– Я уверена, что это она. Если ты туда сходишь… Возможно, они еще не ушли, – пробормотала мама, с трудом выговаривая слова.

– Мы не можем оставить детей одних.

Мама посмотрела на меня. Я сидела у кромки воды и нагребала песок себе на ноги. Маме вряд ли пришло в этот момент в голову, что я, можно сказать, превратилась в сверхчеловека, который видит ее и папу и слышит почти так же хорошо, как если бы находилась рядом с ними.

– Я вернусь туда. Я с ней поговорю.

– Неужели ты не понимаешь, что в нашей стране так много пляжей, что попросту не может быть, чтобы она волею случая оказалась именно там, где находимся мы? Ради Бога, будь благоразумной!

– Не могу. Я знаю, что видела именно ее.

Мама положила шапочку в соломенную корзину и быстрыми шагами пошла прочь. Нам пришлось прождать ее до половины четвертого. Анхель ныл, что он уже проголодался. Мне же есть совсем не хотелось: я смотрела, не отрываясь, в сторону подъемных кранов, видневшихся километрах в пяти от нас на фоне ясного неба, и надеялась, что вот-вот увижу, как возвращается мама.

– Что случилось с мамой? Почему она ушла? – спросила я у отца, благодушное настроение которого после разговора с мамой сменилось угрюмостью.

– Она решила совершить еще одну долгую прогулку.

– А что это за шапочка?

– Она ее нашла.

– Можно я ее надену?

– Нет. А вдруг где-нибудь поблизости будет проходить ее хозяйка? Мы тогда окажемся в очень неловком положении.

Отец отвечал на мои вопросы, как какой-нибудь робот – с абсолютно безучастным видом. Затем он растянулся на своем махровом полотенце и положил руки обратной стороной ладони себе на лоб.

Я больше ничего ему не сказала. Я знала, что ситуация снова стала ненормальной, какие бы объяснения ни придумывал для происходящего отец. Восхитительная жизнь закончилась.

Мама, вернувшись, вытерла меня и Анхеля полотенцем, в котором было полно песка. Затем она вытряхнула все полотенца (отчего образовалось целое облако пыли), положила их в корзину рядом с шапочкой и надела парео. Отец, сворачивая пляжный зонтик, краем глаза наблюдал за ней. Они не обменялись и словом. Ноги моей мамы и в самом деле стали чуть более стройными, но сказать ей об этом можно было разве что часа четыре назад. Сейчас такой комплимент был бы неуместным.

В этот вечер мама, вопреки обыкновению, наряжаться не стала. Она лишь причесалась, не глядя на себя в зеркало. Губы она тоже не накрасила. Она надела джинсы и рубашку (белое платье, должно быть, показалось ей слишком уж праздничным). Со стороны казалось, что из нее изверглась огромная туча, и теперь эта туча висит над нашими головами, бросая на нас тень и грозя бурей. Когда мы ужинали в итальянском ресторанчике, привлекшем нас спагетти, отец спросил у мамы: «Ты ее еще раз видела?» Мама отрицательно покачала головой. Отец с задумчивым видом посмотрел в сторону.

Шапочка исчезла из корзины, да и вообще из моего поля зрения. Я, конечно, могла поискать ее в квартире или среди наших вещей, но не стала этого делать: она принесла в нашу жизнь тучу, из‑за которой на нас упала тень, а потому мне хотелось, чтобы она исчезла вместе с этой своей тучей. Я больше не упоминала и даже не думала о ней – главным образом потому, что именно из‑за нее закончилась наша восхитительная жизнь.

И вдруг, вскоре после инцидента с этой шапочкой, когда мы, как и в любой другой вечер, покупали мороженое, чтобы затем полакомиться им на набережной в ожидании ужина, мы увидели Анну – «ту, у которой есть собака». Я никогда так сильно не радовалась встрече с каким-то человеком. Сначала мы увидели ее пса, а затем и саму Анну, которой, казалось, было суждено внезапно – словно молния – появляться в нашей жизни, где бы мы при этом ни находились.

– Глазам своим не верю! – радостно воскликнула мама, увидев Гуса. – Это ведь собака Анны, да? Гус! – позвала она пса.

