—   У нас есть свои правила и традиции, старина. Вы долж­ны это понимать.

—   Я понимаю, хотя и нахожу ваши ритуалы посвящения до­вольно жесткими.

Дивейн кивнул.

—   Так и должно быть. Когда вы услышите то, что Хавелок собирается сказать сегодня ночью, вы все поймете.

—   Жду с нетерпением, — как можно спокойнее ответил Веллингтон, бросив быстрый взгляд в сторону доктора.

На этот раз доктор Хавелок уже ждал всех за столом, лицо его было радушным и довольным, без каких либо следов рас­каяния после недавней зверской расправы над журналистами. Сейчас он с удовольствием ел первое блюдо вместе со всеми остальными, несмотря на царившую за ужином напряженную атмосферу. Веллингтон обвел глазами зал и тут заметил, что здесь как будто стало просторнее. Может быть, это было свя­зано с отсутствием одной пары? Нет. Свет газовых ламп отра­жался от висевших на стенах зеркал для слуг. В зеркалах этих виднелась искривленная обстановка комнаты, потому что са­мих слуг перед ними не было. Позади трона Хавелока, где обычно стояли еще двое лакеев, сейчас возвышались два бронзовых обелиска, достигавшие пояса единственного дво­рецкого, присутствовавшего в зале. Холодные закуски были поданы, налили по первому бокалу вина; но теперь среди го­стей оставался только один внушительный дворецкий, кото­рый никогда далеко не отходил от Хавелока. Он стоял так же неподвижно, как и два обелиска.

—   Добрый вечер, братья и кандидаты, — заговорил Хаве­лок, призвав всех к тишине. — Я понимаю, что тем, кто зна­ет меня хорошо, мое присутствие здесь и эта моя вспышка красноречия могут показаться нехарактерными; но, с другой стороны, братья, когда я соблюдал условности?

Послышался вежливый смех, в котором угадывались нот­ки мрачных опасений.

—   Причина моего присутствия здесь проста: я хочу видеть вашу реакцию. — Хавелок повернулся к дворецкому. — Пир­сон, можете начинать.

Угрюмый дворецкий подошел к одному из обелисков и, про­тянув руку, поднял находящийся позади него рычаг; действия его вызвали веселое оживление некоторых дам за столом. Ког­да рычаг зафиксировался в верхнем положении, из отверстий с обеих сторон показались серебристо-перламутровые сопла. Послышалось громкое шипение, и дамы дружно охнули; но за­тем раздались возгласы удивления и ужаса, когда металличе­ские пластины сдвинулись в сторону и из корпуса вытянулись похожие на скелет руки и ноги, сделанные из телескопических трубок, шестеренок и поршней. Верхняя часть обелиска по­вернулась, превратившись в угловатое лицо с глубокими впа­динами глазниц и решеткой на месте рта, светившейся при­зрачным ярко-изумрудным светом, а Пирсон тем временем поднял рычаг второго обелиска.

Хавелок смотрел на исполненные шока и ужаса лица гостей с восторгом ребенка рождественским утром.

Веллингтон старался следить за их главной целью, однако новые устройства интересовали его гораздо больше. Он бук­вально чувствовал их прохладную наружную поверхность — он сам так долго добивался подобного эффекта; трансформа­ции автоматов все сильнее поглощали его внимание.

Когда они начали двигаться сами по себе, он почувствовал, как плечи его выпрямляются, а в груди закипает радость. Эти создания были просто великолепны! Ему показалось, что он услышал, как Элиза восхищенно вздохнула, но мгновением позже он понял, что звук этот слетел с его собственных губ.

В этот момент их взгляды с Хавелоком встретились. Этот че­ловек смотрел прямо ему в глаза, и улыбка его становилась все шире. Он с заговорщическим видом кивнул Веллингтону. Его простой жест означал: «Я вижу, что вы понимаете». Хавелок не отводил взгляда от Веллингтона, пока по обе стороны от не­го не встали два восьмифутовых автомата.

—   Я даю вам новую прислугу на этот вечер, друзья мои. Я даю вам будущее, — провозгласил он голосом отца, объяв­ляющего о рождении своего ребенка. — Будущее, о котором общество так долго мечтало, — они воплотят его в жизнь. Но прежде чем это станет реальностью...

