Она поднимает вторую руку, чтобы ударить меня с другой стороны, и я опять блокирую ее и сейчас надежно удерживаю обе ее руки. Я ухмыляюсь:

— Если хочешь получить кусочек меня, стоит вести себя получше!

— Я тебя ненавижу! — орет она мне в лицо.

— А я ненавижу тебя сильнее! — кричу я.

Признаюсь, не очень умно, но это лучшее, что я мог сделать в таких условиях.

— Отлично!

Это последнее, что она выдала.

До того, как мой рот опускается на ее.

И мы впиваемся в губы друг другу.

Я целовал сотни девушек. Нет — тысячи. Но можно пересчитать на пальцах тех, кого я действительно помню. А этот поцелуй? Его я забуду не скоро.

На вкус она… господи, я никогда не принимал наркотики, но думаю, что первая доза кокаина дарит такие чувства, или первый укол героина. Черт, на такое можно подсесть.

Наши губы схлестнулись в яростном влажном поцелуе.

Не могу перестать касаться ее. Мои руки везде: на ее лице, в ее волосах, потом спускаются вниз по ее спине, сжимаются на ее бедрах. Притягиваю ее ближе, безрассудно желая чувствовать ее сильнее, желая, чтобы и она почувствовала, что делает со мной.

Нуждаясь в воздухе, отрываю свои губы от ее рта и набрасываюсь на ее шею. Я упиваюсь ей, словно голодный. А я таким и был — изголодавшимся — по ней. Вдыхаю ее запах, когда облизываю, посасываю и покусываю кожу на ее лице, двигаясь к ее уху.

Она бессвязно хнычет, но мне все итак ясно. Звук ее голоса, дикий и сексуальный, издает рык. А ее аромат. Господи помилуй, она пахнет как… цветы и сладости. Как, знаете, декоративные кондитерские розы на верхушке торта.

Чертовски вкусно!

И ее руки, не остаются без участия! Она хватается за мои плечи, и жар от ее ладоней проникает через ткань моей рубашки. Она скребется своими ноготками вниз по моей спине и запускает свои пальчики под пояс моих брюк, сначала царапается, а потом хватает меня за зад.

Я умираю. Я сгораю. Моя кровь — чертова лава и я чувствую, что мы растаем прежде, чем успеем добраться до дивана. Кейт ловит воздух, когда я губами ловлю мочку ее уха и мой язык начинает свой танец с ее плотью.

— Дрю? Дрю, что мы делаем?

— Я не знаю, — я издаю стон хриплым голосом, — только прошу, не переставай меня касаться.

И она не перестает.

А я вернулся к ее губам. Проникаю языком ей в рот, провожу им по ее языку, и просто умираю от желания проникнуть своим членом в ее влажное желанное тело. Чувствую, как ее бедра подались вперед ко мне. И вся кровь, что есть во мне, опускается вниз, делая меня таким твердым, как никогда в жизни.

Недели желания и неудовлетворения дают о себе знать. Слишком уж долго я сам удовлетворялся, и это было хреново.

— Ты знаешь, как сильно я этого хочу? Тебя хочу? Боже, Кейт… я же мечтал об этом… просил. Ты превращаешь меня… ааа, я не могу… насытиться тобой!

Ее руки сейчас на моей груди, гладят меня, царапают, двигаются вниз к животу, до тех пор, пока одна из них не касается моих штанов спереди, и я издаю шипящий звук от сущего мучительного наслаждения. Я не могу дышать, а она гладит через брюки мой член, и я подаюсь вперед. Всякая видимость контроля и тактичности исчезает.

Свои руки кладу ей на грудь, и она выгибает спину, чтобы стать еще ближе ко мне. Я сжимаю ее, а она снова стонет. Скольжу пальцами по ткани в том месте, где, я знаю, должны быть ее соски, раздосадованный, что на ней блузка и белье. Мне хочется потянуть и сжимать эти два совершенства до тех пор, пока они не начнут резко выпирать. Ее рот на моей шее, целует меня, и я поднимаю свой подбородок.

Такого еще не было. Со мной такого не происходило. Никогда не испытывал ничего подобного ни к одной женщине, и не важно что это смесь злости и похоти.

— Дрю… Дрю, я не могу так поступить. Я люблю Билли, — говорит она, задыхаясь.

