздобыла путевки. Я даже прихватил книгу с собой, в отпуск, и теперь она осталась на прикроватной тумбе нашего номера в «Морском бризе», дожидаться моего возвращения.
— Пожалуй, тут нам вряд ли кто поможет, — понизив голос, сказал Игорь. Не знаю, возникли ли у него аналогичные ассоциации, вряд ли, но он даже не снизил скорости. Пять минут, и деревня осталась позади.
***
Прошло еще с полчаса. Монотонное движение — союзник сна, это знает каждый, кому доводилось ездить на большие расстояния. Постепенно мои веки начали смыкаться. Я боролся с ними, как мог, но, безуспешно.
— Отрубаешься? — осведомился Игорь благожелательно.
— Извини, — я встрепенулся, протирая глаза. Кунять, особенно на переднем сидении, никак не годится, водитель ведь тоже — не железный. Но, Игорь лишь снисходительно улыбнулся:
— Да ладно, Журавлев, дрыхни. Меня не смущает.
— Как машина?
— Терпимо, — он вздохнул. — Напряжение какого-то беса падает…
Только теперь я обратил внимание, фары действительно горят тускловато. Игорь пояснил, что уже выключил дальний свет, в целях экономии заряда батареи.
— Я бы одни подфарники оставил, если б прибор ночного видения дома не забыл…
Мы кисло улыбнулись друг другу.
Местность оставалась не оживленнее пустыни. Зато ее рельеф претерпел существенные изменения. Теснины, между которыми, будто гигантский червяк, извивалась дорога, раздались. Высокие холмы пришли на смену зубастым горным пикам. Значит, мы были на пороге равнины. На лобовое стекло упало несколько крупных капель. Их немедленно смахнул ветер, оставив дорожки, как от слез на щеках.
— Кажется, дождь собирается, — голосом Пятачка из знаменитого мультика о Вини-Пухе сообщила Ольга.
— Собирается, — согласился ее муж.
— Значит, в машине будет уютно, — резюмировала Ольга. — Когда за бортом дождь, всегда так.
Мне показалось, она не совсем искренна. Впрочем, конечно, я мог и ошибаться. Подумал, бодрится сама, и хочет взбодрить нас.
***
Наверное, этот надвигающийся ливень меня и добил. Может, всему виной стало быстрое падение атмосферного давления, не знаю. Но, как я не крепился, как не корил себя, как не ругал, последними словами, сколько не тер век, но подкрадывающийся сон оказался сильнее. Поймал меня в свои объятия. Я ничего не смог поделать с ним. И отключился. Провалился в бездну, разверзшуюся под ногами, словно наша плавно раскачивавшаяся «Вектра» каким-то образом превратилась в гондолу стратостата, а я вывалился из нее через люк, который вовремя не заметил. Впрочем, мокрый, густой воздух, наполнивший легкие, по плотности мало уступал морской воде, так что полет обернулся погружением на большую глубину, длившимся бесконечно, и, одновременно, случившимся за один миг. Ступни коснулись твердой поверхности, ощущение невесомости прошло. Опустив подбородок, я увидел тщательно обтесанные стволы деревьев, экзотических, южных, судя по своеобразной фактуре. Стволы плотно прилегали друг к другу, образуя необыкновенно искусно изготовленный плот, снабженный крепкой мачтой, на которой крепились свернутый парус и флаг, полоскавшийся в воздухе-воде. Я растерянно огляделся по сторонам, и, не особенно удивился, обнаружив вокруг плотные заросли тростника. Все же сознавал, что нахожусь во сне, а раз так, то возможно всякое, вплоть до картины поля битвы под Ватерлоо и постаревшего Бонапарта, крупным планом, в отчаянии озирающегося по сторонам: куда подевались резервы генерала де Груши?
Я задрал голову. Звезды, огромные, будто уличные фонари, лениво мерцали сквозь марево, делавшее их еще крупнее и ближе, как в увеличительном стекле. Того и гляди, подожгут холщовый парус на мачте.
Было невыносимо жарко, где-то в глубине зарослей копошились какие-то зверушки, может, и не зверушки, а кое-кто и побольше, и пострашнее, судя по производимому ими шуму. Впрочем, их возня перестала меня волновать, едва я сообразил, что не один на плоту. Как только разглядел ее стройную и одновременно величественную фигуру. Я сразу узнал ее. Узнал, и не поверил своим глазам.
Потому что женщина, за которой я наблюдал, разинув рот, вероятно, все же не была Ольгой. Хоть и походила на нее, как две капли воды. Но, ее наряд…
Что и говорить, она оделась, мягко говоря, экзотично. Легкая белая туника, почти прозрачная, перехваченная на талии вычурным золотым пояском, оставляла обнаженной безукоризненную левую грудь. Поверх плеч сверкало изящное, набранное из голубых камней ожерелье. На голове красовалась корона в виде планирующей хищной птицы, ястреба или сокола, точно не скажу. Из раззявленного, золотого клюва прямо надо лбом торчал раздвоенный язык, больше напоминавший змеиный. Корону венчали тонкие изогнутые золотые рога, на них опиралась сфера, изготовленная из того же металла.
— Оля?! — сглотнув, проговорил я. — Что ты тут делаешь?
Что ты сам здесь делаешь?
Оба вопроса прозвучали нелепо, и внутренний, и тот, что я озвучил. Ну, конечно же, ведь мы находились во сне. В моем сне. В фильме, демонстрируемом кинопроектором-подсознанием на экране, сплетенном из тончайших нервных волокон. Тем не менее, я смутился, поймав себя на том, что не свожу глаз с ее груди. Это было неприлично, так откровенно разглядывать жену старого друга, пускай и воображаемую, и что с того? Если она — и плод непреднамеренных фантазий, родившихся в голове, именно мой мозг ее и породил, ее раздел.