Его палец щелкнул единственным выключателем на запя­стье ближайшего к нему «слуги», и зеленое сияние внутри его черепа на миг вспыхнуло. Хавелок повторил то же самое со вторым автоматом, и оба они двинулись из комнаты со стран­ным изяществом, несколько неожиданным, учитывая их впе­чатляющую комплекцию и рост.

—   ...поужинаем сначала? Пожалуйста, вернитесь все на свои места.

И снова была подана прекрасная еда — овощи, зелень, дичь, барашек и отличное вино, которое, казалось, никогда не кон­чится. Все было также восхитительно, как и в предыдущий ве­чер, хотя безмятежная беседа и любезности периодически пре­рывались, когда в обеденный зал медленно входили грозные механические монстры. Поразительно, но автоматы были в со­стоянии выполнять обязанности слуг во время ужина ничуть не хуже, чем люди. Казалось, были учтены все задержки, свя­занные с их размерами.

Но дело было еще и во внешнем виде этих автоматов. Не­сколько жен членов братства — и даже некоторые мужчины из общества — бледнели, когда эти создания обслуживали их. Разговаривавшие резко замолкали, когда между ними просо­вывалась металлическая рука, чтобы подлить им вина. Веллинг­тону казалось любопытным, что, если к домашней прислуге отношение было как к вспомогательным приспособлениям для привилегированных, механических слуг это касалось еще в большей степени. Они не были одушевленными, не обладали рассудком или каким-либо сознанием. У них не было самомне­ния, которое можно было задеть. Никаких слабостей или уяз­вимых мест. Если у них выдастся неудачный день, их можно про­сто направить в ремонт. Эти автоматы действительно являлись приспособлениями.

Единственное преимущество, которое оставалось у старо­модной домашней прислуги перед новомодной, — это ее не­видимость. Высшему классу было легко и просто не обращать внимания на низший класс. Сложный аппарат из гидравличе­ской системы, медных цилиндров, насосов и вращающихся шестеренок игнорировать было сложнее, особенно если этот аппарат влезает между вами и вашей женой, чтобы наполнить ваши бокалы.

«Пропади оно все пропадом», — подумал Веллингтон, про­мокая уголки рта салфеткой. Затем он повернулся в сторону Хавелока, который с ликующим видом наблюдал за механиче­ски точным балетом своих творений.

—   Доктор Хавелок, можно мне сказать пару слов, если не возражаете?

Разговоры за столом тут же смолкли. Уголком глаза Вел­лингтон видел Бартоломью, который вдруг стал почти таким же бледным, как его жена. Даже осторожное прикосновение Элизы к его бедру не сразу вывело его из состояния оцепене­ния. Установилась полная тишина, и это был его шанс. Это была его область знаний, где он чувствовал себя уверенно.

Улыбка на лице Хавелока слегка угасла, кустистые брови вопросительно выгнулись.

—   У вас есть какой-то вопрос, Сент-Джонс?

—Да, доктор, — ответил Веллингтон. — Я просто вынуж­ден спросить — каким образом?

Теперь пальцы Элизы сжали его колено, уже без всякой де­ликатности. Веллингтон потянулся за своим бокалом вина, осушил его не слишком по-джентльменски, а затем снова по­ставил обратно. Его рука скользнула под стол и легла на ла­донь Элизы — предполагалось, что этот жест должен был ее как-то успокоить, — хотя после столь быстро проглоченного хмельного напитка у него немного закружилась голова.

С тихим шипением в пространство между ним и Хавелоком просунулась металлическая рука. Пока автомат наполнял его бокал и снова отступал в нейтральное положение, Веллингтон не отрываясь смотрел на доктора с уверенной, понимающей улыбкой на лице.

Веллингтон наклонил голову вперед — легкий настойчивый жест, вызвавших тихий вздох у некоторых дам за столом. Это было молчаливым повторением его вопроса. Каким образом?

Улыбка Хавелока снова расцвела. Он рассмеялся, и глаза его заблестели. Он шутливо погрозил Веллингтону пальцем.

—   Для человека из текстильной промышленности, Ричард, вы слишком много интересуетесь наукой.

Веллингтон ухмыльнулся; бросив короткий взгляд в сторо­ну Бартоломью, он отметил, что его прежде бледное лицо ста­ло пунцово-красным.