Ее признание на меня не действует так, как вы того ожидаете. Может потому что ее рука до сих пор у меня на члене, когда она это говорит. Ее действия говорят совсем не то, что ее слова. Руки и бедра, которые все еще притягивают меня сильнее, касаются меня и умоляют о большем.

— Все хорошо, Кейт. Ладно. Люби Билли. Выходи за него замуж. Только, пожалуйста… Боже… пожалуйста, просто давай трахнемся.

Я даже не понимаю, что говорю. Не понимаю о чем. Всего одна мысль выстукивает у меня в голове, словно первобытная мелодия:

Еще.

Опускаю свой подбородок, чтобы прикоснуться снова к ее губам. Но вместо губ, попадаю в ее ладонь. Открываю глаза и вижу, что своей рукой она закрывает мне рот. Ее грудь вздымается и опускается от частого дыхания.

И тут я вижу ее глаза. И чувствую, будто мне прилетело гранатой в грудь. Потому что в ее широко раскрытых глазах была паника… и растерянность. Пытаюсь произнести ее имя, но голос приглушен ее ладонью.

Когда она говорит, я слышу всхлипывание в ее голосе:

— Я не могу это сделать, Дрю. Прости. Билли… эта работа… это моя жизнь. Вся моя жизнь. Я… я не могу.

Она дрожит. И вдруг моя потребность, моя страсть и мой бешеный стояк — все отошло на второй план, осталось огромное желание успокоить ее. Сказать ей, что все нормально. Что все будет хорошо.

Что угодно. Я скажу ей все, что угодно, чтобы стереть этот взгляд с ее лица.

Но она не дает мне и шанса. Как только она убирает руку от моего рта, тут же выбегает за дверь. И она исчезает прежде, чем я успеваю сделать вдох. Мне следует пойти за ней. Надо сказать ей, что это нормально, если она решила притормозить. Что это ничего не изменило и не изменит. Хотя это большая наглая ложь, и мы оба это знаем, не так ли?

Но я не следую за Кейт. Причина проста: вы когда-нибудь пытались бежать со стояком в штанах?

Нет?

Знаете, это практически невозможно.

Падаю на диван и откидываю голову назад. Смотрю на потолок и сжимаю пальцами переносицу. Как так получилось, что такая простая вещь, как секс, стала такой чертовски сложной? Я тоже не знаю.

Боже, что за стояк у меня. Хочется плакать — я в этом признаюсь. И мне не стыдно. Мне хочется рыдать от пульсирующей боли в паху, которой так и не будет облегчения. Даже не возникает идеи, чтобы пойти и найти замену Кейт. Потому что мой член уже знает, то, что мозг только начинает понимать.

Кейт Брукс незаменима. Не для меня. Не сейчас.

Смотрю вниз на эрекцию на своих коленях. Ту самую, что не подает признаков ослабеть в скором времени.

Это будет длинная-длинная ночь.

На следующий день Кейт не появляется в офисе до 11 часов. И не стоит говорить, что это необычно для нее.

Она меня избегает. Я это знаю, потому что сам не раз так поступал. Тайком крадешься через бар, если мельком заприметишь кого-нибудь из девчонок, с кем до этого переспал. Но оказаться по другую сторону баррикады? Хреново.

У меня не получается поговорить с ней до двух, когда она, потрясающе привлекательная, переступает порог моего кабинета. Ее волосы заколоты наверху в прическу, которую Александра назвала бы ракушкой. На ней черное платье, которое слегка доходит до ее колен, высокие каблуки и черный блейзер.

Она кладет мне на стол кипу постеров, ее таблицы и графики уменьшились до размера записной книжки, как мы и договаривались.

— Ладно, ты прав! Главным в разговоре с Андерсеном следует быть тебе, я буду на вторых ролях.

Она говорит так, будто ничего не произошло. Будто она не дрожала в моих руках и не разжигала меня своими прикосновениями в этом самом офисе несколько часов назад. Вся деловая. Совершенно равнодушная. И это меня раздражает.

Очень.

Равнодушие совсем не та реакция, что я привык получать от женщин. По правде говоря, принять это совсем не просто.

Чувствую, как сжимается челюсть.

— Хорошо. Это самое лучшее, как мы можем поступить.