Гус неторопливо подбежал к нам, слегка повиливая – видимо, от радости – хвостом. Он наверняка был не меньше удивлен тем, что встретил нас так далеко от тех мест, где привык нас видеть. Мы все четверо встали вокруг него. Он появился рядом с нами весьма кстати. Гус был для нас сейчас своего рода струей чистой воды, которую нам нужно было глотнуть, и дуновением свежего воздуха, который нам нужно было вдохнуть. Упавшая на нас тень, которая грозила омрачать нам отдых до самого последнего его дня, вдруг начала потихонечку исчезать.

– Где твоя хозяйка? – спросила у пса мама.

Гус обернулся и понюхал воздух. Анны нигде не было видно. Мы не давали псу уйти, потому что, раз он находится здесь, с нами, сюда рано или поздно придет и его хозяйка. Мы нуждались в ком-то, кто поговорит с нами и развеет наши мрачные мысли.

Вскоре и в самом деле появилась Анна. Гус вырвался из нашего кольца и бросился ей навстречу.

– Ах ты негодник, я тебя везде ищу! – сказала она, обращаясь к псу, и удивленно посмотрела на нас. – Ой, вот так сюрприз! Самый настоящий сюрприз!

Мы стали чрезмерно бурно выражать свою радость. В обычной ситуации мы явно не стали бы так себя вести. Даже Анхель – и тот весь аж засветился от счастья. Мы предложили Анне поужинать с нами. Она ответила, что находится здесь со своими друзьями и что их нужно поставить в известность. В какой-нибудь другой ситуации мы сказали бы, что не хотим нарушать ее планов, но в этот момент нам нужно было в первую очередь думать о том, как вытащить самих себя из пропасти, в которую мы уже почти начали падать. Отец принялся уговаривать Анну остаться с нами.

Мы в этот вечер пошли не в итальянский, а совсем в другой, гораздо более солидный ресторан, в котором подавали устриц и омаров. Взрослые выпили за ужином шампанского. Наша жизнь, казалась, вот-вот возвратится в нормальное русло. На следующий день Анна уехала. Она сказала, что ее ждет один особый друг и что, возможно, когда-нибудь она нас с ним познакомит. Еще она сказала, что этот ее друг – очень богатый мужчина, с которым она познакомилась в Таиланде, и что, когда их отношения станут более серьезными, она пригласит всю нашу семью к нему домой. Прежде чем расстаться с нами, она сняла с шеи красно-белый платок и дала его мне. На этом платке было написано слово «любовь» на разных языках, но я смогла прочесть его только на испанском и английском.

Начиная с этого момента значительная часть разговоров моих родителей была посвящена тому богатому таиландцу и авантюризму Анны. Мама в глубине души ею восхищалась, потому что в жизни Анны не бывало никаких несчастий и потому что внутри нее не образовывались тучи, бросающие на нас тень и грозящие бурей. Если бы с мамой не произошло каких-то трагических событий, связанных с пресловутой Лаурой, она тоже жила бы беззаботной жизнью – она вела бы себя, как те матери, которые весьма далеки от того, чтобы все время наблюдать за своим ребенком, высматривая, не угрожает ли ему какая-нибудь опасность. Она вела бы себя, как те матери, которые курят с прищуренными глазами, хотя их дети играют рядом с проезжей частью, где их может задавить автомобиль. С этими детьми волею судьбы ничего плохого не происходит, и они дорастают до своего совершеннолетия здоровыми, сильными, уверенными в себе и энергичными.

Дом богатого таиландца находился в Бангкоке. Я представляла его с огромной крышей, прудами, покрытыми водяными лилиями, и статуями Будды в саду. Мама говорила, что поездка в Таиланд будет стоить нам кучу денег, но зато позволит увидеть мир. Она также говорила, что нужно быть отчаянной женщиной, чтобы решиться установить близкие отношения с узкоглазым мужчиной, живущим совсем в другом мире и совсем в других условиях – пусть даже шикарных. Отец в ответ сказал, что человек везде человек – что здесь, что в Китае.

Мы с Анхелем стали тренироваться есть рис палочками, чтобы не выглядеть неуклюжими, когда приедем в Таиланд. Я была благодарна Анне за то, что она, можно сказать, немножко приобщила нас к Юго-Восточной Азии – пусть даже польза от этого заключалась лишь в том, что мы более-менее хорошо провели остаток отпуска. Когда же поездка, о которой мы столько мечтали, так и осталась всего лишь мечтой, мама сказала, что, по всей видимости, роман Анны с азиатом закончился ничем и что лично она не станет напоминать Анне об этом ее провале на любовном фронте.